— Прыгнуть? — спросила она, погружая свой насмешливый взгляд в глаза ученого.
— Но, ведь, это безумие!
Он поймал ее на лету и удержал ее на минутку в объятиях, прежде чем осторожно поставить на землю.
— Вы берете людей силой, мисс Элен.
— Уверяю вас, что я совершенно не похожа на завоевательницу, — возразила она, комически потрясая пустыми рукавами.
— Я не могу сказать, что этот туалет вам к лицу.
— О, ведь, сейчас март, месяц карнавала. Предположим, что я на маскараде.
Ее усадили между Алинь и аббатом. Вскоре ее болтовня вытеснила всякий другой разговор. Она, как можно выше, засучила свои нелепые рукава, которые попадали в соус, и Зоммервиль часто взглядывал на гибкие движения ее красивых рук. На пальцах сверкали четыре дорогих кольца, из которых одно было украшено огромным алмазом. Жюльен, изучавший ее украдкой, спрашивал себя: не представляют ли эти перстни такое же количество приключений? Он никак не мог определить ее возраст, который, однако, скорее приближался к тридцати, чем к двадцати годам, несмотря на ее мальчишеские манеры.
— Она так же умна, как красива, — решил он: — Это женщина рассудка, которая очень хорошо умеет разыгрывать женщину сердца.
От него не ускользнули ее проделки. Иногда, встречая взгляд Зоммервиля, как будто не ища его, она опускала сейчас же ресницы со смиренным видом. Она умела искусно изображать любые чувства. Когда их глаза встречались, она вдруг обрывала банальную фразу, и как будто с трудом находила потерянную нить разговора, в то время, как профессор поглаживал усы, скрывая улыбку.
— Клюет! — подумал Жюльен, следивший за маневром в качестве любителя.
Она очень ловко перескакивала с одной темы на другую, как только испытывала затруднение поддерживать общий разговор.
Аббат упомянул о своей связи с одним влиятельным лицом в Венецуэле, которое, как он полагал, могло помочь ей войти во владение имуществом ее несчастного дяди. Она пробормотала благодарность, показывая, что воспоминание об этой драме вызывает в ее душе ужасный кошмар.
— Мне вернут мое богатство, — прошептала она взволнованным голосом: — но кто вернет мне моего обожаемого дядю?
Присутствующие были тронуты до слез, за исключением Жюльена, который любовался игрою бриллианта, в то время, как мисс Элен вытирала платочком слезы. Шарль Зоммервиль старался утешить ее: разве нет у нее в Калифорнии других родных? Ведь, она говорила о старой тетке, живущей в Париже. Она может найти у нее приют и вернуться к семейным радостям. Она покачала своей красивой головкой и принялась рассказывать историю о старой тетке, которая ей никогда не простит того, что она последовала за старым дядей в эту невозможную страну, и мило опускала ресницы под растроганным взглядом ученого, она выразила горячее желание отдохнуть и побыть в уединении.
— Если бы я не боялась вам надоесть... Мне хотелось бы остаться здесь несколько недель среди людей, которые ко мне так хорошо относятся и внушают мне такую глубокую симпатию.
С очаровательной миной она взяла за руку Алинь, которая поднялась, собираясь навестить своего больного.
— Мадемуазель, вступитесь за меня, вы имеете такое большое влияние! Я не помещаю вам работать. Я совсем сокращусь! Всего только несколько недель.
— Она очень сильна, — подумал Жюльен.
— Должен вам сознаться, мисс Элен, — произнес мало уверенным голосом ученый: — ваше желание и трогает меня и смущает. Я никогда не мог предположить... Честное слово, я, напротив, думал, что вы поспешите убежать с этого пустынного острова. Здесь мало развлечений. Когда вы проведете несколько дней на этой скале, где занимаются одними скучными вещами...
— О, я по вашему тону вижу, что вы отклоняете мою просьбу!
— Что вам пришло в голову! Наоборот, я восхищен!
— Если хотите знать мое мнение, — вмешался миссионер: — я думаю, что длительный отдых вдали от городского шума необходим нашей гостье, после ужасных испытаний, пережитых ею.
Зоммервиль забыл даже про часы сиесты. Когда аббат удалился, намереваясь закончить приготовления к отъезду, мисс Элен проявила желание полюбоваться видом с баллюстрады, и ученый предложил ей свою руку. Она была ниже его плеча и Жюльен, закурив вторую сигару, проводил их веселым взглядом. Он видел, как она споткнулась о камень и потеряла башмачок к большой радости Зоммервиля, который нагнулся, чтобы надеть туфлю на ее маленькую босую ножку. Расчищавшие угол террасы беглые каторжники подмигивали вслед парочке. Жюльен заметил, что Мюйир, Ляромье и даже Огюст под разными предлогами — проходили через площадку.
Он усмехнулся в бороду.
— Она всех зажгла.
Ученый вскоре вернулся: выздоравливающая хотела расположиться отдохнуть возле баллюстрады. Собираясь отнести туда два стула, он взял сигару и сознался Жюльену.
— Она просто очаровательна!
— И так естественна, так наивна, — сказал лаборант, не сморгнув глазом.
Сзади на площадке появилась новая пара: Жан Лармор весь в белом с обвязанным лбом, тяжело опирался на руку Алинь и на трость. Она шла рядом с ним, гордясь своим больным и почти равнялась с ним ростом. Они вполголоса о чем-то говорили, смеясь.
— Дорогой Мутэ, — продолжал Зоммервиль, не замечая их: — если со мной когда-нибудь случится несчастие, что я изменю науке ради любви, то ответственность за это понесет женщина вроде вот этой. Нужно быть из камня, а я, увы, из плоти. Счастливы, дорогой Мутэ, счастливы смертные, не поддающиеся чувству.
Он вдруг заговорил другим тоном:
— А вот и наш герой. Какой приятный сюрприз! Ведь, это воскресение.
Он подошел к моряку и тепло пожал его руку, потом обратил нерешительный взгляд в сторону молодой девушки. Мысль, что она могла слышать конец его странной исповеди, убивала его. Он скрыл свое смущение шуткой.
— Я говорил с м-сье Мутэ о его сантиментальных теориях. Мутэ ужасен — ах, наш больной стоит. Вот качалка протягивает ему руки.
Он сейчас же удалился, унося два стула, в то время, как Алинь с помощью Жюльена устраивала Жана Лармора. Кресло покачнулось и больной ухватился за руку девушки.
— Я не привык к этим штукам, — извинился он весело.
Это прикосновение заставило Алинь слегка покраснеть. Жюльен, наблюдавший за ней украдкой, лукаво покачал головой:
— Я вам не нужен, не правда ли? Я забыл свои спички.
Она осталась одна с молодым бретонцем, который, откинувшись на спинку качалки, полузакрыл глаза. От времени до времени он бросал короткую фразу.
— Как приятно чувствовать, что ты еще живешь.
— Да, вы вернулись издалека.
— О, это не впервые.
Он бросил благодарный взгляд на свою сестру милосердия и уснул с детской улыбкой на губах.
Глава IX.
Покоренные сердца.
Аббата Тулузэ, уехавшего всего две недели тому назад, очень удивили бы перемены, происшедшие в жизни маленькой колонии, если б он нечаянно высадился на скалах Пьедрады. Трудолюбивый улей превратился в светский курорт с игрой в теннис, площадку для которого устраивали на террасе Ляромье с двумя каторжниками. Фонограф, привезенный Гилермо Мюйиром из Порт-оф-Спэн, за обедом визгливо исполнял банальную программу кафе-шантанов, а по вечерам играл танцы, и мисс Элен весело обучала Жюльена затейливым движениям современных танцев в присутствии забавляющегося этой картиной ученого.
Моторная лодка в два приема восстановила гардероб пострадавшей, выполнив также все ее заказы по парфюмерной части. В следующий раз должна быть привезена мебель, которая превратит ее комнату в будуар, и Мюйир постарается пригласить обойщика.
— Она, кажется, собирается здесь устроиться на всю жизнь, — говорил Жюльен, желая поддразнить Алинь.
Она пожимала плечами, не допуская мысли, что это затянется. Она издавна знала капризный характер ученого, знала, что эти капризы мимолетны, как вспышка соломы: завтра он отбросит игрушку и вернется к своей единственной страсти — науке... Но завтра обманывало ее, и каждый протекавший день глубже задевал спокойствие ее души.
Жюльен относился к создавшемуся положению по философски.
— Наш патрон — замечательное существо. С какой стати противиться отдыху, который он нам устраивает.
И когда она жаловалась на то, что работа заброшена в самом начале, он вышучивал ее.
— Не понимаю, чего вы ноете? Я — другое дело: у меня никаких других развлечений, кроме уженья рыбы и гавани патрона, а вы — у вас есть возможность флиртовать с нашим героем, с вашим красавцем капитаном!
— Я даже не стану отрицать, так это нелепо.
— Хе-хе. Я вам предсказывал, что и вы поддадитесь обаянию мужчины!
— Вы с ума сошли! Оттого, что я оказываю услуги Лармору, как больному...
— Позвольте! Не позже, как вчера, за обедом, его рука как бы нечаянно коснулась вашей, потянувшись за бисквитом. При свете фонарей я заметил, как вы вздрогнули и покраснели!
— Какая фантазия!
— Впрочем, надо отдать ему справедливость. Это славный малый. И совсем не такой простой, как я предполагал по его грубой речи. Он говорит мало, но очень хорошо; доказательство тому, что он быстро приспособился к среде, и что он умен. Неужели наш герой женоненавистник? У него такой холодный вид. Вам должно быть известно, презирает он женщин, или их боится?
— Откуда я это могу знать?
— Я наблюдал, каким равнодушным взглядом он отвечает на глазки нашей прекрасной волшебницы, которая, как видно, поклялась покорить здесь всех мужчин. По темпераменту или по профессии она обладает тайной тех обещающих взглядов, которые пробуждают в нас зверя... Все поддаются этому, даже наши беглые каторжники, которые вчера подрались из-за того, что она улыбнулась им издали, и каждый из них принял на свой счет эту улыбку. Когда я говорю обо всех, я забываю об одном исключении: о Жане Лармор. Ara! Ara! Вы взволнованы! Милая льдина!
— Вы мне надоели!
Она повернулась спиной и вышла из лаборатории, встретив на площадке лестницы Шарля Зоммервиля, который ласково взял ее за руку.
— Ничего нового, Алинь?
— Ничего, — кратко ответила она, высвободив свою руку.
— Куда вы так бежите?
— На перевязку.
— Из-за этого славного Лармора вас теперь не видишь совсем.
Она, не отвечая, бросила на него суровый взгляд. Он поглядел ей вслед, покачал головой, нервно потирая руки, и прошел в лабораторию.
— Ничего нового, Мутэ? — повторил он.
— Ничего особенного, профессор, за исключением того, что мы с Алинь заметили, что Ляромье пренебрегает своими обязанностями. Он еще не кормил сегодня обезьян.
— При его добросовестности — это совершенно не понятно. Скажите вот что, Мутэ: я только что встретил Алинь, у меня осталось впечатление, что она на кого-то очень сердита?
— Да, у нее уже несколько дней плохое настроение.
— Отчего бы это?
— Оттого, что она не умеет философски относиться ко многим вещам.
Ученый, направившийся было к клеткам, вернулся назад. С деланно-веселым взглядом, в то время, как черты его выражали сильное смущение, он остановился перед Жюльеном.
— Вы, конечно, понимаете, что я сказал неправду. Я прекрасно понимаю, что с ней, и принимаю на свой счет упреки, которые читаю в ее глазах. Уединившись на этом острове, я верил в то, что буду защищен от плотских увлечений. Я должен был удовлетвориться дружбой, которую питаю к Алинь, и теми иллюзиями, которые она мне доставила, и мне этого было бы достаточно, если б судьба не подкинула мне эту женщину. Наконец, будем справедливы: ведь, не я же ее искал?
— И зачем только Лармору пришло в голову спасать ее от акул!
— Да, вам легко шутить, потому что это вас не задевает, а я попался, и здорово! О, я не принимаю эту историю всерьез, как Алинь, которая думает, что я пожертвовал наукой ради любви! Это просто каприз. Слабость. И заметьте, что я не обманываюсь. Она играет роль бескорыстной, покинутой девочки, сантиментальной женщины, которая стремится только к единению душ. Да, мой друг, она мне бросает такие слова! Но это мошенница, которая счету не знает своим приключениям.
— Как она хорошо одета теперь, между тем, как тогда вся ее одежда состояла из волос и четырех колец.
— Вы попали в точку! Именно, это видение преследует меня. Сознайтесь, что и вас тоже! Но это совсем другое. В пятьдесят лет такие чувства вас тиранят сильнее. Она сводит меня с ума своими глазами. Она отняла у меня сон. У меня нет никакого желания работать. Мне стыдно вам в этом сознаться.
— Ну, что ж, лекарство под рукой.
— Вам легко говорить! Я вижу, вы не отдаете себе отчета в том, в какое я попал безвыходное положение! Она воображает, что я влюблен в Алинь, и знаете, во что она меня вовлекает?
— Она хочет заставить вас жениться?
— Мошенница об этом еще не говорит, но она дает мне понять, что уступит мне только тогда, когда я расстанусь с Алинь.
— Скажите; пожалуйста!
— Вы понимаете, что в этом пункте я не уступлю.
— Разрешите мне посоветовать вам другое средство.
— Я его не вижу.
— Отправьте ее.
— У меня не хватает воли. Однако, как-нибудь придется выйти из этого положения... Тише, Мутэ.
Он приложил палец к губам. Алинь возвращалась с корзинкой, наполненной плодами и шелухой. Он похвалил ее деланно веселым тоном. Хорошо, что она позаботилась о бедных обезьянах. Ляромье уже несколько дней пренебрегает этой обязанностью. Ему на все лады повторяли, что успех опыта зависит от состояния здоровья этих животных, а он заставляет их поститься. Однако, его болтовня не находила отклика: Алинь раздавала корм, как бы не замечая его присутствия. Тем не менее, он, подойдя к ней, продолжал.
— Мы должны их поддерживать в возможно лучшем состоянии. Я рассчитываю, что через несколько дней мы вернемся к нашим работам.
Она закрыла клетку и бросила на него негодующий взгляд, который он не в силах был выдержать.
— Я думаю, — сказала она дрожащим от волнения голосом: — что лучше выпустить этих животных на свободу.
— Что вы этим хотите сказать, дорогая Алинь? Вы что-то такое вообразили? Итак, вы предполагаете?
Она с горечью проговорила:
— Вы разбили мой идеал. Моя вера в науку колеблется. Вера в вас уже исчезла.
— Вы жестоки, Алинь, — мягко протестовал он.
— Я до сих пор думала, что наука может наполнить жизнь. Я ужасно ошиблась.
Он напряженно улыбнулся.
— Позвольте, это неразумно. За такую мимолетную слабость, обычную для всех мужчин.
— А, мимолетную.
— Я вас слишком люблю. Вы мне внушаете слишком глубокое уважение, чтоб я говорил об этих вещах в вашем присутствии. Поверьте мне, я эту женщину нисколько не уважаю.
Она взволнованно возразила:
— Тогда зачем же вы даете ей посягать на ваш гений? Каким образом женщина, недостойная вас, может вас совратить с пути, который обещал вам такую известность!
— Но я вам повторяю, что вы приписываете ей больше влияния, чем она имеет в действительности! Я сумею взять себя в руки, когда захочу. Ученые или невежды в смысле инстинкта — одинаковы.
— Но, ведь, существует дисциплина духа!
— Да, я согласен, дорогая Алинь, и это даже единственное преимущество человеческого рода. Я хотел бы обладать им в высшей степени. Вы чувствуете, я сознаю свои слабости. Я очень огорчен. Будьте ко мне снисходительны!
Она поглядела на него глазами, в которых стояли слезы.
— Будьте сильнее, профессор! — умоляла она в порыве: — Подумайте, куда ведет вас эта женщина. Стряхните этот гипноз!
— Я постараюсь! Обещаю вам. Я понимаю, что она опасна и что надо избегать ее. Спросите у Мутэ, искренно ли я это говорю.
— Это так и есть, — подтвердил молодой человек, с удовольствием прерывая сцену, которая тяготила его: — Я уверен, что если б вы могли освободиться от этого наваждения, хотя бы на несколько дней...
— Ладно! Кончено! — энергично сказал Зоммервиль: — Я вам объявляю, что перестаю быть под башмаком у этого создания, что я уезжаю завтра утром, а через неделю возвращаюсь исцеленным. Я знаю, что эта женщина — искательница приключений, и, зная это, я все-таки не находил в себе мужества порвать и поставить ее на свое место. И подумать только, что мой сын может приехать не сегодня-завтра! Нечего сказать, хорошо? Неужели я никогда не сумею состариться? Выставлять на показ перед сыном свой блуд!.. А, нет! Нет!..