— Что?
— По закону, Префект не может стать Императором в один шаг. Третье лицо должно назвать нового правителя. Эта традиция происходит из царской эпохи Рима. Интеррекс избирался жребием из старших сенаторов, отцов на недельный срок и должен был созвать народное собрание с целью выбора нового царя. Если он не успевал этого сделать, то слагал с себя власть, и на новую неделю жребием выбирался новый интеррекс. Так продолжалось, пока отцы не останавливали своего выбора на одном лице, — Нониан махнут рукой в жесте пренебрежения, — Как представитель высшей власти я наградил своего Квестора возможность брать на себя роль Интеррекса в любой момент и бесчисленное количество раз. Результат, как видите, не заставил себя ждать.
Когда мы познакомились, братья уже были намного старше Флавия. Молодые мужчины. Время только придало им силы, но дело было в другом. Получив бессмертие, они стали подолгу пропадать. Упивались чувством собственной значимости. Чтобы пережить их потерю, мне пришлось отправиться в…
— Я стал Императором, синьорина. Августом. А иллюстрий Фиорентин отныне мой Цезарь, младший соправитель. Вам следует знать мою правую руку не хуже, чем меня самого. Изучите друг друга как следует, вам придется часто работать вместе.
— Вы разделили власть? Зачем?
— Не зачем, а почему. Ни мне, ни иллюстрию не интересна власть. Объединив наш слабый интерес, мы надеялись получить достойного правителя.
Вместо того, чтобы проглотить очередную виноградинку, Ханна вжалась в кресло. Она не должна была смотреть на Габриэля сейчас, не должна была связывать те немногие события, которые наблюдала. Ей надо было успокоиться и дождаться окончания встречи.
— Вы чувствуете себя обманутой, — заметил лемур. — Почему?
Ответить она не успела, в комнату вошёл неизвестный мужчина. На нём была какая-то современная кожаная куртка, одетая на голое тело, свободные брюки и длинный каштановый хвост до поясницы. Представитель неформальной культуры, сказали бы люди. Едва он вошёл в помещение, как Нониан начал снова кормить Ханну с руки:
— Какие-нибудь новости?
— По-прежнему готов выдать тебе пацана в обмен на голос.
— Где он сейчас?
— В фамильном замке Цепионов. Объявился Золотой.
Бывший Префект слегка помедлил с виноградом:
— Как ты собрался брать его?
— Грубой силой. Это же Лепиды, в конце концов, что они могут без правильного папаши? — незнакомец усмехнулся.
— Если не справишься, то пожалеешь.
— Да? Кому ещё вы можете поручить это дело?
— Моему партнеру, например? Римской Чуме.
Обладатель длинного хвоста не на шутку напрягся. Нониан притянул Ханну к себе за талию и поцеловал в пробор волос, наверняка, насмехаясь над ситуацией.
— Но в случае удачи я получу свой голос?
— Да, голос Люция будет твоим.
Время потекло стремительно. Длинноволосый откланялся первым.
— Теперь вы видите, что становится с самыми старыми представителями нашего мира, когда на горизонте возникает серьёзная вероятность погибнуть? Сама смерть не пугает. «Возможно, через пару сотен лет». Но исключительно все приходят в смятение, когда слуга Аида заглядывает в их жизнь без всякого приветствия.
— Кто это был?
— Семпроний Гракх.
Paterfamilias у которого наверняка целая свора ручных убийц и извращенцев, не считая загородной виллы и баснословных денег.
— Мы с Люцием — одной крови и убив его, этот Гракх причинит вред мне.
— Он не сможет его убить, — качнул головой Нониан.
— Почему же? Потому что там буду я?
— Лучше. Там будете вы и Золотой.
От этих слов ей легче не стало. Более того, возник вопрос.
— В случае неудачи, вы лишитесь сознания на несколько недель, Люций — не настоящий Отец, а значит — не потянет за собой много смертей, возможно, погибнут те, что моложе. В лучшем случае — впадут в кому.
— Вы так хотите избавиться от мальчишки?
— А вы нет? Он мешается и становится протагонистом слухов.
— Неважно. Я не позволю вам его и пальцем тронуть.
Некоторое время Нониан молчал, как молчал и Габриэль. Казалось, он ее не услышал, потому что ещё крепче прижал к себе. Ханна почувствовала его вздох у себя на щеке, затем на губах. Взгляд лемура был полон злобы, он старался уловить суть конфликта, копался в её чувствах как в миске с крупой. Было видно, как его раздражала ситуация, возможно подпаленная ещё какими-то ограничениями. Нормальный человек был просто не способен так быстро переключиться с радостного предвкушения на гневное раздражение, не выплескивая при этом пар через активные действия.
— Габриэль, — шепнул бледнолицый, давясь собственным гневом. — Проводи.
Средневековье было скушным. Флавий и братья, нагулявшись, вернулись ко мне. Мы жили маленькой семьёй в горах, наблюдая, как борются короли с властью пап. Мальчишки время от времени выходили в города. После одной такой вылазки Флавий приволок ко мне своего человеческого любовника. Мы жили примитивно, на манер местных деревенских, а он очаровал какого-то выхухоля в красных колготах и пером на голове. Человек был в ужасе, как от нашего быта, так и он нас самих. Я понял, что Флавий начал практиковаться в искусстве внушения и на парня пришлось закрыть глаза. Человек появлялся у нас почти каждый третий день. Близнецы взяли пример со старшего. Тогда они уже крепко сдружились и упивались собственными возможностями втроём. Не прошло и года, как они приволокли ещё одного парня в колготах. С частью, второй был попроще. Сын капеллана и простолюдинки. Какое-то время он заходил проведать братьев, потом стал жить с нами. Парни играли с ним до поры до времени, но логический конец был таков, что они превратили человека в обычного донора. Что мне не нравилось никогда в моих старших сыновьях — это грань, которую они проводили между людьми-для-утех и людьми-для-утоления-голода. Сын капеллана буквально за одну ночь впал в немилость и молил братьев отпустить его или убить, но парни продолжали внушать ему свои устои. Мальчишка был пуст, как сухой колодец и слонялся в окрестностях подобно привидению. Его могли увидеть люди, о чем братья не подумали. Так и получилось что сына капеллана я взял себе. До сих пор помню, как он пытался просить стать мне шлюхой, а не едой. Был ли способен я на отказ? Братья хорошо его обучили. Мальчишка в то время как раз начинал превращаться в мужчину и боясь, что моя привязанность пропадёт за какие-то пару лет, я перешагнул через опасения и обратил юнца. Флавий возмутился и попытался тоже самое проделать со своим человеком, но… без тайного знания он только делал ему больно. Я обратил второго, когда заметил, что тот сильно вытянулся. Мой старший, ведь был так хрупок, я боялся отпускать его в город одного. Его могли похитить за одну только красоту, а там и до «нечистой силы» было легко додуматься. Так, что парень в колготах заметно облегчил мне жизнь. Когда сменились поколения, мы выбрали им новые имена, в честь павшей культуры.
Люций был сыном военного. Франция в то время держала своей гарнизон в Риме, не смотря на официальное прошение Италии отозвать войска. Жил с матерью в Париже. Оба очень скучали по отцу, насколько я понял. Жаждали встречи, но жена ясно понимала, что мужу не дадут вольную, поэтому скопила деньги и вырвалась на поезд. Италия строго контролировала любые транспортные единицы из Франции. Молодую привлекательную женщину посчитали шпионкой и застрелили, едва выведя на платформу, а мальчишку засунули в приют. Конечно, ни о какой встречи с отцом не было и речи.
Тогда было популярно продавать сирот на ночь, в уплату долгов. Я пожертвовал большие деньги и в качестве благодарности мне дали выбрать с кем из них провести ночь. Мальчишка привлёк моё внимание. У него были совершенно белые волосы. Не натуральный цвет. Седые. В уме он представлял самые извращённые картинки на которые был способен человеческий мозг того времени. До меня он имел популярность среди других «клиентов». Я провёл с ним одну ночь. Затем пожертвовал ещё денег. Потом ещё. Ещё. Подобная благотворительность уже входила в рамки подозрительности и я помог мальчишке сбежать. Он ничего не сказал, когда я поставил его в известность о своих намерениях. Я назвал его Люцием и поселили вместе со мной в одном из загородных домов. На братьев он не обращал внимания, но почти ежедневно где-то пропадал. Потом стало известно, что это были тайные встречи с отцом. Я испугался, как испугался бы любой на моем месте и убил человека, надеясь, что тому ничего не известно. Мальчишка возненавидел меня, но я не зря оставил его в молодом теле навечно. Он не мог сопротивляться, как бы делали это старшие братья, взбей мне в голову поразвлечься. До твоего прихода он так и не смирился со своим положением.
Я не буду отвечать перед тобой, Ханна. Если в чем-то и есть моя вина, то твоё тело искупит его сполна.
Пока Габриэля не было, Ханна не знала куда деться, ходя по кругу в вип комнате, она по нескольку раз открывала дверцы мини-бара, пинала стены и мебель, пока не добралась до кнопки выдвигающей кинотеатр. Им недавно пользовались, шнуром к телевизору был присоединен мобильный телефон. Плеер застыл на файле «00719». Ханна нажала на «плей» и откинулась на диван, сжимая кулаки, но ничего не происходило. Плазменный экран в треть стены вещал чёрно-белые помехи.
— Ну же, ну же…
Немного погодя по черному прямоугольнику пошли белые горизонтальные полосы, менявшиеся в размерах. Со стороны колонок раздался треск, девушка чуть не подскочила на месте, принявшись лихорадочно искать кнопку громкости.
— «… снимает?».
— «Да, вроде… хотя, знаешь, я не уверена».
Это были девичьи голоса. Один насмешливый и совсем молодой, другой — более грубый и смелый.
— «Там есть кнопка записи, та что сбоку».
— «А, точно. Вижу. Всё».
Картинка появилась. Чей-то глаз. Обычный миндалевой формы карий глаз. Чёрная толстая оправа очков. Короткий нос пипочкой. Веснушки. Щеки. Девушка отходила от камеры, страхуя её руками. Боялась, что свалится, но та держалась.
— «Кажется готово».
Помещение для съёмок было выбрано крайне удачное. Белые стены, низкий потолок с проходившими вверху батареями. Явно подвал какого-то дома. В объектив входил кусок кожаного дивана и одно кресло. Ну, и девушка-служанка, очень напоминавшую ту, что носилась по дому Лепидов.
— «Всё. Иду-иду».
На записи Ханна Дайрон в чёрных спортивных штанах, приспущенных ниже талии и белой перевязкой на груди, прошла перед камерой, подталкивая незнакомку к выходу. Сама уселась в кресло, вытягивая вперед ноги.
— «Чёрт, я даже не знаю с чего начать, — это был ЕЁ голос. — Это сообщение для тебя, мой дорогой клон. Тебе должны показать эту запись, когда придёт время. Если хочешь знать, что это за отрезок времени, то поспешу обрадовать тебя, Императора они уже убили».
Она снова отмотала назад.
— «В восемьдесят девятом мы планировали сбежать из Америки. Стивену исполнялось шестнадцать, он вступал в права наследования, отец подарил ему власть, отдалился от нас. То что я тебе скажу сейчас, ты скорее всего, не захочешь услышать или тебе это покажется бредом, но… когда Стивен был молод, мы выглядели точно так же как сейчас».
Стоп. Назад.
— «… точно так же как сейчас. Что же это значит, чёрт, да? Думаю, додумывать придётся тебе. Я не вспомнила ничего из событий предшествующих тому дню, — девушка на записи поморщилась. — Они не столько давали кровь, сколько брали. Ты и сама поймешь это, когда проснешься. Интересно, сколько времени пройдет…».
Стоп. Назад. Ханна так разволновалась, что не сразу заметила плачевное состояние клона на записи. Ушибленная скула и покрасневшие глаза.
— «Мне надо идти. Закат».
Изображение исказилось, пошло белыми полосами на фоне противного, шуршащего звука. Ханна продолжала смотреть на экран даже когда появилась надпись «нет сигнала».
— Ты сказала показать её в тот момент, когда она смогла бы изменить ситуацию, — пророкотал Габриэль сзади. — Я уверен, что твой взгляд немного освежился и с этого дня ты не будешь плыть по течению, а взвесишь все за и против.
Двуликий отцепил мобильный, сложил шнур и выключил телевизор.
— Тебе нечего делать в нашей политике. Безусловно, ты сможешь защититься в схватке, но интриги власти — не твой конёк, а как проклятый Цезарь я не смогу постоянно находится рядом. То, что иллюстрий Джованни приглашает тебя разделить с ним власть, не значит, что он или я в одной команде. Мы — представители разных семей. Как Цезарь я буду поддерживать власть своего Августа, но не его самого. А ты в свою очередь сможешь только пользоваться собственным положением в своих же интересах. Игра опасна и ты не знаешь правил.
— О каких играх идёт речь? — качнула головой, по-прежнему сжимая пульт. — Ты манипулируешь им!
Бывший сосед оттянул галстук, убирая со стола тарелку винограда:
— Да? Будь я тобой, не орал бы об этом в публичном месте.
Ханна вытащила нож:
— Я на этой записи не вру. Нониан знает?
— Он понятия не имеет, что мы вообще знакомы.
Некоторое время они буравили друг друга взглядом.
— Мне не нравится твоя роль. Я не онаи повторять не буду. Та Ханна умерла вместе с братом. Её нет.
— Тебя не интересует, как ты могла выглядеть так же в восемьдесят девятом? Как могла быть старше Стивена?
— Нет.
— Дайроны нацелены на селекцию, но даже им не знакомы древние обряды. Тебя выкрали из страны и омолодили существа куда более древней крови, чем собственная мать и отец.
Ханна подняла руки:
— Я не хочу об этом знать. Заткнись.
— Выслушай меня. У тебя нет повода сомневаться…
— Сомневаться в чем?! — вспылила. — Я тебя не знаю, а ты меня, кажется да, но от твоих волосатых мозгов ускользнула простая истина. Человек, потерявший память либо пытается её вернуть, либо забыть. Я посветила первому три года своей поганой жизни и теперь тщательно работаю над тем, чтобы упрятать этот период подальше! Почему я должна вспоминать что-то? Почему все пытаются напомнить мне о том, что было? О Стивене? О Дайронах? О долбанном Максимильяне? Было так трудно закопать эту запись к чертям?!
— Но тогда ты не узнала бы…
— О том что молодею время от времени?! Чёрт, Габриэль! Все же элементарно просто! У меня теперь на одну огромную проблему больше!
Габриэль потянулся к мини-бару и взял первый попавший графин. Промочил горло.
— Речь не столько об этом сколько… — вздохнул. — Иллюстрий Джованни может и не силён, но очень проницателен. Боюсь, что Люций в курсе ещё со времён твоей комы. Если пешки Императора доберутся до Лепида, он всё им расскажет. Это очень редкий и занятный феномен, Ханна, лемуры могут захотеть разобрать тебя на кусочки, чтобы понять суть, ведь они никогда не стареют. Ты ни в коем случае не должна подпускать к парню Гракха или кого бы то ни было.
Двуликий воспользовался моментом замешательства и закружил по комнате:
— Ты — глава семьи телепатов. Теоретически, телепат сама, так как можешь пользоваться этой способностью посредству Лепидов в любой момент. У тебя есть имущество и собственное дело в Риме. Вожак волков перед тобой в долгу, как и иллюстрий Джованни, полагаю, ведь Император Цепион продержал бы его во сне, будь он у власти. Помнишь Эверда? Будущий Префект. Ты сможешь влиять на него через ту черноволосую кровососку. Новообращенной достаточно приказать и она кинется плыть в Америку брасом. Что я забыл? Пара служанки — слуга рода Цепионов. Породистый двуликий, я бы даже сказал, в чем-то похож на Дайронов только местного разлива и команд не раздаёт. А тот рыженький мальчик? Думаешь, я не знаю, что это он пичкал тебя посеребренным оружием? — усмехнулся. — Люций знает? Ты опасна, Ханна. И окружаешь себя опасными и влиятельными людьми. Становишься силой, с которой нельзя не считаться.
Каждая новая фраза была подобно удару под дых.
— А теперь представь, что творится в голове иллюстрия Джованни. Эверд — его слабость, единственный носитель родовой крови. Он ополчится против тебя, я не знаю, что можно сделать, чтобы заставить иллюстрия думать иначе.
— Эверд — Нониан? — нахмурилась.
— Он на кровной службе у иллюстрия. Я сам не знал, до определенного момента.
— Нониан ничего мне не сделает, — качнула головой.
— Не сделает он, сделаю я. Было бы странно отказать, получив прямой приказ, тебе не кажется?
Древнейшие законы Рима предоставляли отцу неограниченную власть. Отец являлся верховным руководителем во всем, что касалось домашней религии: он распоряжался всеми обрядами домашнего культа, как ему вздумается или, вернее, как ими распоряжался его отец. Никто из домочадцев не оспаривал его верховной жреческой власти. В качестве религиозного главы он отвечал за непрерывность культа, а следовательно, и за непрерывность рода. Все, что касалось этой непрерывности, — а в этом его главная забота и главная обязанность, — зависило от него одного. Отсюда вытекал целый ряд прав. Право признать или отвергнуть новорожденного ребенка. Право прогнать жену в случае бесплодия, так как род не должен прекращаться; или же в случае прелюбодеяния, так как потомство должно было быть чистым, без всякой примеси. Право выдавать замуж дочь, т. е. уступать другому власть, которую он имел над ней. Право женить сына: женитьба сына имела большое значение для продолжения рода. Право эмансипировать, т. е. исключать сына из семьи и из семейного культа. Право усыновлять, т. е. вводить чужого в культ домашнего очага. Право назначать перед смертью опекуна жене и детям. Все эти права принадлежали исключительно отцу и никому другому из членов семьи.