Мерно постукивая колесами, поезд быстро набирал скорость, и вскоре, перед глазами господ пассажиров, вновь возникла панорама степных просторов, мало чем отличимая от покинутого ими русского Забайкалья.
Среди тех, кто пересек маньчжурскую границу, был молодой штабс-капитан Константин Рокоссовский. Он ехал к месту своей новой службы в Харбин, в Заамурский особый корпус пограничной стражи. Согласно договоренности между Россией и Китаем, он был создан с началом постройки Китайской восточной железной дороги для охраны от банд хунхузов, бывших в недавнем прошлом настоящим бичом этих мест.
До того момента, когда было принято решение о строительстве из Читы во Владивосток новой железнодорожной линии, Маньчжурия представляла собой отсталую окраину китайской империи со всеми вытекающими отсюда последствиями. Активная жизнь в провинции была только в городах построенных маньчжурами до их завоевания в 17 веке земель Срединной империи и переноса своей столицы в Пекин.
После этого события, много что произошло в огромной стране под гордым названием империя Цинь. Постепенно ушла громкая слава былых побед, погрязнув в бесконечных дворцовых интригах и заговорах, империя неотвратимо хирела, с большим трудом удерживая в своих объятьях ранее завоеванные земли.
Вместе со всей страной хирела и Маньчжурия, забытая родина императорского дома. Еще кипела жизнь в старой маньчжурской столице Мукдене, существовал Ляоян, Вафангоу, Гирин, но все остальные города и селения провинции прозябали, еле-еле сводя концы с концами. Не мудрено, что при подобном ослаблении центральной власти очень вольготно себя чувствовали местные разбойники хунхузы, грабившие купеческие караваны, которые упрямо тянулись со своими товарами к русской границе.
Появление железной дороги внесло новую жизнь, в этот казалось забытый Богом край. Добившись от китайского министра, за взятку в пять миллионов рублей золотом, право на землю под железную дорогу и примыкающую к ней территорию, русское правительство начало строительство стратегической магистрали. Засучив рукава, в рекордно короткий срок, русские рабочие соединили Читу и Владивосток стальной колеёй, с многочисленными станциями и разъездами.
В самом центре магистрали на реке Сунгари, был основан новый город с совершенно не русским названием — Харбин. Это впрочем, не мешало его жителям, считать свой город исконно русским, каким он, и являлся на самом деле.
С момента основания столицы КВЖД к ней в огромном количестве потянулись китайские крестьяне, чьим мозолистым рукам нашлось самое широкое применение. Вслед за Харбином по всей линии дороги стали разрастаться и железнодорожные станции, плавно превращаясь в маленькие городки. Так начался быстрый рост и подъем некогда отсталой и заброшенной провинции китайской империи. Так родилась знаменитая в последствии «Желтороссия».
С каждым годом она крепла и расширялась, раскинув свои владения от Харбина до берегов Желтого моря. Там, на окончании Южно-Китайской железной дороги, были созданы города Порт-Артур и Дальний. Причем последнему отводилась основная роль в планах русского правительства. Созданный как океанский порт, Дальний со временем должен был заменить собой неудобный для стоянки кораблей мелководный Порт-Артур.
Особенно поднялась «Желтороссия» вместе со своей столицей в годы германской войны, когда из Владивостока в Россию гнали многочисленные эшелоны с товарами, закупленными в Америке или Японии. Попутно с этим, харбинские дельцы сумели сколотить громадные состояния на контрабанде спиртного, так как с начала войны в России был принят сухой закон.
После подписания Портсмутского договора и утраты Южно-Китайской ветки железной дороги, количество пограничной стражи было сокращено до двух бригад. Однако начавшиеся революционные беспорядки в Китае, заставили Россию в одностороннем порядке увеличить число пограничной стражи до трех бригад.
Уж слишком резко увеличилось в Маньчжурии число банд хунхузов, в которые охотно вступали простые крестьяне, полностью лишившиеся из-за революционных беспорядков средств к существованию. Ранее усмиренные русскими пограничниками, бандиты с новой силой возобновили нападения на железную дорогу, но заамурцы сумели дать им достойный отпор.
Но не только набеги хунхузов являлись основной головной болью администрации КВЖД и Москвы к началу 1924 года. Гораздо сильнее русскую сторону беспокоила деятельность маньчжурской военной клики во главе с маршалом Чжан Цзолинем. Он был один из тех китайских генералов-милитаристов, которые, пользуясь ослаблением центральной власти в Пекине, вели собственную игру, угрожая расколу страны.
Опираясь на вверенные им военные соединения, после смерти великого маршала Юань Шикая, генералы поделили страну на зоны личного влияния, положив начало «эпохи военных клик». Каждая клика милитаристов имела своего заграничного покровителя. Опираясь только на собственные ресурсы, было невозможно противостоять соседям не только в борьбе за Пекин, но и отстоять собственную территорию.
Одних китайских генералов поддерживали англичане, других спонсировали американцы. Третьих, подобно правителю Маньчжурии маршала Чжан Цзолиня, содержали японцы. Щедро снабжая его оружием, деньгами и инструкторами, они видели в нем ту военную силу, с помощью которой Токио собирался произвести нужный для себя раздел территории Китай. И первой целью этой многоходовой игры было устранение русских из Маньчжурии.
Согласно статьям Портсмутского мирного договора, Россией с Японией не имела права держать в Маньчжурии регулярные войска. Заамурский корпус пограничной стражи не подпадал под эту статью, и длительное время был головной болью японцев, чьи аппетиты распространялись на весь северо-восток Китая.
Видя успехи России по расширению сферы своего влияния во Внешней Монголии и Синьцзяне, японцы спали и видели, как ограничить русское присутствие на севере Маньчжурии. Согласно прогнозу экспертов тайного кабинета микадо, быстро растущий Харбин, с каждым годом усиливает позиции России в этой стратегически важной для Токио провинции. Потому, всеми доступными средствами, вплоть до военного столкновения, нужно заставить русских уступить КВЖД китайцам.
Стоит ли говорить, что у этого проекта в окружении императора было много сторонников в военной форме, но были и противники в лице экономистов. С цифрами в руках, они упрямо доказывали микадо, что нынешнее состояние экономики империи не может позволить ей новую войну с русскими. Тем более что согласно данным разведки и дипломатии, основная цель русских было укрепление Владивостока как крепости и воссоздание тихоокеанского флота. Никаких активных действий в Маньчжурии они не планировали, а значит, у Японии есть пять-семь лет в запасе для накопления средств и сил для боевых действий в Центральном Китае.
Как бы сильно ни любил микадо свою армию и флот, но доводы финансистов перевесили призывы генералов. Вести войну, не имея в своем распоряжении достаточно денег и ресурсов, не могла ни одна страна мира, однако главе партии войны, принцу Каноэ все-таки, удалось склонить чашу весов в свою пользу. Его главный аргумент заключался в том, что воевать с русскими будут исключительно китайские войска, маршала Чжан Цзолиня.
В этом случаи, связанная договором с Японией Россия не сможет ввести в Маньчжурию свою регулярную армию, как это было в Кашгаре. И всю тяжесть удара войск маршала возьмут на себя русские пограничники, вооруженные в основном стрелковым и холодным оружием. При таком раскладе сил падение Харбина было предрешено. После чего КВЖД теряла всякую ценность для Москвы, и её продажа Китаю была лишь вопросом времени.
Успех операции, за который принц Каноэ ручался головой, позволял реализовать один из первых пунктов тайного плана японского микадо. Согласно ему, Маньчжурия должна была стать главным плацдармом для наступления страны Восходящего солнца на центральные земли Китая.
В течение всего 1923 год, японцы лихорадочно наращивали мускулы Чжан Цзолиню, готовя китайского милитариста к военному конфликту с Россией. Из портов Квантуна в Мукден непрерывным потоком шли эшелоны с винтовками, пулеметами, гранатами, патронами и снарядами. Военные учения солдат самопровозглашенного властителя Маньчжурии под руководством японских инструкторов проводились одно за другим. И вот к началу нового, 1924 года, японские военные решили, что можно начинать.
Долго подталкивать маршала Чжан Цзолиня к активным действиям против русских не пришлось. Он хорошо понимал всю сложность положения заамурских пограничников в Маньчжурии, практически оторванных от своих главных сил. Кроме этого, Токио твердо заверил маршала в оказании любой помощи вплоть до введения японских войск, если конфликт примет нежелательный для Чжан Цзолиня оборот.
Убедившись, что Токио честно держат свое слово по укреплению боеспособности его войск, маньчжурский правитель ударил по рукам с полковником Кабаяси, представляющего в Мукдене японские интересы. С начала января китайские власти стали требовать бесплатного провоза по всему маршруту КВЖД своих воинских соединений, что полностью противоречило пунктам договора о совместном использовании дороги.
По началу эти требования были единичными, но в русском генеральном штабе сразу усмотрели в них опасную тенденцию и обратились к президенту с предложением о негласном усилении Заамурского пограничного отряда. Алексеев без раздумий согласился с этими предложениями, и машина закрутилась. В пограничный отряд стали направляться молодые офицеры, имеющие опыт в боевых действиях.
Кандидатура Константина Рокоссовского была в числе тех офицеров, кто по замыслу высокого начальства должны были усилить пограничные силы Заамурья. По приказу Москвы, он был срочно отозван в Москву из Семиречья, где продолжал службу после Синьцзяна.
Молодой офицер успешно прошел собеседование специальной комиссии и уже на следующий день, имея на руках предписание, выехал к новому месту службы. Но не только один Константин Рокоссовский ехал этим поездом в Харбин. В соседнем от штабс-капитана вагоне, согласно документам ехал ничем не примечательный господин с простой русской фамилией Владимиров. О его причастности к армейской среде выдавала военная выправка, которую он впрочем, не особенно и скрывал. Мало ли на свете людей, по тем или иным причинам покинувших ряды вооруженных сил России.
На самом деле, господином Владимировым был полковник русской армии Алексей Покровский, с которым штабс-капитан Рокоссовский два года назад проходил совместную службу в Синьцзяне. Однако в отличие от Константина, путь полковника пролегал в Пекин, поездка в который, скорее напоминала ссылку, чем действующую службу.
Попав в секретную делегацию, отправленную Генеральным штабом в Берлин для налаживания тайных отношений с германским рейхсвером, Покровский задержался в немецкой столице, с согласия начальника ГРУ генерала Щукина. Причиной этой задержки послужили сведения о том, что по приказу начальника Генерального штаба рейхсвера генерала Секста, была начата разработка новой секретной военной доктрины Германии. Осуществить эту идею, было поручено генералу Бломбергу, с которым у Покровского сложились дружеские отношения.
Информация генерала Щукина о начале разработки немцами новой военной доктрины вызвало у высоких чинов в Генеральном штабе чувство раздражения. О какой военной доктрине Германии могла идти речь, если её армия влачит жалкое существование, придавленная к земле запретительными статьями Версальского мирного договора. На свой страх и риск, Щукин все же дал полковнику добро на дальнейшую разработку генерала Бломберга и его новой доктрины.
Покровский не был ограничен во времени и средствах, благодаря чему, через четыре месяца смог представить в Москву подробную записку о сущности новой военной доктрины немцев. В ней он убедительно доказывал что, несмотря на свое бедственное положение, рейхсвер усиленно готовится к военному реваншу.
В качестве основы своей тактики будущих побед, немцы широко использовали опыт русских конных корпусов прошлой войны, делая ставку на их подвижность и маневренность. Именно с помощью них, немцы планировали проводить молниеносные удары по разрозненным силам врага, громя их по частям. Алексей Михайлович считал появление у немцев новой доктрины очень опасным явлением, с которым нужно считаться, несмотря на нынешнее состояние рейхсвера.
Сообщение полковника Покровского о появлении новой военной доктрины, вызвало крайне негативную реакцию на самом верху.
— Бред сивой кобылы! — воскликнул заместитель начальника Генерального штаба Антон Иванович Деникин, — когда, и при каких фантастически благоприятных условиях для Германии все это может свершиться! Этими измышлениями, полковник наверняка хочет неуклюже оправдать свое пребывание в Берлине за казенный счет. Больше его в представительные командировки не посылать!
После столь хлесткого резюме высокого начальства, судьба Покровского казалось, была предрешена. Ничто не мешало недругам Алексея Михайловича навсегда списать его в запас, однако судьба распорядилась по-своему. С начала 1923 года, начальник ГРУ генерал Щукин активно разрабатывал свой новый китайский проект.
Пристально наблюдая за внутренними метаморфозами Китая, в противовес западным державам, поддерживающим ту или иную военную клику, Николай Григорьевич предложил оказать помощь движению Гоминьдан, чей опорный пункт находился в Гуанчжоу.
Во главе этого движения стоял Сунь Ятсен, чьи революционные лозунги нисколько не смутили генерала. Гоминьдан, по мнению Щукина отлично подходил на роль своего игрока в сложной внутренней игре в Поднебесной. Делая ставку на националистов, глава ГРУ собирался убить двух зайцев; устранить генералов милитаристов как потенциальный источник опасности для России и поставить во главе многомиллионного Китая дружественного Москве человека. При этом Щукин нисколько не опасался серьезного противодействия со стороны Запада в его играх с Гоминьданом. Революционные лозунги движения, делали его политическим изгоем в глазах представителей Лондона, Парижа, Токио.
Стоит ли говорить, что Сунь Ятсен, был очень удивлен и несказанно обрадован неожиданному известию специального представителя ГРУ господина Мартьянова о возможной поддержке движения Гоминьдан Россией. Финансовые и материальные дела Гоминьдана переживали не самый лучший момент своего существования.
Используя своё близкое положение к президенту Алексееву, Щукин сумел получить добро и уже в мае, в Гуанчжоу на должность главного военного советника Гоминьдана отбыл генерал Краснов. Он положительно оценил возможность военного сотрудничества России с китайской стороной, и вскоре из Владивостока отплыли транспорты с оружием.
За короткий промежуток времени китайцы получили 24 тысячи винтовок, 27 миллионов патронов, 23 орудия, 12 горных пушек, 2 тысячи ручных пулеметов, 189 пулеметов и другое вооружение. Вскоре, согласно секретным договоренностям, в Китай прибыл генерал Шкуро, которому предстояло создать на острове Вампу военную школу особого назначения.
Благодаря оборудованию, прибывшему вместе со Шкуро, обучение китайских военных началось через неделю после его прибытия. Выпуск первых курсантов был намечен через три месяца, а пока армия Гоминьдана остро нуждалась в помощи русских военных советников.
Положение вокруг города Гуанчжоу, окруженного врагами с четырех сторон, было очень сложным. Глава местной клики генерал Чэнь Цзюнмин, несмотря на постоянные склоки между его командирами, намеривался как можно скорее разделаться с Гоминьданом и его вождем. Оценивая обстановку как напряженную, Краснов постоянно торопил Москву с присылкой военных советников.
Именно в их число и попал опальный полковник Покровский, для которого эта командировка в Китай, была подобна спасательному кругу в море страстей разыгравшихся вокруг его имени. Если после Синьцзяна он смог благополучно выпутаться из сложной ситуации благодаря вмешательству главы президентской канцелярии Сталина, то теперь у полковника не было такого высокого покровителя. С декабря 1922 года Сталин занимал представительский пост вице-президента страны и не имел, того влияния в верхах, каким обладал прежде.
Вслед за Сталиным, президентскую канцелярию покинула и жена полковника Покровского. Наталья Николаевна перешла в аппарат секретариата вице-президента по его личной просьбе, став заместителем главы секретариата Молотова, старого знакомого Сталина. Многие из сослуживцев удивлялись такому решению Покровской. В карьерном плане шаг действительно был очень недальновидный, но у той просто не хватило мужества отказать в просьбе человеку спасшего её мужа от лживого навета.