Джон остается в тоске и неприкаянности стоять у подоконника, чувствуя себя полным ослом. Желание получить правильную разрядку пропадает, уже и собственные руки кажутся вполне приемлемым способом удовлетворения некоторых потребностей. Джон тянется за бокалом шампанского, когда слышит над ухом смутно знакомый низкий голос:
- Отличный выбор, растешь. Предыдущая дама сердца не дотягивала до общепризнанных стандартов.
Джон вздрагивает и оборачивается, чтобы встретиться взглядом с прозрачными раскосыми глазами сфинкса. Так вот чья знакомая спина покоя Джону не давала. Гнев накрывает с головой:
- Сволочь! – возмущается он довольно громко, привлекая внимание посетителей борделя. – Неужели нельзя было хоть как-то дать знать, что живой. Я ведь переживал, волновался, гаденыш ты самодовольный, - Джон, совершенно естественно перешедший на ты, едва удерживается от желания дать заносчивому засранцу в нос.
Шерлок (сам настоял на подобном обращении в последнюю их встречу), обиженно поджав губы, хватает Джона под локоть и волочит к выходу.
- Ты что разорался, - шипит он в ухо Джону, - я тут инкогнито. Еще не хватало рассказать всем и каждому о том, кто я и откуда.
Они оказываются за дверью дома терпимости, и Джон, очнувшись, вырывается из стальной хватки сфинкса. Он, и правда, волновался после той дуэли, даже пытался узнать про Шерлока Холмса у Канингема, которого император перевел в другой сектор и через дипломатического кузена – все без толку. И вот сейчас этот представитель семейства кошачьих стоит тут, рядом с ним, как ни в чем ни бывало, и еще чего-то там требует. Джон сердито фырчит и воинственно поглядывает на сфинкса.
- Ну не мог я сообщить, извини, - наконец примирительно произносит Шерлок, - да и не думал, что тебе это надо.
- Ты вообще обо мне не думал, - замечает Джон холодно, - однако кольцо-то носишь…
Шерлок удивленно переводит взгляд на тонкую руку с сапфировым перстнем на безымянном пальце.
- Вообще-то, это теперь мое кольцо, я его честно выиграл, - заявляет он.
- Ну да, ну да… - кивает Джон. – Честно… Ладно, я рад, что ты жив, и помню, что задолжал выстрел. Можешь воспользоваться своим правом в любую минуту. Я всегда в твоем распоряжении.
Шерлок с интересом рассматривает его, отчего Джону становится не по себе.
- Ну что? – не выдерживает он.
- Ничего, я помню, - тонко улыбается тот. – Может, приду поболеть за тебя послезавтра, - Джон уже не удивляется осведомленности сфинкса. – Если получится… - отчего-то Джону от этих слов становится приятно.
- Ты тут по делу? – осторожно спрашивает он, чтобы хоть что-то спросить – прощаться не хочется.
- Да, - Шерлок кивает, - правительство поручило одно маленькое дельце, связанное с беженцами… - он задумчиво смотрит на Джона. – Ваше правительство слишком легкомысленно воспринимает происходящее… Восточный ветер…
- Опять восточный ветер, - бурчит Джон, – дался он вам. А в борделе ты что делал? Тоже с беженцами общался? – отчего-то мысль о том, что Шерлок пришел сюда по той же надобности, что и он сам, приносит ноющую боль в районе солнечного сплетения.
- Растешь, - серьезно кивает Шерлок, - именно что с беженцами. Ну, мне пора, будь здоров, береги себя, возможно, еще увидимся, - он взмахивает рукой, сверкая перстнем в свете неоновых вывесок, и растворяется во мраке.
Джону остается лишь моргать и протирать глаза в недоумении – ну что за несносный человек!
Возвращаться в бордель совсем уж не хочется – Мюррею отдаст переплату наличными, решает он. Сунув руки в карманы, Джон медленно бредет по улице, сталкиваясь с прогуливающимися по Мару прохожими и тоскливо размышляя о вредном невыносимом сфинксе. И куда он теперь направился? Когда мимо проплывает четвертый бар подряд, Джон решает зайти. Обстановочка здесь весьма своеобразная. Небольшое помещение, заляпанные плохо вытертые столы, низкий потолок, неприятный запах прокисшего пива и прогорклого масла, на котором здесь же жарят чебуреки и картошку фри. За маленькими скученными столами сидят в основном работяги-инопланетники в замусоленных форменных комбинезонах обслуживающего персонала космопорта, сомнительные личности подозрительной наружности да беженцы. Джону здесь не очень нравится, и инстинкт самосохранения кричит: «Беги!», но желание срочно выпить, внушенное генами прабабки-алкоголички, которые в Джоне просыпаются в минуты душевного раздрая, перевешивает. Джон протискивается к грязной барной стойке и просит двойной неразбавленный виски. Бармен хмыкает и наливает Джону в захватанный стакан какое-то пойло из бутылки, на этикетке которой действительно написано «виски». Джон подозрительно принюхивается – пахнет спиртом, прабабкины гены говорят, что пить можно. Залпом опорожнив стакан, Джон просит повторить. Внутренности обжигает огнем, а тупая боль в солнечном сплетении наконец-то проходит. Вздохнув с облегчением, Джон веселее глядит на бармена, похожего на оранжевую ящерицу в смешной футболке со смайликом, и окружающий мир. К нему подсаживается какой-то тип в костюме коммивояжера с шестиконечной звездой на лацкане, в которую вписан полумесяц, и профессионально приветливо улыбается.
- Мир вам!
- Э… - в некотором затруднении как ответить, Джон просто кивает головой, делая большой глоток пойла.
- А что вы думаете о мессии и его пришествии? – улыбаясь, интересуется коммивояжер.
- Вы сектант, что ли? – Джон моргает. – Простите, если что, я как-то ближе к атеистам.
- О, мессия никоим образом не затронет ваши убеждения, - заверяет его коммивояжер, - и я не сектант. Разрешите представиться, Региминтас Адонис, посланник клана алюмни, слыхали о нас?
Джон напряженно хмурится. Если честно, название незнакомое или давно забытое.
- Алюмни… - повторяет он, жестом веля бармену повторить, - не слыхал, простите. Выпьете со мной?
- С удовольствием, - кивает Региминтас Адонис, тепло улыбаясь, - а вы кем работаете?
- Пилот, - Джон краснеет смущенно, - скоро им буду.
- Отличная специальность, - воодушевляется Региминтас Адонис, - давайте, за вашу чудную редкую профессию. Если б вы знали, как трудно сейчас найти хорошего пилота…
Джон задумчиво кивает, осматриваясь, пока бармен наливает выпивку. Ничего интересного, беженцы, правда, косятся в их сторону как-то неодобрительно, да бармен подмигивает, словно на что намекает. Джон опять краснеет, на сей раз возмущенно – его что, за гея принимают? Сцапав стакан, Джон замахивает не глядя и некоторое время просто прислушивается к тому пожару, который разгорается внутри. Пожалуй, трех порций виски многовато. Джон бросает на столешницу горсть смятых кредиток и поднимается, чувствуя, как пол ходит ходуном под ногами. Вот же набрался! Срочно на свежий воздух. Перебирая руками вдоль стены, он медленно двигается на выход под суетливое гундосое занудство Региминтаса Адониса.
- Нет, ты видел, - возмущается Джон на улице, тяжело опираясь на коммивояжера, - ящерицы совсем охамели. Я не гей! Сколько можно повторять?! – небо над головой, раскрашенное разноцветной иллюминацией, плывет, накренившись в сторону.
- Да, безусловно, молодой человек, геи – бич общества, - соглашается Региминтас… как его там, Джон стремительно забывает.
- Не, так-то пожалуйста, - мотает головой Джон, отчего не только небо, но и весь мир вокруг начинает мощно штормить, - это сейчас вроде как нормально, но я-то не гей, ну честно! Подумаешь, пару раз загляделся, - заплетающимся языком выбалтывает он то, в чем и самому-то себе не признавался, в то время, как коммивояжер, как там его зовут, аккуратно под локоток ведет его очень даже целенаправленно в неопределенном направлении. – Руки у него, гада, красивые… Тонкие, изящные, как у музыканта. Ему бы на скрипке такими пальцами играть или на фортепьяно… Скулы… как стекло, порезаться можно, и глаза – глаза красивые до безобразия… но холодные – замерзнешь… - Джон все продолжает перечислять красоты сфинкса, на которые загляделся-то всего лишь раз, все больше мысленно, потому что язык плохо слушается, а глаза уже закрываются и мозг начинает потихоньку отключаться, когда он слышит, словно сквозь вату разговор про «подходящий экземпляр», «удачный случай» и «суку-бармена, который чуть было все дело не испортил». Джон хочет спросить, кто подходящий экземпляр, и почему бармен - сука, он же мужчина, хоть и ящерица, когда его подхватывают сильные руки с другого бока и теперь в быстром темпе, уже не церемонясь, куда-то волокут. Джон хочет возмутиться, но тело не слушается, руки безвольно висят плетьми, а ноги тащатся по асфальту. Сознание уплывает, чтобы на границе сна и яви услышать звуки борьбы, падение тел и почувствовать, как его взваливают на плечо, словно мешок картошки, не очень-то и деликатно.
Следующее, что он чувствует, это резкий запах антидота, которым их любили пичкать при любых отравлениях и несварениях желудков в академии. Сознание медленно возвращается, а вместе с ним слабость, тошнота, головная боль и жжение в глазах.
- Не три, сейчас само пройдет, - сердито произносит Шерлок, и Джон в изумлении распахивает глаза – точно, сфинкс.
- Ты что тут делаешь? – Джон пытается встать, но сильные руки сфинкса удерживают его в лежачем положении. – Где мы? Что случилось? – в голове проясняется.
- В парке, на скамейке, тебя опоили и чуть не увезли в рабство к алюмни, - сообщает Шерлок. - Вот скажи, почему ты как нормальный человек не вернулся в безопасный бордель к своей красотке? Зачем нужно было искать приключения в сомнительном баре, да еще трепать направо и налево, что ты пилот? – Шерлок едва не рычит от злости. – Ты что, совсем не ориентируешься в обстановке? Алюмни вербуют в армию. Пилоты им нужны как воздух. Они не зря здесь крутятся в последнюю неделю, столько пилотов на эти гонки приехало. Непуганные идиоты, - Шерлок яростно отбрасывает использованную ампулу антидота.
Джон испуганно моргает:
- Так меня что, отравили?
- Опоили, - мрачно поправляет его Шерлок, - если б не бармен, я бы мог и не успеть, - он раздраженно косится на свой браслет, словно колеблется, а потом стаскивает его и начинает яростно чесать уже знакомую Джону татуировку.
Джон виновато наблюдает за этим странным процессом - отчего-то Шерлок сейчас ужасно напоминает взъерошенного кота, чешущего лапой за ухом – умилительное зрелище.
- Больше чтоб из гостиницы носу не высовывал, - рявкает он, прекращая чесаться и возвращая браслет переговорника на место, - а то мне делать нечего, как бегать по Мару, его задницу спасать.
- Ну и не спасал бы, - бубнит обиженно Джон, - я тебя не просил, - голова совсем раскалывается, и он просто растекается по жесткой скамейке лужицей, боясь пошевелиться и хоть как-то спровоцировать усиление боли. – Оставь меня, отлежусь и пойду, - шепчет он, опять закрывая глаза, так, кажется, лучше.
- Ну да, чтоб тебя алюмни к рукам прибрали, - возмущается Шерлок. - В какой гостинице вы остановились? – Джон беспомощно морщится – частичная амнезия, вызванная последствиями отравления, дает о себе знать. – Ясно, сам соображу. Небольшие чаевые, пьющий политрук, государственная лицензия, не меньше трех звезд… Ясно, вы остановились в «Синем якоре». Двигаем отсюда, - Джон стонет бессильно.
- Не могу, голова раскалывается адски.
- Тогда придется тебя снова нести, - издевательски заявляет Шерлок и, не слушая слабых возражений Джона, взваливает его себе на плечо легко, словно пушинку. – Мы, сфинксы, сильные, выносливые, привыкли дармоедов таскать на загривке… - Джон обиженно молчит.
Мысли в голове опять начинают путаться, скорее всего, наступает отходняк от стремительного очищения организма. Джон, болтаясь головой вниз, упирается взглядом в шерлокову попу, обтянутую узкими брюками. Симпатичную такую попу, сексуальную.
- Вообще-то это я тебя должен нести, - заявляет он спустя некоторое время мельтешащей перед глазами попе.
- Это еще почему? – интересуется Шерлок сквозь собственное пыхтение.
- Ну, у тебя же мое кольцо. На безымянном пальце, - как маленькому объясняет Джон. – Так обручаются возлюбленные. Жених дарит невесте кольцо, и они считаются помолвленными.
- Это ты меня сейчас бабой назвал? – спустя две минуты интересуется Шерлок.
- Ну почему же бабой, - рассуждает Джон, - невестой. И заметь, это не мой выбор… Ты сам покусился на перстень, а он – фамильный, обручальный…
Шерлок под Джоном обиженно сопит:
- Если немедленно не заткнешься, женишок, я тебя сдам вашему политруку, - обещает он.
Угроза Джону кажется страшной, поэтому он действительно надолго замолкает, даже закрывает глаза и… неожиданно засыпает. В себя приходит, когда становится мокро. Джон недолго сонно щурится, потому что оказывается под бодрящим прохладным душем. Шерлок безжалостно поливает его из лейки одной рукой, а другой удерживает, чтобы не вырвался. Джон пытается брыкаться, но Шерлок держит крепко. Наглотавшись теплой воды, Джон наконец-то приходит в себя, обиженно пыхтит, вылезая из ванной тех самых удобств на этаже, со смущением понимая, что, в общем-то, совершенно обнажен. Шерлок невозмутимо накидывает на него гостиничный халат и насмешливо интересуется:
- До номера сам дойдешь или проводить?
- Сам, - бурчит Джон, отворачиваясь – на Шерлока смотреть стыдно.
- Ну, тогда бывай, - тот хлопает Джона по плечу, - еще увидимся. И отоспись перед соревнованиями, противники у тебя серьезные.
- Сам знаю, - вздыхает Джон, запахивая на груди халат и потуже затягивая пояс на талии, а когда поднимает голову, Шерлок уже испарился, словно привидение. Ну что за несносный тип!
Джон сердито поджимает губы и топает в номер, где, не обращая внимания на разбросанные по полу вещи (не очень-то деликатно Шерлок его из одежды вытряхивал), падает на свою половину кровати и засыпает. Когда приходит Мюррей, он не помнит.
Просыпаются оба утром от бодрой побудки энергичного лейтенанта Осборна:
- Подъем, курсанты! Наш кар прибыл! Пора на полигон.
Под придирчивым и подозрительным взглядом начальства, Джон и Мюррей умываются, переодеваются в тренировочные комбинезоны и завтракают в столовой гостиницы яичницей с кефиром. Политрук отвратительно жизнерадостен, будто не пил сутки до этого. Вспомнив о долге перед империей, он строевым шагом ведет курсантов на полигон, до которого и по воздуху добраться дело не быстрое, где в пятом ангаре дожидается спортивный кар Джона, доработанный и усовершенствованный в академии как раз к гонкам. Некоторое время Джон с Мюрреем посвящают тому, что просто осматривают машину на предмет повреждений при перевозке, проверяют работоспособность элементов. Джон осмотром удовлетворен, а невыспавшийся Мюррей бухтит что-то о предателях, бросающих друзей на произвол девушек легкого поведения, и каких-то шестеренках, которые ему забыли положить в должном количестве. Джон упреки игнорирует в предвкушении завтрашней гонки. После осмотра машины лейтенант Осборн сообщает время, когда Джону можно будет проехаться по трассе, чтобы с ней ознакомиться, и объявляет часовой перерыв. Мюррей убегает за водой, политрук располагается в тенечке ангара зорко сторожить машину от посягательств конкурентов (есть у него такой бзик, что им обязательно попытаются устроить диверсию, как главным претендентам на медали), а Джон отправляется прогуляться по полигону, чтобы присмотреться к прочим участникам соревнований. На самом деле, полигон полон спортсменов из самых отдаленных уголков мира, и это радует. По ощущениям, времена пошли тревожные, не до спорта, а вон сколько желающих принять участие в гонках. У палатки судей Джон останавливается, чтобы прочитать список заявленных спортсменов, а также освежить в памяти правила. В списке его внимание привлекает фигурирующий не под флагом государства, независимый участник. Такого раньше не случалось. Джон просматривает правила до конца, чтобы убедиться, подобное не запрещено. Интересно будет посмотреть на этого типа, если верить списку, его номер тридцать четвертый. Сунув руки в карманы, Джон идет вдоль ангаров, бросая любопытные взгляды на модели каров и бригады участников, состоящие из пилотов и механиков. Большое впечатление на Джона производит кар омманов, такой же оранжевый, как и они сами, и даже чем-то на ящериц похожий (при воспоминании о вчерашнем бармене Джону становится стыдно), чувствуется, что машина сильная у парней с Вандраса, что-то кудахчущих над ней, а вот кар команды Мешеха не производит впечатления, а ведь они – чемпионы прошлого года. Возможно, секрет машины скрыт, или они специально вводят в заблуждение соперников – у каждого своя стратегия победы. Джон доходит почти до конца, чтобы убедиться, тридцать четвертый ангар закрыт. Так и не удовлетворив любопытства, Джон возвращается к своему пятому ангару, попутно останавливаясь поболтать с другими пилотами. В отличие от механиков и прочих сопровождающих лиц, сами пилоты относятся друг к другу довольно дружелюбно. Так у Джона завязывается интересная беседа о методах подготовки к гонкам с парнем с Якьячекья, и спор о преимуществах вертикальных прыжков над кручеными с пилотом Турраны. Кроме того, Джон встречает знакомого по юниорским гонкам, и они душевно вспоминают прошлое. Так что, когда он все же добирается до пятого ангара, злой как черт лейтенант Осборн сердито сообщает, что Джон едва не опоздал на свой собственный ознакомительный заезд по трассе. Еще чуть-чуть, и завтра бы пришлось либо лететь втемную, либо сниматься с соревнований. Джон, бормоча извинения и дурацкие оправдания, спешно натягивает шлем, залезая в кар. Мюррей помогает выкатить машину из ангара и довести до линии старта. Когда цифровое табло дает позволение приступить к полету, он показывает Джону большой палец, а затем сменяет его средним – скотина озабоченная, о чем Джон и сообщает Мюррею в микрофон, получая выговор от политрука. Набирая скорость, Джон наконец-то выезжает на трассу, включает регистратор, чтобы вечером еще раз в спокойной обстановке проанализировать ее.