Он замолчал. Затем резко выпрямился и откинулся на спинку скамейки.
— Не волнуйся, мне не больно. Прости, что приходится… оставлять тебя на полпути, Джим. Но оставшуюся часть тебе придется пройти одному… Не надо грустить… обо мне. Тут не о чем сожалеть. Я умираю счастливым. Моя жизнь прожита… хорошо.
Я поднял голову и посмотрел на него. Он улыбался.
— Счастливый? — я затряс головой.
— Я провел жизнь… среди людей, которых любил. И провел её за интересным делом… в поиске таких как ты. Ты бы знал, как это… радует сейчас. Как бы я хотел, чтобы ты почувствовал, как я счастлив! И всегда был, с того самого момента… когда узнал.
— Узнал? Что ты узнал?
— Что моя душа… благородна. Я не говорил тебе… раньше, потому что чтобы понять, нужно быть готовым.
— Это и есть твой третий ингредиент?
— О, да… Третий ингредиент человеческой природы.
— Так ты их искал? Своих Планков? Это твой секрет?
— Первые два ингредиента ты… знаешь.
— Энергия и интеллект.
— Всё сводится к трем ингредиентам… Об энергии и… интеллекте… я знал всегда. Но мне… понадобилась почти вся жизнь, чтобы понять третий… благородную душу, — сказал он, скрестив перед собой руки и сжимая свитер. — Как сказал Ницше… у благородной души есть какая-то… глубинная уверенность в себе… Что-то, что нельзя приобрести, или даже, возможно… потерять. Благородство… существует само по себе. Оно либо есть, либо нет. Это фундаментальное свойство… И о нем можно лишь узнать.
— Что это значит?
— Все Планки благородны… По-другому… не бывает.
— Все равно не понимаю, — сказал я тихо.
— Не думаю, что это… можно объяснить. Но ты скоро сам… найдешь… я знаю. И тогда сразу все поймешь. Момент, когда я… нашел в себе благородную душу, был счастьем. И онодлится с тех пор. Она объяснила все… мои поступки в прошлом. Впервые понял, почему делал то… то, что делал. Всю жизнь… я не мог объяснить это сам себе. Но потом… потом я узнал. За всем, абсолютно всем, что я делал… была она. И как только я понял, перестал о чем-либо волноваться… Бояться… Я успокоился. Глубоко внутри я стал счастливым. — Он закрыл глаза и добавил шепотом. — Единственный способ понять, что… такое… благородная душа… — это найти её в себе. Нужно… найти… её в себе. И как только найдешь, станешь счастлив, Джим… Навсегда…
Это были его последние слова.
Пилот ждал в баре терминала. Вокруг бесцельно метались люди. Табло вылетов и прилетов пестрело красным. Паника проникла уже и сюда. Персонал ещё был на месте, по инерции, но предчувствие скорого коллапса уже висело в воздухе.
Нужно выбираться отсюда. Пока всё не посыпалось…
— Дружище, я бы предложил тебе кофе, но он закончился. Тут вообще ничего нет, даже печенья. — сказал он, протянув мне бутылку воды. У него была улыбка человека, не знающего тревог и волнений. — Я и топливо-то еле нашел.
— Зоя?
— По крайней мере так говорят.
— Тогда вперед. У нас мало времени. Сначала во Владивосток, потом в Нанкин.
— Не понял. Разве мы не летим в Тофино?
— Тофино?
— Ну да, Канада. Самое большое научное открытие столетия.
— Открытие столетия? — переспросил я. Его слова доносились до меня с гулким эхом, как в пещере.
— Эйдан говорил, что мы летим в Тофино, на конференцию о главном научном открытии столетия. Разве мы не туда? Слышал, все его друзья летят. Там же будут все.
— С этим придется подождать. Нам во Владивосток. Нужно быть там не позже четырех вечера. — я открыл бутылку и сделал несколько глотков, внезапно почувствовавнестерпимую жажду.
Пятнадцать минут спустя мы оторвались от земли и взяли курс на север. Сжавшись на диване и обхватив колени, я рыдал про себя. Внизу багровые огни пожаров подсвечивали темные здания-призраки. Город в огне провалился в никуда.
Глава 5
Вспыхнул и отчаянно заморгал датчик аварийного остатка топлива.
— Владивосток-контрол. Владивосток-контрол. Это ББД-115. Экстренная посадка. Топливо на нуле, освободите полосу, — сухо сказал пилот.
Тайфун заставил нас сделать широкую петлю и пилот сначала умолял, а затем требовал, чтобы мы дозаправились в промежуточном аэропорте в Японии. И лишь когда я сказал, что по прибытию в Нанкин самолет станет его, он взял в руки калькулятор. Он долго что-то рассчитывал столбиком в блокноте, постоянно поглядывая на топливомер, и в итоге бросил: «Когда мы рухнем, это будет целиком на твоей совести».
Я сидел в кресле второго пилота, стараясь никак не проявлять себя. Панель приборов мерцала как целый оркестр лампочек и датчиков. Всем дирижировал, целиком подчиняя своей воле, полыхающий индикатор топлива в центре панели. Вдруг раздался настойчивый писк, и пилот резко выбросил руку вверх, щелкнув каким-то переключателем. Это заставило прибор замолчать. Но почти сразу же замигал ещё один сигнал, затем другой. Пилот перестал обращать внимания на какофонию, и лишь всматривался в серую пелену вокруг.
— Система навигации отключилась, пропали спутники. GPS не работает. Нулевая видимость. Мы летим на последних каплях топлива. И я понятия не имею, где мы. Это конец, — впервые за последний час он посмотрел на меня. В его глазах была смесь отчаяния и укора.
И в этот самый момент под нами, прямо по курсу, облачность расступилась и через дымку тумана проступили оранжевые огни взлетно-посадочной полосы. Схватившись за штурвал, он бросил самолет вниз. Машина взвыла и земля стала стремительно приближаться. У меня заложило уши. Звуки стали доноситься как через глухой туман. В последний момент, перед самым ударом, я судорожно вцепился в подлокотники и зажмурился.
Упав почти на самый конец полосы, самолет отскочил от бетона, накренился и несколько раз подпрыгнул, крылом чиркнув стремительно несущуюся навстречу землю. Под вой двигателей и визг тормозов мы повисли на ремнях безопасности. Запах жженой резины заполнил кабину. Я не мог оторвать глаз от неумолимо приближающегося конца полосы, когда в самый последний момент пилот отвернул штурвал и самолет, скрипя каждой деталью, свернул влево. Проехав по каким-то шлангам и сбив несколько указателей, мынаконец замерли прямо напротив входа в терминал. Со всех сторон к нам уже неслись, перемигиваясь красно-синими огнями, пожарные машины. Пилот не двигался, в ступореуставившись прямо перед собой. Выдохнув, я посмотрел на таймер.
И менее часа до встречи. Будет ли Джулия ждать?
Оставив пилота отвечать на вопросы разгневанных людей в форме, я сбежал с трапа и бросился вверх по металлической лестнице, смешавшись с толпой людей, выходящих из Боинга, стоявшего по соседству. Просочившись через очередь, с паспортом в руке я переминался с ноги на ногу перед стойкой контроля, одновременно стараясь привести волосы в порядок, чтобы хоть как-то быть похожим на фотографию. Эффектная блондинка в синей блузке с погонами, сурово окинув меня взглядом, немного задумалась, но все же поставила штамп и открыла дверцу.
Пробежав насквозь зону получения багажа, я сразу же очутился в толпе таксистов, разгоряченных в поисках жертвы. Отбившись от натиска, я огляделся и подошел к скромно стоящему в стороне человеку в потрепанной кожаной куртке с лаконичной табличкой «Такси» в руках.
— Хендэ? — спросил я. Джулия ждала меня в Хендэ, единственной гостинице города.
— Две тысячи, — радостно кивнул он, показав два пальца.
— Сто долларов, если довезешь за полчаса.
Пока машина ставила рекорды скорости, я бросал взгляды по сторонам, пытаясь разглядеть признаки надвигающегося катаклизма. Мимо проплывали заброшенные заводы и низкие, серые дома, хаотично разбросанные по берегам залива. Из труб валил сизый дым, обволакивающий холмы еле уловимой дымкой. В воздухе стоял запах угля.
Торопить водителя не имело смысла. Он умело маневрировал в сумбурном, практически броуновском потоке, лихо обходя скопления машин по обочине. Перед ним на лобовом стекле висел телефон, отчаянно подпрыгивающий каждый раз, когда машина попадала в дорожную яму. Вдруг экран ожил и на нем высветилось новое сообщение. Работающий телефон! — внезапно осознал я.
— Зоя? — спросил я.
— Что Зоя? — недоуменно переспросил водитель.
Здесь еще не слышали о Зое.
Действительно, жизнь за окном шла своим будничным чередом — люди после работы терпеливо сгрудились на остановке. Пешеходы деловито перебегали дорогу.
Уже были видны огни гостиницы, призывно светящиеся с вершины холма, когда мы очутились в глухой пробке. Водитель было беспомощно развел руками, но, увидев три стодолларовые купюры на приборной доске, резко вывернул на встречную полосу и повел машину вверх по холму, уворачиваясь от ослепляющего света встречных фар.
Через две минуты я, толкая вращающуюся дверь, ворвался в лобби и оглянулся. Справа зиял провал — мраморная лестница полукругом спускалась в подвал. Через три ступеньки я сбежал вниз. Двери ресторана с корейскими иероглифами были призывно открыты. Над ними часы с вытянутым циферблатом показывали всего несколько минут после шести.
Почти успел!
Джулия смотрела на меня в упор. Она сидела за столиком в углу как леопард: расслабленная, но готовая к прыжку. В тонкой руке был наполовину пустой бокал вина, отбрасывающий багровые блики. Тонкий браслет змейкой обвивающий запястье был её единственным украшением.
— Джималоун, — сказала она, как если бы это было продолжение разговора, прерванного минуту назад. — так почему ты один?
От неожиданности я растерялся и оглянулся назад, будто ища поддержки. Несмотря на вечер, ресторан был пуст. Лишь силуэт официанта угадывался за ширмой у входа. Джулия еле заметно улыбнулась и глазами указала на стул перед собой. Стол был сервирован на двоих. Да, Планки действительно не тратят время на пустые приветствия.
— Джулия, думаю, тот же вопрос можно задать тебе, — ответил я, усаживаясь и переводя дыхание.
— И почему? Как ты узнал? — сказала она нарочито скучающим голосом.
— Ты похожа на одинокую кошку. Им обычно никто не нужен. Они сами по себе. Так же, как я.
— Возможно. Если только это не кошка, которая ждет своего героя, — она слегка вытянула руку, чтобы беззвучно возникший официант смог наполнить её бокал. — Ждет двадцать лет, и не устала ждать.
Её ногти блестели, переливаясь в цвет темных глаз.
— Джим, существуют ли герои? — она задумалась, вглядываясь в блики света в бокале. — Встречал ли ты таких?
— Я встречаю много странных людей.
Мое сердцебиение наконец-то пришло в норму. Незаметно я осмотрелся — от основного помещения нас отделяла прозрачная бамбуковая стена.
— Мужчины настолько глупы, Джим. Их интересы сводятся к выпивке, футболу, и бессмысленным дракам. Не более чем пустышки, предназначенные лишь охотиться и размножаться — вот они кто… Абсолютно бесполезны в чем бы то ни было другом. О чем с ними говорить наедине? Машины, погода, работа и «угадай, что сегодня показали по телевизору»? Джим, кто эти карлики? Что случилось с гигантами? Ведь они же когда-то были, да? Должны были быть. Где герои? Что с ними случилось?
— Гм, — я прокашлялся, неловко пожал плечами и пробормотал что-то невнятное.
— Вот так-то. — кивнула она. — Видимо, это наша участь. Выбирающие должны быть умнее выбираемых. Закон природы. Эта та цена, которую нам пришлось заплатить за интеллект.
— Выбираемых? Участь? — я спросил, чувствуя, что что-то упустил.
— Женская участь. Потому что мы выбираем вас. Женщины выбирают мужчин. Половой отбор в действии.
— Половой отбор? Не понимаю, — произнес я несколько пришибленно, сбитый с толку.
— А что тут понимать? Скажи, зачем самцам павлинов такой длинный хвост? — сказала она и добавила, заметив в моих глазах недоумение. — Не волнуйся, ты увидишь, к чему я клоню.
— Ну, не знаю. Точно не для поисков еды или пряток от хищников.
— Даже наоборот! Это же так усложняет жизнь самцов! Скажи, как выжить в джунглях с двухметровым хвостом?
Официант еле слышно прошел рядом и скрылся за ширмой.
— И зачем же он им нужен?
— Когда-то давно у всех были обычные, короткие хвосты. Но несколько самок павлинов стали выбирать самцов по длине хвоста. Они предпочитали тех, у кого хвост был чуть длиннее.
— Зачем? — спросил я.
— Кто знает. Может быть в начале чуть более длинный хвост каким-то образом помогал выжить. Или может это просто был знак хорошего здоровья. Кто знает. Скажи, почему современные мужчины предпочитают женщин с длинными, стройными ногами? Почему мы вынуждены мучать себя высокими каблуками? — она слегка высунула из-за угла стола и поиграла своим стилетто из кожи крокодила.
Настоящая кожа.
— Кто знает? Эстетика?
— Именно. Кто знает? Какая бы ни была причина, это дало самцами с чуть более длинными хвостами больше возможностей размножаться. У них было больше потомства.
— И их потомство несло в себе гены длинных хвостов?
— Не только. Они так же несли в себе гены самок, предпочитающих более длинные хвосты. Если ты павлин с длинным хвостом, то скорее всего не только у твоего отца были гены длинного хвоста, но у твоей матери был ген предпочтения длинного хвоста. Предпочтения, Джим! — Джулия поправила прическу. — Собственно из-за этого она и выбрала твоего отца. И поэтому очень возможно, что не только ген длинного хвоста, но и ген его предпочтения, передались и тебе. Они скрытно заложены в твоем ДНК. И поэтому твои дочери будут искать самцов с длинными хвостами. Вполне вероятно, что одна из них с особо сильным предпочтением выберет самца с даже ещё более длинным хвостом, чем раньше. И у их потомства будет еще более длинный хвост. И на каждом витке хвост будет все длиннее и длиннее. Пока…
— Пока что? Не может же он расти вечно?
— Да, действительно не может. Он растет, пока не начинает слишком сильно мешать выживанию. И обычно это происходит достаточно быстро, собственно, почему мы не видим женщин с трехметровыми ногами. Но в случае с хвостом почему-то он вырос до абсурдных размеров. Павлины каким-то образом умудряются с ним выживать. Половой отбор.
— И к чему эта теория?
— Потому что у полового отбора есть маленький секрет. Он очень странный, поэтому почти никто его не воспринимает всерьез. Но, тем не менее, он есть. И сколько всего он объясняет!
Я смотрел на неё выжидательно.
— Человеческий интеллект — это результат полового отбора. Точно также как и павлиний хвост.
— Ты хочешь сказать…
— Женщины создали интеллект.
Она наблюдала за мной, склонив голову немного набок, оценивая реакцию. Носок крокодилового стиллето нетерпеливо стучал по ножке стола.
Я пытался найти подходящий ответ, но ничего не приходило в голову.
— И что это означает?
— Некоторые самки человека предпочитали самцов с более развитым интеллектом, большим мозгом, если угодно, — объяснила она нетерпеливо. — Так же как самки павлинов предпочитали самцов с длинными хвостами. Интеллект — это хвост.
Я уставился на неё.
— Скажи, сколько интеллекта нужно падальщику, роющемуся в зарослях саванны?
— Падальщику?
— Большую часть своего эволюционного времени наш вид был падальщиком, пытающимся урвать остатки добычи больших хищников, а в свободное время бродящего в поисках всяких корешков, плодов и ягод. Зачем для этого интеллект? Куча животных с мозгом как у крысы и сейчас прекрасно справляется с этой нехитрой задачей. Так что ясно, что это не саванна, не окружающая среда заставили мозг так развиться.
— Заставили?
— Да, заставили. А ты думал, что такой огромный мозг развился сам по себе?
— Почему нет?
— Мозг требует безумно много энергии — не менее ста грамм сахара в день. А где ты в саванне найдешь его? Это редкая и ценная вещь. Так что бродить по равнине с полуторакилограммовым мозгом также трудно, как и летать в зарослях джунглей с двухметровым хвостом. А теперь скажи, что заставило человека обзавестись таким большим и затратным устройством там, где в нем не было необходимости?
— Самки?
— Женщины. По крайне мере, некоторые из нас. Мы выбирали мужчин по интеллекту. И, так же, как и павлиний хвост, мозг буквально взорвался в размерах. И, точно также как и павлиний хвост, интеллект абсолютно бесполезен для выживания.