Он извлекает несколько аккордов — это тоже своего рода ритуал. Он всегда начинает с той самой первой мелодии, которой она его научила. Это всего лишь несколько нот, но таким образом он приветствует ее через время. Звуки его гитары кажутся ему восхитительно насыщенными и объемными, а самая обычная последовательность нот — чем-то вроде чуда, словно отражение божественной гармонии. Может быть, музыка чем-то схожа с траекторией, которую описывают Путешественники между бесчисленными вратами миров? Нечто подобное утверждают некоторые верующие; об этом иногда говорила и Талита.
Он снова улыбнулся, продолжая играть мелодию, которую она принесла ему в подарок с другой Земли. Гимнопедия. Медленная, но свободная мелодия; мерно звучащая, задумчивая и в то же время освещенная тайной лукавой улыбкой; гимнастические вольты, контролируемое сознанием ликование юношеских тел, ловких и стремительных братьев и сестер… Путешественников?
Уголком глаза он улавливает движение слева от себя, но продолжает играть; наверное, это один из котов, обитателей Центра. Может быть, это хорошо знакомое ему животное с длинной бежевой шерстью, коричневой мордочкой и яркими голубыми глазами?
Действительно, его взгляд тут же встречается с голубыми глазами. Но это глаза Меланевич — так она сама называет себя, хотя окружающие для краткости стали звать ее просто Меланэ. В связи с этим он испытывает к ней нечто вроде благодарности, смешанной с иронией: ему, пожалуй, было бы трудно называть ее Талитой — слишком уж она непохожа на все, что будит в нем это имя. Он улыбается гостье, с радостью отмечая, что она не обратилась в бегство, заметив в саду чье-то присутствие. Наверное, ее привлекла музыка. Если звуки гитары могут очаровывать белок и котов, то почему бы им не пленить эту маленькую дикарку? «О, Орфей, помоги мне!»
Похоже, его мольба была услышана: ресницы медленно прикрывают огромные голубые глаза, на губах появляется намек на улыбку, и она произносит:
— Это было так красиво.
Эгон наклоняет голову и проводит пальцем по струнам, заставив коротко зазвучать высокое «ми», словно для того, чтобы поставить точку после ее комментария. Невероятно, но Меланэ продолжает:
— Я помешала вам.
Он отвечает, стараясь казаться непринужденным, стараясь не спугнуть ее:
— Нет, что вы. В это время я обычно играю для котов и птиц. Такой слушатель, как вы, мне гораздо приятнее.
Согласится ли она вступить в игру? Она ничего не говорит в ответ, но усаживается на траву у ствола ближайшего дерева — здесь он может наблюдать за ней уголком глаза, не поворачивая головы. Он выполняет невысказанную просьбу и возобновляет игру. Через несколько мгновений он принимается негромко напевать слова песенки, которую наигрывает. Он знает: у него приятный голос — слегка меланхоличное вибрато. Он незаметно поворачивается к девушке: она внимательно следит за тем, как он извлекает звуки из струн, переводя взгляд с его правой руки на левую. Когда он останавливается, она поднимает глаза: «Это очень трудно».
Он старательно устраняет всякий намек на надежду в своем голосе, отвечая:
— Я уже не помню, как научился играть, это было очень давно. Но я могу показать вам, если вы хотите.
И он протягивает ей гитару. Неужели она действительно так легко поддастся на его уловку?
Кажется, да. Она берет инструмент и неловко опускает его себе на колени. В этот момент она внимательно рассматривает струны и гриф и не смотрит на Эгона, поэтому он позволяет себе улыбнуться: девушка слишком юна, он должен помнить об этом. Спасибо, Орфей.
Он кладет ее пальцы на гриф и струны; девушка позволяет ему прикасаться к себе, направлять ее движения, как будто не замечая этого. Она следует его указаниям серьезно и старательно: еще бы, если уж она знакомится с чем-либо, то для нее исключительно важно добиться успеха. Она сама догадывается, как исполнять самые простые арпеджио, и быстро овладевает последовательностью до мажор. Она возвращается назад, ошибается, начинает снова.
Она продолжает знакомиться с гитарой еще добрых четверть часа, потом отпускает гриф, трясет левой рукой и дует на кончики пальцев, натертые стальными струнами.
— В конце концов у вас образуются мозоли, — замечает Эгон, протянув к ней свою левую руку, чтобы показать кончики пальцев. — Но у вас слишком длинные ногти на этой руке.
Она отвечает:
— А у вас слишком короткие, не такие, как на другой. Мне всегда казалось странным, что у вас ногти разной длины на разных руках.
Отдает ли она себе отчет, что этим признается в необычном интересе к другому человеку? Похоже, что нет. Осмелев, он спрашивает:
— Урок показался вам сложным?
Ах, какая это ошибка — задать прямой вопрос! Она тут же кладет гитару на траву и неохотно бросает: «Нет», — продолжая массировать пальцы и не глядя в его сторону.
Он чувствует, что, стоит ему задать еще один вопрос, и все закончится. Поэтому он берет гитару и начинает наигрывать под сурдинку. Меланэ поднимается, отряхивает с себя сухие травинки. Он вздыхает про себя, не замедляя быстрого перемещения пальцев по струнам. Эх ты, Орфей… Впрочем, это было бы слишком хорошо.
— В Центре найдется еще одна гитара? — спрашивает Меланэ.
Разумеется, она не подходит к нему за советами, это было бы слишком откровенно. Но на следующий вечер он приносит свою гитару в общий зал. Он исполняет несколько отрывков мелодий, очень простых, которые легко запомнить и повторить. Еще через несколько дней он приходит в сад (Вирри предупредил его, что она там), застает ее за игрой, указывает на некоторые ошибки и дает несколько советов. Через пару недель, снова в саду (все наставники в курсе, что его нужно предупредить), он замечает, что Меланэ делает значительные успехи, и говорит ей об этом. Она воспринимает его слова весьма сдержанно, не изменив нейтрального выражения лица, но ему ясно: она довольна похвалой. Потом, с исключительно безразличным видом, она сообщает:
— Я думаю, мне понадобится несколько больше информации об игре на музыкальных инструментах.
Он с удовольствием слышит это «я думаю» и тут же показывает ей мажорные и минорные гаммы и обращение аккордов, рассказывает о различных тональностях… «Я думаю». Да, она делает успехи. Он следит, как старательно она повторяет все, что он показал ей, с иронией воспринимая свою почти отеческую нежность к девушке. Короткая прядка черных волос, закрывающих щеку, прикушенная губка, нахмуренные брови. Она очаровательна в своем усердии, эта маленькая Меланэ.
Ему приходится совершить усилие, чтобы напомнить себе: это Талита.
Потом тренировки начинаются всерьез, и он реже видит ее с гитарой, чем на занятиях по теории Моста. Это прилежная, внимательная, целеустремленная ученица. После окончания занятий она ведет себя сдержанно, но почти доброжелательно. Говорит то, что полагается, делает то, что требуется, вместе с другими стажерами, которые находятся на той же стадии обучения, — их всего десяток. Редко улыбается, никогда ничего не предлагает, довольствуется тем, что внимательно слушает и наблюдает. Но это поведение — не что иное, как маска, только более искусная, чем те приемы, которые она применяла сначала.
И все же он замечает, что другие стажеры меняются со временем, тогда как она остается почти той же. По крайней мере, ее маска остается на месте, охраняя то, что происходит в глубине — если там что-то происходит. Вот будет любопытно, если… Он спохватывается и заставляет себя рассмотреть гипотезу более спокойно. Следует принять мысль — и он давно принял ее, — что наравне со множеством миров, в которых вообще нет Талиты, существует хотя бы одна вселенная, в которой Талита так и не стала Путешественницей. Или такая, в которой ее попытка стать Путешественницей потерпела неудачу, и она не нашла другого пути.
И что этой вселенной может оказаться именно его вселенная.
«Меланэ сказала, что готова к операциям», — сообщил Тенаден однажды вечером Эгону. Прошло более полугода с тех пор, как Меланэ появилась в Центре; два стажера из ее группы уже начали проходить специальную обработку и подверглись операциям, которые позволят им видеть, слышать и ощущать лучше, больше и иначе, чем это позволяют обычные человеческие чувства. Талита Меланевич успешно закончила первую фазу тренировок, она знает все, что нужно знать об устройстве и функционировании Моста. Теперь она хочет перейти ко второй фазе, и у Центра нет права отказать ей в этом. У Центра есть только две возможности: во-первых, добиваться, чтобы все занимающиеся с самого начала продвигались в процессе подготовки к Путешествию примерно с одинаковой скоростью; во-вторых, возвратить в исходное состояние уже подготовленного стажера, если он отказывается совершить Путешествие, или проделать то же с Путешественником, который не хочет продолжать свои странствия. Но всегда именно стажеры и Путешественники решают сами, должны ли они переходить к следующему этапу подготовки.
Стажеры отправляются в путь, когда готовы, но это не означает, что в подобный момент они сами обязательно считают себя готовыми. В древние времена и в этом мире, и в других вселенных совершались (cовершаются, будут совершаться) многочисленные ошибки, промахи, злоупотребления и трагедии, после чего Центры постепенно пришли к тому, что были приняты своды писаных и неписаных законов. Даже теперь иногда случаются недоразумения, приводящие к трагедиям. Случается, что у стажера обнаруживается изъян, о котором никто не подозревал, и он ломается. Иногда это происходит в последний момент, когда он уже находится в сфере, за мгновения до начала Путешествия. Чаще же это случается на стадии физических преобразований, «запустить» которые и попросила Меланэ.
Естественно, ей не будет отказано. Эгон знает, что Тенаден пришел к нему не за советом: он просто хотел проинформировать его. И не потому, что речь шла о Талите — точно так же он поступил бы в отношении любого другого стажера, состояние которого вызывало бы его опасения. Его цель — предупредить Эгона, как и всех других наставников — они должны быть более внимательными, чем обычно.
Но с первыми жаркими летними днями в Центр прибыл Путешественник, и Эгон получил задание помочь ему вспомнить все подробности Странствия и занести эту информацию в архив. Перегруженный работой, он на время потерял из виду Талиту. Мимоходом он узнавал от других наставников, от врачей-невропатологов и психологов, что она успешно перенесла все операции и сейчас нормально восстанавливается.
Разумеется, сложности создают не сами операции и не восстановительный период; главной проблемой является последовательная адаптация мозга стажера к жестокой бомбардировке новыми ощущениями; стажер теоретически знаком с этим состоянием, но еще не умеет справляться с ним.
Наступает день, когда Меланэ пробуждают, выводя из состояния искусственного сна, в который ее погрузили, чтобы тело быстрее приспособилось к изменениям психики. Тенаден попросил Эгона присутствовать при этом, и тот согласился.
По тому, как постепенно расслабляются все мышцы, долгое время находившиеся в предельном напряжении, Эгон понимает, что Меланэ проснулась. Но она не открывает глаз. Ему хорошо известно, что она ощущает в эти мгновения: она улавливает малейшие колебания температуры и поля силы тяжести, а отражения звуковых волн от стен и предметов обстановки дают ей полное представление о комнате, в которой она находится, и о количестве и поведении присутствующих людей. Он знает, что Меланэ, несмотря на усвоенные теоретические сведения, еще не способна разобраться в сигналах органов чувств, что вокруг девушки сейчас царит жуткий хаос, из которого ее мозг отчаянно пытается извлечь привычные краски, формы, звуки, воспоминания — любую упорядоченность, только не этот головокружительный вихрь. И он понимает: только гордость удерживает ее от отчаянного крика. Она дышит осторожно, словно с каждым вдохом к ней в легкие поступает отравленный воздух.
Многие в такой ситуации теряют голову.
— Меланэ?
Она начинает поворачивать голову в направлении Эгона, но тут же останавливается с исказившимся лицом: это движение мгновенно разрушило и тут же восстановило — но уже в ином виде — вихрь ее восприятий. Потом, после неимоверного усилия, она расслабляется. Она снова контролирует свое поведение.
Эгон не знает, можно ли радоваться этому, и повторяет ее имя. Глаза девушки остаются закрытыми; она хорошо усвоила настойчиво повторявшиеся на тренировках советы наставников. Способна ли она различить его голос среди заливающих ее волн хаоса?
Она едва слышно шепчет:
— Эгон.
— Да, это я. Теперь, если хочешь, можешь открыть глаза.
Она очень медленно поворачивает голову в его сторону, но глаз не открывает. Он так же медленно наклоняется к ней. Она заметно вздрагивает: это плавное рассчитанное движение все равно слишком резко нарушило изменчивые сферы ее ощущений. Эгон прекрасно помнит свой собственный опыт: внезапное дробление того, что едва начало приобретать некий порядок, диссонирующие ритмы, болезненные колебания… И он повторяет, все так же тихо: «Ты можешь открыть глаза».
Медленно поднимаются веки, в щелках между ними видна голубая радужка. Взгляд останавливается на его лице, но он знает: Меланэ не видит его по-настоящему; перед ней не силуэт с четкими контурами, а множество отдельных его составляющих. Она улавливает биение сердца Эгона, пульсацию легких, градиенты тепла на разных участках тела. Он представляется ей чем-то вроде светящегося туманного облака, постоянно меняющего свои оттенки; может быть, в центре этого тумана она и видит нечто материальное. Потребуются недели, может быть, месяцы, чтобы мозг научился правильно анализировать поступающую в него информацию, выстраивать связные структуры и, наконец, сознательно выбирать уровень восприятия. Она научится видеть нормально, и инфракрасном спектре, в ультрафиолете; слышать обычные звуки, ультразвуки, инфразвуки…
Меланэ не закрывает глаз, выдерживая пытку хаосом необычных ощущений. Десять, двадцать, тридцать секунд…
— Очень хорошо, Меланэ, теперь закрой глаза, — шепчет Эгон. Выдержав еще несколько секунд, она подчиняется.
Проходит неделя, затем еще одна. Меланэ уже научилась видеть, слышать, обонять. Она переживает второе рождение, второе детство; это ее очередной шаг к Мосту. Эгон, все еще занятый своим Путешественником, редко видит ее, но внимательно следит за успехами девушки — как, впрочем, и остальные наставники.
Еще три, четыре недели. Меланэ научилась самостоятельно передвигаться — она уже способна без посторонней помощи подняться в свою комнату этажом выше. Этим вечером звуки гитары заставляют Эгона остановиться перед закрытой дверью: мешанина звуков, обрывки искаженных мелодий, мгновения тишины, рваные аккорды, раздраженно взятые неловкими пальцами. Все более и более продолжительные перерывы — и, наконец, глухой удар и жалобный звон лопнувшей струны.
Слишком рано, слишком рано! Меланэ еще не обладает координацией движений, необходимой для того, чтобы не затеряться в многообразии лабиринта звуков. Нужно было убрать гитару из ее комнаты! Но теперь уже поздно, он уже не может зайти к ней — она просто не станет слушать его. И он идет дальше по коридору, немного согнувшись под тяжестью огорчения. Завтра, как можно раньше, он поговорит с девушкой.
Но ночью чья-то рука, резко вырывает его из забытья. Меланэ оглушила чем-то тяжелым дежурного и заперлась в зале, где находится Мост.
Ученики были разбужены диким воплем. Выскочив в коридор, они увидели Меланэ, обнаженную, с дико вытаращенными глазами; она отшвырнула парней в сторону и умчалась по коридору. Стажер Пайра и Шолтена. Пайр, огромный детина, похожий на сказочного великана, смущенно разводит руками; его физиономия с одной стороны постепенно приобретает фиолетовый оттенок. «Она отшвырнула меня в сторону, как пушинку, и я врезался в стену…»
— Состояние берсерка, — говорит Тенаден. — Такой кризис случается у стажеров, прошедших метаморфозу.
Бегом они спускаются по лестнице. Пострадавший дежурный — это наставник Кюрре, сидит на полу, прислонившись к стене; ему оказывают срочную помощь. Дверь зала заперта изнутри. Ее можно открыть, если подняться к центральному пульту и включить аварийную цепь; подобная ситуация была учтена. Но сейчас гораздо важнее происходящее за дверью. Эгон нажимает клавишу интеркома и связывается с дежурной у центрального пульта.
— Жоанн, ты видишь ее на экранах?
— Вижу. — (Эгон несколько расслабляется; к счастью, Меланэ не вывела из строя систему связи, так что сохраняется возможность…) — Но она открыла сферу. Сейчас забирается внутрь.
Эгон обменивается взглядом с Тенаденом. Эгон нажимает другую клавишу, которая включает динамик интеркома в зале. Он думает об акустике зала, в котором звуки многократно отражаются от плоских и выпуклых поверхностей, беспорядочно дробясь при этом. Тем хуже. Он говорит медленно, четко выговаривая каждый слог, чтобы Меланэ смогла, несмотря на реверберацию, понять смысл.