Он и сам отдавал приказы.
Нет. Он тряхнул головой. «Не я. Я – Альтсин Авендех. Вор, мошенник, странник. Тот, кто Объял кусочек души бога, вместо того чтобы самому уступить Объятию. Но сейчас его воспоминания стали моими, и я научился отделять их от собственных лишь так: если в тех больше, чем пять трупов за раз, – это наверняка не мои воспоминания».
Он ухмыльнулся, легко изогнув губы. Это неправда. Альтсин вот уже некоторое время не существовал. Не таким образом, как ранее. Объять душу Кулака Битв – не то же самое, что надеть шелковые одежды и притвориться дворянином. Он обладал воспоминаниями авендери Владыки Битв. Всеми воспоминаниями. Когда бы часть из них ни наведывалась к нему раньше, он наверняка сошел бы с ума сразу после того, как Объял душу бога. Потому что это меняло человека сильнее, чем любые собственные грехи. Альтсин отчасти оставался самим собой, но кем стала остальная его часть? Этого он не знал. Пока не знал.
Он подошел к Древу, осторожно ступая между лежащими мумиями. Средь корней барельефа вилась, вырезанная мелкими буковками, надпись. Он мог ее прочесть, потому что Кулак Битв некогда изучал этот язык.
«Мы были мечтой, сном, бредом. Веткой, отрезанной от ствола. Взгляни на нас, гость, и восплачь».
Он знал, кем они были. Если наполнить эти тела жизнью, кожа у них стала бы золотой, словно небо на восходе солнца, высокие скулы, узкие подбородки и миндалевидные глаза. Серые, как туманное утро. Но теперь смерть и мумификация в холодном, сухом воздухе сделали их схожими с…
Истина, которую открыл ему Оум, истина, которую он нашел в воспоминаниях Кулака Битв, истина, от которой он пытался сбежать, смотрела теперь на него высохшими глазами этих мумий.
Он сжал зубы. И кулаки.
Услышал за спиной шорох. У входа стоял один из местных, жилистый парень, вооруженный копьем с мерзко широким наконечником, а на лице его гуляла настолько же мерзкая усмешка.
– Ты не должен был приходить сюда, чужак, – прошептал он холодным голосом. – Это святое место. Место духов.
– Вижу. Это для них?
Альтсин указал на лежащие под барельефом ожерелья из разноцветных камешков, браслеты, ножи с костяными рукоятями, мелкие монетки, высохшие букетики цветов. Типичные подношения, складываемые в любой сельской часовенке.
– Это добрые духи. – Парень чуть склонил голову. – Они присматривают за нами.
– Ты прав. Они были добрыми. Не хотели ничего, кроме спокойствия. – Альтсин двинулся к селянину, проигнорировав шевельнувшееся оружие. – Но им не позволили его обрести. Даже после смерти. Другие искали места их упокоения и уничтожали одно за другим. Чтобы стереть малейший след от них. Чтобы их объяла полная, – он поднял лампадку и задул огонек, – тьма.
Испуганный местный охнул и ударил копьем перед собой, вслепую, но некая сила вырвала у него оружие из рук, а его самого бросила в стену. Парень почувствовал боль в груди, пылающую, резкую. И запах горелого мяса. Пытался крикнуть, чтобы позвать на помощь, и тогда чья-то ладонь передавила его горло, перехватывая крик.
– Ш-ш-ш. Ты не умрешь. Обещаю. Но будет больно. Поверь, будет ужасно больно.
Страдание разлилось в теле мужчины неудержимой волной, словно кто-то наполнил его вены жидким свинцом. Прежде чем его поглотила милосердная тьма, он еще услышал:
– Заботьтесь о них. Уважайте. И плачьте время от времени над тем, что сделано.
Глава 6
В тишине, что установилась после фразы императора, Гентреллу-кан-Овару, Третьей Крысе Империи, казалось, что все слышат, как в голове его возникает огромная дыра, засасывающая внутрь себя вещи, в истинности которых он, казалось, был уверен. Кей’ла Калевенх жива? Та самая Кей’ла, в честь которой племена Фургонщиков строили огромный курган? Дочка Анд’эверса? Ее смерть Крыса считал подтвержденной. Если она жива…
Шестеренки его разума – то есть того, что некоторые считали сильнейшим его оружием, – начали вставать на свои места.
Тот, кто получит ее в руки, обретет влияние и на самого Анд’эверса. Нет, не так. Кей’ла для верданно – это Избранная Лааль Сероволосой. Той самой Лааль, ради которой они сотни лет отказывались садиться на лошадей. Если Кей’ла Калевенх встанет теперь перед ними, то тот, кто сделает ее своей марионеткой, получит возможность направить Фургонщиков куда пожелает. Даже в союз с Йавениром, снова против меекханцев.
«Мы или никто», – решил он.
Этот ребенок слишком важен, чтобы позволить ему свободно ходить по миру. Если не удастся ее контролировать… Он мысленно сверил список самых умелых дружин убийц, которые были у него на востоке. Восемь, может десять. Три в поле, два отдыхают и лечат раны, по крайней мере одна готовится к делу против Гончих. Отозвать. Они будут готовы в любой момент.
Все это продлилось два или три удара сердца. Когда же он поднял взгляд, встретился с двумя внимательными, взвешивающими парами глаз. В глубине одной плясала улыбкой.
– Именно это меня всегда в нем и удивляло, графиня. Он принял факты и принял решение о том, что следует поймать или убить эту девочку, за время куда короче, чем большинству людей понадобилось бы, чтобы спросить с глупым выражением: «Но как же так?»
Улыбка императора исчезла.
– Она должна остаться в живых. Это не обсуждается. Если Первая Крыса не ошибается, Кей’ла может оказаться важнейшей персоной этого столетия. Впрочем, Люво должен уже быть здесь…
Двери беззвучно раскрылись, и лакей объявил:
– Граф Люво-асв-Нодарес, глава внутренней разведки.
Оба, и Сука, и Первая Крыса, носили графские титулы, что серьезно упрощало им связи в иерархическом мире меекханской аристократии. Оба титула принадлежали старым, но малоизвестным родам, доживающим где-то на окраинах Империи, и даже если кто и помнил, что Люво-асв-Нодарес родился сыном мелкого купца, то сотня аутентично выглядящих пергаментов доказала бы, что память ошибается. Гентрелл также мог спроворить себе подобные документы, однако роль Третьего не требовала таких больших жертв. Он предпочитал носить свой настоящий дворянский титул, хотя уже долгие годы не светил никому в глаза монограммами на манжетах.
Первая Крыса вошел в зал быстрыми, мелкими шажками. Одет он был в черное, причем в наряд приталеный, что дополнительно подчеркивал его худую фигуру. Гладко выбритый, с мохнатыми бровями, будто кустики травы под зачесанными назад волосами, и с острым носом, на котором торчали два стеклышка, из-за чего глаза его казались большими черными шариками, он напоминал настоящую крысу.
Чувство юмора Люво-асв-Нодареса уходило корнями в регионы, недоступные для разума простого смертного.
– Ваше величество. – Но первый поклон был направлен чуть влево от императора. – Графиня, как всегда, прекрасна. – Второй поклон миновал Эвсевению справа. – Гентрелл, мальчик мой. – Ему должно было хватить приятельственного кивка. – Сколько лет, сколько зим.
Собственно, они разговаривали лицом к лицу пару месяцев назад, когда Первый обсуждал с ним возможную кампанию против Понкее-Лаа, но Гентрелл знал, что эта рассеянность – всего лишь элемент игры в отношении Суки.
Он отметил также, что шеф Крыс не слишком удивился при виде пола, покрытого Безумием Эмбрела. Знал об этом – или же полагал несущественной деталью? Но не это было важнее всего. Император упомянул об асв-Нодаресе – и через несколько минут тот стоял в дверях. Было ли так запланировано? К тому же это утверждение: мол, если Первый не ошибается? В чем?
– Люво, сними это с лица. Выглядишь глуповато.
– Правда, ваше величество? – Стеклышки были завернуты в платок и исчезли за пазухой Крысы. – Должны исправлять зрение старикам. Такая простая научная штуковина вместо дорогого лечения магией, которое не всегда срабатывает и у которого могут оказаться непредсказуемые последствия, – к тому же на нее не у многих хватит денег. Удивительно, что другие стекла помогают тем, кто плохо видит вдаль.
Восхищение наукой, инженерными проблемами и механическими игрушками было одной из немногих слабостей Первой Крысы. Если можно говорить о слабости того, кто, глядя на работу рычага на стройке, конструирует беззвучный механизм натяжения арбалета, который и ребенок может взвести одной рукой. Дружины убийц Крысиной Норы называли это улучшение люварком.
Эвсевения глядела на Первого с тем особым выражением лица, с которым смотрят на мужчин, что надоедают всем на приемах рассказами о своих успехах в постельных делах. Гентрелл не дал себя обмануть. Она настолько же выражала неприязнь, насколько Люво-асв-Нодарес был рассеян. Оба они так сильно пытались скрыть свои истинные лица, что, если бы увидели себя в зеркале без маски, небось содрогнулись бы от ужаса.
Однако император слегка заинтересовался. А может, просто хорошо знал, что Первый ничего не делает без причины.
– Интересная игрушка. Практичная?
– Цех шлифовальщиков немало преуспел в производстве этих стеклышек. И хотя продает их довольно дорого, интерес к ним велик. Даже среднесостоятельный ремесленник немало заплатит, чтобы иметь возможность видеть и продолжать работать… – Начальник Норы сделал паузу.
Креган-бер-Арленс взглянул на нечто выпирающее из-за пояса Крысы.
– Новый налог?
Нет ничего лучше, чем найти вещь, которая станет настолько необходимой для людей, что они вскоре не сумеют без нее обойтись.
– Небольшой. Может, десятая доля цены для начала. На шлифовальщиков. И, может, не сразу, а только через несколько лет, когда цех втянется в производство этих стеклышек, а люди захотят покупать их больше. Я рекомендую эту информацию вниманию вашего величества.
Император небрежно кивнул, а Гентрелл мог без труда представить себе большую книгу в его голове, в которой появилась соответствующая заметка с примечанием: «важно – через пять лет». Сукин сын ничего не забывал.
– Вернемся же к нашим делам. – Император сел на стуле свободней, положил ногу на ногу. – Кей’ла Калевенх, граф. Что мы о ней знаем?
– Ну да, Кей’ла. Младшая в семье. Дочка Анд’эверса Калевенха, кузнеца из Лифрева. Это такой небольшой городок в двадцати милях от Амерты, от тысячи пятисот до двух тысяч душ, зависит от того, сколько пастухов и членов свободных чаарданов остается там зимовать. К югу от городка находится Урочище, небольшое, без названия, преимущественно неактивное и…
– Ближе к делу, – нетерпеливо оборвала его на полуслове Эвсевения. – Нам нет нужды знать, какую скотину разводят в тех краях.
– Сахрийских длиннорогих и низинных из Ольве. Обе породы хорошо переносят тяжелые зимы и могут долго протянуть даже на дурном корме, хотя и не дают столько молока, как северная бурая скотина, или столько мяса, как асуверы. Асуверские быки весят по три тысячи фунтов. Но восточная скотина любит странствия, а потому идеально подходит для выпаса в Степях. Впрочем, сахрийские перешли к нам как раз от кочевников. – Люво-асв-Нодарес выдержал яростный взгляд Суки с таким выражением лица, словно она сама попросила его об этой лекции. – А утверждение руководительницы Псарни, что она может чего-то и не знать, пробуждает мое серьезное опасение. Гончая, которая потеряла интерес к тому, чтобы искать следы, должна прекратить ходить на охоту.
Воцарилась тишина, даже император задержал дыхание.
– Всякая вещь, о которой я говорил или стану говорить, имеет значение, – продолжил Первая Крыса, словно ничего не случилось. – Каждую нужно запомнить и проанализировать. Мы должны знать, что случилось при Лассе на поле битвы между Фургонщиками и се-кохландийцами, а это требует полного понимания ситуации.
Куда-то пропал смешной худой человечек с идиотскими стекляшками на носу. Появился командующий внутренней разведки, шеф организации Империи, пробуждающей серьезнейший страх и уважение.
– Кей’ла Калевенх родилась около десяти лет назад, точная дата нам неизвестна, Фургонщики не признают Баэльта’Матран, наши жрецы Лааль Сероволосой считают верданно отщепенцами из-за этой их одержимости лошадьми, а потому рождение ее не было отмечено ни в одной из храмовых книг. Об отце мы тоже знаем немного. Хороший кузнец, один из лучших в тех местах, имел прекрасные контакты с армией и Ласкольником. Четверть века назад он был Эн’лейдом одного из самых больших караванов во время Кровавого Марша, когда Фургонщики убегали со своей земли, уничтожаемые се-кохландийцами. Эн’лейд, или же Око Змеи, означает командира во время военного марша. В нашей армии было бы звание как минимум старшего полковника, хотя в этом случае – скорее, полного генерала. О матери мы не знаем почти ничего, хотя и подозреваем, что именно с ее стороны Кей’ла унаследовала талант.
Гентрелл уголком глаза заметил, как император согласно кивает. Эта информация не была для него новостью. Эвсевения только смотрела. Так спокойно, словно наблюдала за тестом, растущим в квашне. Первая Крыса продолжал:
– Я о магическом таланте, несомненно. Мы не знаем, оказалась ли она умелой во владении аспектами или же, скорее, в какой-то разновидности племенной магии, но многое указывает на то, что раньше или позже ее талант расцвел бы и оказался замеченным. Однако она воспитывалась не в одном из лагерей Фургонщиков, где кто-то из чародеев мог бы быстро обратить на нее внимание, она родилась и росла в небольшом городке, в котором есть лишь один маг. А Пансе Вейльхорн не узнал бы талантливого ребенка, даже если бы вокруг того принялись летать свиньи. Это всего лишь обычный сельский чародей. Кроме того, – одновременно с поднятым пальцем Крыса вздернул брови, – во-первых, такие вещи случаются преимущественно в период созревания, а потому Кей’ла была слишком молода, чтобы выдать себя чем-то существенным. Во-вторых же, Урочище подле города и само по себе мутит аспекты: слегка, но этого достаточно, чтобы скрыть присутствие девочки.
Люво-асв-Нодарес послал Суке широкую улыбку.
– Я не даю несущественной информации, графиня. Естественно, все это только спекуляции, но многое указывает на то, что на се-кохландийских крюках, на поле кровавой битвы, в сопровождении племенных духов сахрендеев и сотен, а после и тысяч душ, насильно вырванных из тел, повис ребенок, способный тянуться за Силой. Как я уже сказал, ее талант не был замечен ранее, но это совершенно не имеет значения. Все мы знаем, что временами талант к магии пробуждается слишком резко, мгновенно, часто во время неких интенсивных переживаний. Духи пришли к ней, заинтересованные и разгневанные – или ищущие нового тела. А она, подходя все ближе к смерти, стала открываться. Наверняка видела нечто, что посчитала бредом, началом безумия, может, даже пыталась с этими духами разговаривать… Не знаю. Однако знаю другое: весь процесс был прерван отрядом Горной Стражи под командованием лейтенанта Кеннета-лив-Даравита из Шестой роты Шестого полка из Белендена. Одной из тех, которые по просьбе Восточной дивизии отослали в Олекады с целью поддержать тамошние отряды.
Эвсевения прищурилась.
– Та самая рота, что проводила верданно через горы?
– Естественно, нет. Фургонщики-верданно взбунтовались и сами нашли проход, а наша рота в нескольких десятков солдат не имела ни шанса их остановить.
Последние две фразы были произнесены настолько снисходительным тоном, что ими удалось бы унизить половину жителей среднего размера городка. Но Первая среди имперских Гончих не дала себя спровоцировать.
– Значит, это именно они. Те самые, которые передали в руки Крыс… станем и дальше называть ее Лайвой-сон-Барен, близнеца таинственной невольницы, благодаря которой Йавенир восстановил силы и сумел вести войска против Фургонщиков. А мы не можем допросить эту женщину.
Гентрелл почти улыбнулся. Сука никогда не отступала. Никогда.
Люво кивнул:
– Верно. Ту самую персону, связанную каким-то образом с парнем, который, согласно признаниям стражей, обладал умением проходить между нашим миром и Мраком. Как, впрочем, и группки странных убийц, ответственных за смерти в Олекадах. Это мы тоже знаем со слов лейтенанта Шестой роты и его людей и считаем эту информацию вместе с данными, полученными от фальшивой графини и нескольких других персон, исключительно вероятной. Увы, руководство Горной Стражи отказало в допросе этих солдат на постоянной основе. А приказы его величества относительно армии были совершенно ясны.