— Как нам прорваться туда?
— На следующем перекрёстке выйдем на широкую улицу, ведущую к Львиным воротам. Захватим их, вся западная часть города будет наша. Оттуда пойдём дальше.
— Понял, — кивнул Теримах, — вперёд!
Пройдя внутрь Цитадели, Шунашшура приветствовал других участников панкуса, которые уже ожидали выхода царя, собравшись перед колоннадой дворца.
Некогда царь Телепину, пытаясь бороться с проклятием Анниты, наделил Большое собрание полномочиями разбирать споры царя с его родичами. Так записали его слова:
«Кровь великого рода стала обычной, и Истапария, царица, умерла, а затем случилось, что умер Аммуна, сын царя. И люди богов объявляли: Вот-де кровь стала обычной в Хаттусе. И я, Телепину, созвал в Хаттусе собрание. Отныне никто в Хаттусе не должен делать зла сыну царского рода и вонзать в него кинжал».
Не помогло. Хотя сам Телепину умер в своей постели от старости, после него царские родичи продолжили вдохновенно резать друг друга, а панкус, хотя и собирался регулярно, но по большей части для участия в празднествах.
Праздник вуруллия, Новый год, начнётся завтра перед восходом солнца. Царь и царица поедут за город к месту упокоения предыдущих царей. Здесь будут принесены жертвы, проведено «кормление богов», произнесены молитвы о дожде и защите страны.
«Пусть процветает. Пусть покоится».
Потом будет пир, много музыки и танцев, без которых немыслим ни один праздник хатти.
Всё это завтра. А сегодня царю предстояло «умереть» и «воскреснуть». Перед подданными должен появиться «новый» правитель, годы которого боги «пересчитали и обновили». А всё зло следует удалить из державы к соседям. Муваталли не случайно решил устроить переворот именно в этот день.
Шунашшура поискал глазами своих сторонников. Так и есть, их в панкусе меньше трети. Многие отсутствуют, особенно те, кто должен был приехать из южных городов. Путь дальний, а зима в этом году сурова. Неужели боги действительно на стороне заговорщиков?
Главы южных городов оценили выгоды от соседства с макандуша, они, конечно же, поддержали бы Хуццию.
То, что собрание было неполно, никого не смущало. Такое случалось и прежде. Бывало, что на это сетовали при засухах. Дескать, не исполнены должным образом ритуалы на празднике дождей. Однако заставить всех участников панкуса регулярно приезжать в столицу, цари не могли. Слишком велика держава, а власть царя не безгранична. Это, кстати, весьма нравилось эллинам в войске Александра. Да и он сам как-то обмолвился, что Аристотель, вероятно, остался бы доволен государственным устройством этих варваров.
Учитель Аристотеля, Платон, осуждал монархию и демократию. О последней говорил:
«Смешна толпа в своём мнении, будто она достаточно распознает, что гармонично и ритмично и что нет».
Монархию он не отделял от тирании.
Аристотель соглашался с ним в том, что демократия — строй неправильный, хотя и сносный в сравнении с тиранией и олигархией. Но монархию он ставил выше.
Александр подумывал о том, что государственное правление у хеттов имеет форму более близкую к «власти лучших», нежели к единовластию. Царь у них — не самодержец, хотя, как рассказали Александру, со времён Телепину лабарна имеет почти всю возможную власть, не может лишь судить и казнить наиболее высокородных.
Александру, по понятным причинам, такая форма власти претила, хотя немало македонян подметили, что она весьма похожа на ту, которой обладали македонские цари до Филиппа и от которой ещё сохранялись некоторые традиции, вроде главенства собрания войска. Им нравилось это, а эллины и вовсе нарекли политию хеттов мудрейшей среди варварских государств. Вопрос оставался лишь в том, не перейдена ли зыбкая грань, отделяющая «власть немногих» от «власти лучших».
Анхнофрет рассказывала Александру, что и в Та-Кем то же самое. В её словах царь улавливал нотки ревности. Ему было известно, как египтяне относятся к другим народам и он только посмеивался их стремлению подчеркнуть собственную исключительность. Из разговоров с Итту-Белом и другими финикийцами Александр знал, что за тысячу лет Египет видел и избиение «лучших людей» с последующей деспотией.
Шунашшуре, однако, сейчас было не до философских рассуждений о политии. Если он оплошает, государство затрещит по швам, а сторонников так мало. Он не знал, что далеко не все отсутствующие проигнорировали панкус. Не появились они по вине Муваталли, который поручил «золотому оруженосцу»[16] Тануве расставить на южных дорогах посты и разворачивать подъезжающих аристократов под благовидным предлогом.
— Под каким? — спросил Танува.
— Не знаю, сам придумай, что-нибудь. Скажи, что мор в столице.
— Так ведь потом вскроется… — пробормотал военачальник.
Муваталли только отмахнулся. У него от многочисленных забот и сомнений разболелась голова.
Высокородные ждали недолго. Из-за колонн появился человек жезла. Не тот, который объявлял о прибытии «посла» Угарита. Он не пережил приёма и теперь Первым Стражем был назначен новый.
— Великая таваннана! — объявил глашатай.
Вперёд вышли люди аланцу[17] с музыкальными инструментами, а следом за ними Валлани. Она была одна, чему гости удивились.
С появлением таваннаны хлопальщики ударили в ладоши и воскликнули:
— Аха!
Перед членами собрания провели человека, одетого в царские одежды. Один из жрецов (но, к удивлению многих, не Или-Тешуб) помазал ему лоб маслом.
Валлани торжественным голосом начала речь:
— Смотри! Это лабарна! Имя царствования я на него возложила, в одежды царствования облачила!
Гости зароптали. Этот ритуал, «замену царя» должен был проводить сам Циданта. Где же он?
Валлани, как ни в чём не бывало, продолжала:
— И отметьте его укороченными годами, укороченными днями!
Человек в царских одеждах стоял спокойно, на лице его не отражалось никаких эмоций.
— Отведите его в земли нечестивцев макандуша! — сказала Валлани.
— Что это? — ропот знати усилился, — что происходит?
Творилось нечто из ряда вон выходящее. В ритуале «замены царя» прежде использовался пленник, которого сразу после церемонии отвозили в страну, из которой он был взят в плен, чтобы на неё обратился уговор с богами об «укороченных днях». В древности пленника убивали, теперь настали более человеколюбивые времена. Но сама идея сохранялась — лже-царь должен отправиться в земли врагов и там «умереть», привлекая бедствия на их головы. Ранее такими землями избирались горы касков или иных зловредных племён, но теперь Валлани указала на царство Александра, Алекшандуша из Аххиявы.
— Разве Алекшандуш не союзник нам? — громко спросил Шунашшура, — почему мы желаем бедствий ему? И где Циданта?
— Стал богом! — позвучал голос Муваталли.
Все обернулись к нему. Первый Страж стоял на ступенях халентувы чуть в стороне от царицы-матери, доселе не привлекая к себе внимания.
Эти слова дались ему с большим трудом. «Стал богом» — так сообщалось о смерти царя, однако следование традиции могло помешать Муваталли гнуть линию о божьей каре, павшей на голову нечестивого царя. И всё же он не стал ломать традицию.
— Лабарна, Солнце, стал богом сегодня утром!
По толпе промчался слитный вздох.
— Как это случилось? — Шунашшура постарался придать своему голосу нотки безмерного удивления.
— Лабарну поразил молнией Бог Грозы!
Панкус взорвался. Все присутствующие заговорили разом, пытаясь перекричать друг друга. Муваталли, повысив голос, как только мог, кратко рассказал о случившемся.
— Да ты дурным вином опился, Муваталли! — воскликнул наместник города Каниша, стоявший подле Шунашшуры.
Несколько человек согласно закивали.
— Я не лгу! — крикнул Первый Страж, — вот свидетели!
Он вытолкнул в круг двух уцелевших. Они подтвердили его слова.
Церемония пришла в полное расстройство. По знаку Валлани удалились музыканты и служители.
— Недостаточно слов! — крикнул Шунашшура, — надобно устроить тщательное дознание!
— Кого во лжи хочешь уличить, скудоумный? — выкрикнул сотник «сынов дворца», один из самых преданных людей Муваталли, — сам Громовержец укрыл Первого Стража Железным троном, а лабарне череп снёс! Иди, посмотри на трупы! Никакое оружие смертных не способно оставить такие раны!
Валлани уже знала, что «Тешуб укрыл Муваталли» и этот неожиданный поворот её весьма беспокоил, потому она решила поторопить события и перешла от слов к делу.
— Ныне вам, Большое собрание, следует провозгласить, кто воссядет на Железный трон! — объявила таваннана.
— Что же тут решать? — крикнул Шунашшура, — ведь сказано же в законе Телепину: «Царём пусть становится только первый сын из сыновей царя. Если первого из сыновей царя нет, то пусть будет царём тот, кто второй по месту сын. Когда же наследника из сыновей царя нет, то той, которая первая дочь, пусть ей возьмут мужа, и он пусть будет царём».
— Верно-верно! — поддержал его наместник Каниша.
— Я не слышал, Муваталли, говорил ли ты, что наследник мёртв? — спросил Шунашшура.
Муваталли скрипнул зубами. До сих пор его люди, несмотря на то, что он нещадно подгонял их, не смогли найти Хуццию. Зато принесли весть о неповиновении начальника мешеди. Первый Страж чувствовал, как у него земля под ногами начинает ходить ходуном.
— Хуцции нигде нет. Он пропал, и найти его не могут.
— Но разве это означает, что он мёртв?
— Хуцция не годится в цари, — к удивлению многих присутствующих встряла в спор таваннана, — не за свою вину пострадал сын мой, а за вину внука. Разве не отдал половину власти Циданта старшему моему внуку? Разве Циданта преклонялся перед макандуша и приносил жертвы их богу? Горько говорить мне такое, но погубит державу Хуцция. Иному следует сидеть на Железном троне.
— Это кому же? — с вызовом поинтересовался Шунашшура, уже зная, какой будет ответ.
— Ксассени! Ксассени достоин! — закричали те высокородные, что держали сторону таваннаны.
«Ишь, как стройно запели! Долго ты их упражняла в этом, старуха?» — усмехнулся санга.
Лицо Муваталли не выражало никаких эмоций. Он уже продумал свою линию поведения в изменившихся условиях. Он ни одного худого слова не скажет о Хуцции. Не будет призывать ни к суду, ни к беззаконному убийству. Ни в коем случае. Пусть закон преступит таваннана, пусть сама себе выроет яму.
Сторонники царицы, которые думали, что их поддерживает и Первый Страж, горячо принялись продвигать Ксассени. Их противники, которых перед халентувой оказалось меньшинство, пытались отстоять закон, но их перекричали.
— Ты хочешь преступить закон Телепину, таваннана? — спросил Шунашшура, улучив момент, когда шум немного стих.
— А часто ли этот закон соблюдался после Телепину? — парировала царица-мать.
— Да-да, верно! — подхватили её сторонники, — нехорошо, когда на Железный трон воссядет недостойный царь.
— Закон преступали не раз, следовательно, богам он неугоден. Нужен другой!
— И что же вы сделаете с Хуццией, когда он найдётся? — спросил наместник Каниша.
— Сказано было Телепину: «Никого из рода не убивай — это не к добру», — напомнил кто-то.
— Верно говоришь! — подхватили его слова несколько человек.
— Верно!
Сторонники Хуцции беспомощно переглядывались и помалкивали. Поддержав сей клич, они признали бы, что наследник трона не достоин, но и возразить, по понятным причинам не могли. В результате из нескольких десятков глоток звучал только один голос. Голос сторонников таваннаны.
— Да, почтенные, вспомним закон великого лабарны: «И доставили мятежников, и панкус назначил их смерти. Но сказал я, царь — зачем им умирать, пусть скроют лицо. И я, царь, отделил их и сделал людьми плуга и забрал с правого бедра их оружие и дал им ярмо».
— Верно, верно! Правильно! Пусть Хуцция скроет лицо!
Муваталли помалкивал, скрестив руки на груди. Такого поворота он не учёл и теперь клял свою забывчивость. Законники… Живой Хуцция с кучей сторонников при шаткой власти и наличии конкурента его не устраивал. Что же скажет таваннана?
— Истинно так говорил благородный Телепину. Призывал он не проливать кровь, а щадить врагов своих! — изрекла Валлани, — неужели вы, Большое собрание, могли думать, что внука своего, кровь от крови моей, предам я казни? Хуцция удалится в поля, молить бога о прощении.
Муваталли скрипнул зубами. После этих слов обвинить бабку в кровожадности будет невозможно. Переоценил он неприязнь Валлани к старшему внуку, а может старуха, которая далеко не выжила из ума, просто всё просчитала лучше первого Стража. Что же делать?
Те члены панкуса, что изначально противились власти Хуцции, заметно воодушевились (как же, не надо брать грех на душу) и ещё громче и смелее превозносили Ксассени, его почитание старины и всевозможные достоинства.
Голос Шунашшуры и его товарищей потонул в возбуждённых криках их противников.
Муваталли отступил в тень. На скулах его играли желваки, но он убеждал себя, что это далеко не конец.
К Первому Стражу через толпу протолкался один из «сынов дворца».
— Усамувами, они заполонили улицы!
— Кто? Мешеди?
— Макандуша!
Глаза Муваталли стали похожи на два блюдца.
— Что?! Откуда они здесь… — он осёкся, поняв, что проиграл. Хуцция добрался до Кратера.
— А где Танува?
— Его людей нет в городе.
Отряд Танувы, которого Муваталли прочил на место «главного виночерпия», как раз в это самое время разоружали «мальчики».
Больше Муваталли ничего спросить не успел. Откуда-то из-за колонн раздались крики, лязг железа и треск щитов. Под ноги собравшимся кубарем выкатились двое «сынов дворца», а следом на площадь перед халентувой ворвались воины в шлемах с гребнями, вооружённые копьями и большими круглыми щитами.
— Которые тут заговорщики? — рявкнул Теримах, — кончился ваш заговор!
Эллинской речи никто из присутствующих не знал, но для того, чтобы понять, что произошло, слова и не требовались.
Теримах думал, что ворота Цитадели придётся ломать тараном и в городе присматривал подходящее бревно, но удалось обойтись без этого. Шурин Кантуцили, помощник кравчего, уговорил двух «сынов дворца», выпустить его в город через потайной вход. Чем он их купил, Теримах не знал, его это не особенно интересовало. Но когда «сыны дворца» двери открыли, то закрыть их им уже не дали. Мешеди ждали этого момента в засаде, спрятавшись в тени возле стен Цитадели. Они ворвались внутрь, а следом подоспели димахи. Драка в результате вышла скоротечной и бескровной.
Муваталли хотел было призвать «сынов дворца» к отпору, но исполнить его приказ уже никто бы и не смог. Да ему и рта открыть не дали. К Первому Стражу подскочил какой-то чужеземец, здоровенный, как медведь, и щитом прижал к колонне так, что Муваталли даже вздохнуть не мог.
Димахи Рыжего мигом окружили кольцом щитов всю хеттскую знать, а следом на площадь вступил Хуцция.
Валлани, лицо которой стало белее снега, схватилась за сердце и обмякла, подхваченная руками слуг.
— Да здравствует лабарна, Солнце, Хуцция, сын Циданты, второй этого имени! — заорал Шунашшура, — и да продлит Громовержец годы славного Алекшандуша из Аххиявы и его храбрых воинов!
2
Анакрисис[18]
«Где ж ты такие луки видел?»
И ладно бы резчик всю жизнь сиднем просидел в мастерской. Далёкий от воинских занятий, ни разу не озаботился узнать, как же на самом деле изгибаются керы, рога лука. Так ведь нет. Мастер состоит при войске, больше трёх лет уже в походе.
«Ты слишком придирчив, Эвмен», — сказал бы Александр, — «художник должен иметь право на условность».
Это после того, как высоко ценимый им Апеллес изобразил победителя при Гранике с молнией в руках, Александр стал столь благосклонен к условностям в живописи. А между тем и Апеллес, оставшийся там, и его друг Лисипп, ваятель воинов, не забывали о необходимости достоверного изображения рукотворных предметов. Лисипп отличался в этом деле особенной дотошностью и тщательно воспроизводил мельчайшие детали век и ногтей модели. Показать ему эту работу, уж он немало извергнет громов и молний в адрес горе-резчика.