Мысли Олафа прервал глубокий вздох девушки. В её запахе почувствовался легкий цветочный оттенок светлой грусти.
– Мама тоже играла на тэссере. А дядя, напротив, считал, что инструмент в доме – непозволительная роскошь.
– Да? А может он просто боялся, что вы начнете петь? – открыв глаза, неловко пошутил юноша.
Летта негромко хихикнула, не обидевшись.
– Я и пела. Обычные песни. И сестриц учила мелодиям попроще. У них со слухом было не очень, правда. Но мы довольно ладно распевали про цветочки в саду, овечек на лугу, про ленивого пастушка, и влюблённых в него дурочек. Средний репертуар имперских барышень.
Олаф хмыкнул. Его спутница обладала изрядной долей самоиронии.
– Тот, снизу, считает себя отличным поэтом и в чём-то летописцем. Но его песни вряд ли у вас на слуху. Они довольно, – юноша задумался, чтобы точнее подобрать слово, – специфичные. В них минимум двадцать строф и потуги на историческую достоверность.
– Видимо, вы однажды поймали его на лжи? – она оказалась на редкость проницательной.
– И даже не однажды.
– Например?
– Он утверждал, что драконы вымерли, – Олаф ляпнул первое, что пришло в голову.
– А они?
– Живут, как и жили, нет ни одного королевства Империи, где они бы не встречались. Разве, пожалуй, только наше. Им не нравится здешний климат, – отозвался Олаф.
– Да? – девушка даже присела на кровати, заинтересовавшись разговором. – И как они выглядят?
– Так же, как мы. Только летают временами.
– А как же страшный облик, мощные крылья и змеиная голова? – в её голосе послышалось некоторое недоумение.
Юноша рассмеялся. Представление о драконах было, наверняка, почерпнуто Леттой из детских книжек. Там, как водится, весьма красочно расписывались крылатые ящеры, питающиеся исключительно одними особами голубых кровей – сказки, короче говоря.
– Я видел танец драконов во время грозы. В этот момент у них действительно вырастают крылья – огромные, на полнеба. А ещё вырывается огонь из пасти. Но в обычное время они ничем не отличаются от нас с вами, ни внешне, ни характером. Можно всю жизнь прожить с драконом по соседству, и так и не узнать об этом. Хотя стареют они медленнее. Всё остальное – детские сказки.
– Тогда зачем это придумали?
– Не скажу наверняка, – Олаф покачал головой, словно собеседница могла увидеть его в темноте, – это лишь моё личное предположение – чтобы защитить драконов от людей.
Струнный перебор тэссеры дополнился неразборчивым пением. Песня звучала всё громче и веселее, уже даже можно было разобрать отдельные слова. А потом вдруг прервалась. Зная музыканта – не случайно. Тем более, тишина, вдруг разлившаяся по привалу, показалась слишком неестественной.
Олаф быстро обулся, вскочил с кресла и подошёл к двери. Летта встревоженно села.
– Может парню в плаще мага не понравилась песня? – предположила с сомнением. – Взмахнул волшебной палочкой и усыпил вашего знакомого?
Не хотелось её пугать, но, как говорится, лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
– Если только волшебная палочка – дубинка. У виденного нами мага специальность довольно узкая – перевозить в Темьгород тех, кто, в отличие от вас, далеко не жаждет туда попасть, – ответил Олаф мрачно. – Громила умеет пользоваться парочкой разовых заклинаний, составленных для него более сведущими людьми – и точка. Его амуниция – не более чем дань традициям. Он не смог бы заткнуть музыканта так быстро и тихо.
Девушка пахла растерянностью. Её книжные представления о мире рассыпались, как песчаные замки, вылепленные малышом. Сначала драконы, теперь маг, фактически оказавшийся конвоиром. Интересно, что она вообразила о Темьгороде? Осознает ли она до конца, куда идёт, и среди кого ей придётся жить, если не передумает? Олафу стало жаль эту убегающую невесту. Однако слова Летты опровергли его предположения:
– Когда у одной из дядиных служанок родился двухголовый младенец, потребовалось три стража, чтобы забрать его у матери. Они разбили в кровь её лицо и сломали руки. А она всё равно плелась за повозкой, пока не упала на дороге замертво. Но стражи не притворялись магами. Обычные солдафоны, не способные на сочувствие.
Стало грустно и тошно.
Заструившийся в щели с новой силой гнилой запах отчаяния напомнил о себе. Юноша повернул ключ. Прислушался, не привлёк ли кого скрежет в замке. Но в трактире по-прежнему стояла неправдоподобная тишина, словно и гости, и привальщик Смут – вдруг исчезли.
– Как только я выйду, – сказал Олаф, – закройте за мной дверь и не открывайте никому, кроме меня. Даже если услышите крики или мольбу. Здесь творится что-то странное. Надо разобраться, что.
– Хорошо, – послушно отозвалась Летта.
– Если меня не будет очень долго, постарайтесь выбраться в окно, оно не высоко. Берите только самое нужное, остальное оставьте. В мешке карта. Не отступайте от неё, – юноша надеялся, что вернётся, но составить дополнительный план не мешало.
Девушка скользнула к нему. Легонько провела пальцем по щеке, прикоснулась ко лбу. Проводник запоздало понял, что она осенила его благословением Жизнеродящей, каким благословляли воинов, провожали в дальний путь, отводили болезни и горести. Всем женщинам Империи была дана такая власть, светлый дар богини.
– Я дождусь вас.
– Тогда хотя бы пойте, если почувствуете опасность, – криво усмехнулся Олаф, пожимая маленькую руку. – И не жалейте того, кто окажется за дверью.
– Там можете оказаться вы, – шепнула Летта.
Юноша вышел из комнаты, постоял, пока не услышал щелчок замка, а потом, стараясь не шуметь, спустился по лестнице. Внизу горел яркий свет. Ремесленника, хозяина и наёмника не было видно. Только музыкант спал лицом на столе, крепко обнимая свою тэссеру. Олаф бесцеремонно растолкал его и тут же зажал рот ладонью.
– Тихо, Курт! – сказал едва слышно. – Это я. Где все?
– Не знаю, не помню ничего, – музыкант энергично помотал головой, чтобы окончательно проснуться, потом кивнул на опрокинутую пустую кружку перед собой, – подсыпали что-то?
– Возможно, – ответил, понюхав, Олаф. – Растерли сон-траву и добавили побольше сахарного сиропа. – А потом добавил: – Мне нужна твоя помощь.
– Всегда пожалуйста! – тэссерист зевал, но отчаянно старался взбодриться. – Вдруг про меня сложат героическую балладу!
– Не обольщайся. Здесь нет других стихоплетов, только ты. Струны целы?
– Три четверти – точно, – оглядев инструмент, ответил Курт.
Олаф усмехнулся:
– Не похоже на тебя.
– Не успел просто, – беззлобно отозвался на шутку музыкант.
– Тогда, как я скомандую, начинай играть как можно громче.
– И только? – удивился тэссерист.
– Остальное сымпровизируешь.
– Значит, попахивает заварушкой?
Проводник потеребил свой нос:
– Поверь, здесь не просто попахивает, здесь воняет крупными неприятностями.
– Серьезно? – Курт не стал острить на тему, что просто кто-то забыл вовремя помыться, а ведь ещё недавно от него вполне можно было этого ожидать.
– И даже не неприятностями, а чем-то большим, – юноша прищурился. – Ты давно здесь?
– Пятый день прохлаждаюсь. Решил устроить себе тихие каникулы.
– Ничего не заметил?
Тэссерщик только почесал в затылке вместо ответа и пожал плечами.
– А народу много было?
– До сегодняшнего дня только я и хозяин. Сегодня, вон, эти двое прибыли, да вы ещё. Куда, кстати, все делись?
– Сейчас и узнаем. Давай, играй! – ответил Олаф, а сам нырнул под стол.
Курт удивился, а ещё, вполне понятно, струхнул немного, но забренчал первое, что пришло в голову, подпевая нарочито хриплым голосом. Это оказалось разухабистая и немного пошловатая ярмарочная песенка. Исполняемая на трёх струнах, она не имела сложной мелодии. Основное её достоинство заключалось в звучности. Олаф показал музыканту из-под стола большой палец и подмигнул.
Как и следовало ожидать, громкие звуки довольно скоро выманили ошеломлённых наемника и привальщика, явно не ожидавших, что тэссерщик так быстро придёт в себя, наверное, доза сон-травы была убойной. Смут вылез первым, за ним громила в плаще мага. За спиной у них остался тёмный проём потайного хода.
– Ты, это, потише, потише, – бормотал наёмник, доказывая свою полную несостоятельность на магическом поприще.
Смут же принялся оглядываться по сторонам, видимо, гадая, не разбудила ли музыка нечаянных гостей, а заодно выискивая, чем можно вырубить старательно прикидывающегося пьяным музыканта.
Дурман в голове Курта развеялся окончательно. А запах смелости вступил в противоборство с миазмами, источаемыми привальщиком и его напарником. Тэссерист забренчал ещё яростнее, терзая ни в чем неповинные струны своего инструмента. Голос молодого человека хрипел и срывался на низкий рык, ничем не выдавая того, что его обладатель учился у самых лучших учителей Империи.
Олаф прополз под столом и шмыгнул к потайной двери – отчаяние исходило именно оттуда. На миг ослепнув в полной темноте, юноша едва не покатился по крутой каменной лестнице вниз и удержался только благодаря перилам. Схватившись за них обеими руками, так крепко, что заломило в запястьях, он дал глазам немного привыкнуть. Прислушался. Сзади доносились обрывки ругательств и стоны разбиваемой тессеры – Курт импровизировал. Впереди раздавалось только клацанье и монотонный звук работы неизвестных механизмов.
Олаф спустился по ступенькам. И оказался в помещении, где работал механический насос, щедрыми плевками выкачивающий из недр земли перламутровую светящуюся массу, прямо в большой чан. Масса стоила бешеных денег, потому что служила для изготовления имперских сигментов.
Другой механизм, аналогичный работающему, простаивал без дела. Рядом с ним возился, позвякивая инструментами, ремесленник. Он покряхтывал, увлечённо прикручивая какие-то детали. А позади него, часто моргая тремя глазами, дрожало и жалось к стене забитое, испускающее тяжелые струи умирающей надежды, исхудавшее до невозможности, существо неопределенного пола и возраста. Истлевшие лохмотья не могли обогреть или скрыть следы побоев и незавидного существования.
И ремесленник, и трехглазый, услышав шаги, вскинули глаза на вошедшего Олафа.
– Пока ничего нельзя сделать, – проговорил рабочий, видимо, перепутав его с кем-то, – сопло чем-то забито. Спросите у этого урода, что он туда кинул.
– Я ничего, – прерывисто забормотал несчастный, – ничего не кидал, – по его морщинистым щекам струились слезы, и он безуспешно вытирал их шестипалыми руками. – Пожалуйста, я ничего…
Проводник невольно передернулся от происходящего. Так вот что за тайну скрывал привал, находящийся на отшибе, в безлюдной глубинке. Вот что приносило основной доход хозяину. Вот почему он не стремился завлечь к себе гостей особыми яствами или домашним уютом, не нанимал слуг и не заводил близких отношений.
Можно не сомневаться, в тайну Смута посвящены немногие. Возможно, только громила в плаще мага, поставляющий время от времени новых рабов. Привальщик свою тайну, наверняка, бережёт. За его беззаконные делишки ему грозит, по меньшей мере, заключение в темницу на долгие годы. И Смут не испугается испачкать руки в крови, чтобы этого не произошло.
Испугался ли юноша, когда это понял? Наверное. Парня сотрясала дрожь. Сердце бешено колотилось. Даже неожиданная вчерашняя встреча с недоедом не ужаснула его так сильно. Здесь поступками руководили не инстинкты, а жестокий расчет, жажда богатства и власти. И были это люди, а не звери.
Похоже, зверства творились в привале не первый сезон, потому что запах отчаяния буквально въелся в стены. В первое свое пребывание Олаф ничего здесь не почувствовал просто из-за сильного насморка. Хотя предшественник трехглазого едва ли мучился меньше.
– Как тебя зовут? – спросил юноша.
Его вопрос каждый отнес на свой счет:
– Януш, – ответил ремесленник.
– Угги, – простонал мутант.
У них обоих имелось имя. Почему бы его не назвать, если спрашивают? Наверное, у каждого так же есть мечты и надежды. Только суждено ли им сбыться?
– Я Олаф, – юноша боялся, что не успеет сказать всё, что хотел. – У нас слишком мало времени для объяснений. Я не товарищ Смуту и здесь оказался случайно. Януш, сколько тебе обещали за эту работу?
– Немало, – набычился мужчина, полагая, что спрашивают его не просто так и дальше последует что-то не слишком приятное.
– Могли бы и ещё больше пообещать, – гримаса превратила лицо юноши в злобную маску, – все равно не собирались платить.
– Да, кто ты вообще такой! – Януш вытащил из своих инструментов ключ потяжелее и замахнулся.
Выглядело это грозно, однако в движении читалась неуверенность. Едва ли мастеровой был недоумком, ведь он прекрасно видел, куда его привезли и уже прикинул, наверное, во что вляпался, и как из этого будет выбираться.
– Кто я – к делу не относится! Но воняет тут подсудным делом. – юноша старался говорить как можно доходчивее. – Ты понимаешь ведь, что тебя зароют прямо тут, под этой жижей?
Возникла долгая пауза. За это время Януш успел бы выскочить наверх и дать деру. Или громко крикнуть «Убивают» и привлечь внимание, а потом еще попросить доплату за предупреждение. Или обрушить ключ на нахального мальчишку, чтобы заткнуть ему рот. Олаф буквально читал мысли, рождающиеся в голове работяги. Но Януш ничего этого делать не стал, а лишь медленно кивнул.
– Дальше что?
– Предлагаю объединиться и повязать привальщика и мага. – Юноша заговорил быстрее, время утекало, как вода из дырявого кувшина. – Тогда появится шанс получить награду от Имперского Совета.
Проводник не знал точно, выплачивает ли Имперский Совет награды так же часто, как накладывает наказания, однако ремесленнику аргумент показался весомым. Тот кивнул и опустил руку с тяжелым ключом.
– Нас всего двое. Этот, – Януш пренебрежительно кивнул на трехглазого, – точно не помощник. А мы, явно, уступаем по силе привальщику и его знакомцу.
Конец ознакомительного фрагмента.