Якорь - Наталья Караванова

Наталья Караванова

Якорь

1. Гостиная с мертвецами

Осень. Время воспоминаний. Гашу окурок, откидываю шторы. За ними дождь, окно стало рябым от брызг. Прижимаюсь к стеклу горячим лбом, и слушаю, как он барабанит о подоконник.

Я пропустила контрольное время, значит, сейчас со мной свяжется куратор, и снова начнет брюзжать о том, о чем я не хочу слушать.

Что трансформация — это не больно.

Что пен-рит — это здоровые, нормальные люди. Что жить в любом случае лучше, чем умирать, и что я просто не имею права отказываться.

Моего куратора легко понять. Как же, такой эксперимент псу под хвост. Впрочем, я несправедлива. Гилоис ведет меня с самого начала, все эти три с лишним года. Успел по-своему привязаться. Да и мне он давно не чужой человек.

В одно не верю — что он не видит, сколько в его речах фальши.

Мой сосед — завершивший трансформацию пен-рит. Я вижу его каждый день, я с ним разговариваю, потому что больше не с кем, и другого примера не нужно, чтобы понять, чем я буду через месяц, если соглашусь на второй этап.

Мой сосед улыбается, хихикает и говорит о погоде с интонациями впавшей в детство старушки. Мы очень с ним похожи, словно брат и сестра. Мы высокие и стройные, у нас одинаковые, светло-голубые глаза. И светлые волосы. Он завершил трансформацию год и три месяца тому назад. Его сделали из клона. А меня…

Меня еще не доделали.

Гилоис ждет, что я им все же дам добровольное согласие. Надеется, что усилившаяся боль и страх, в конце концов, сделают свое дело. На выходе получится пен-рит, существо милое, глупое, лишенное памяти. Меня будут учить ходить и говорить, одеваться и пользоваться ложкой…

От этой мысли хочется или самой удавиться или удавить кого-нибудь. Димыч, тебя. Охотно верю, что ты не хотел ничего плохого, когда передавал мое умирающее тельце местным эскулапам. Может быть, тебя даже обманули, не предупредили о последствиях. Но почему, черт побери, ты ни разу не попытался меня найти? Почему не явился сюда, в поселок пен-рит, чтобы посмотреть мне в глаза и сказать, что это действительно так?

Куратор не вышел на связь, я плюнула, решила почитать чего-нибудь, или даже совершить подвиг, прогуляться вокруг коттеджа. С костылями и компенсирующим нагрузки поясом это вполне выполнимо. Вот только дождь не заканчивается.

Было время, когда я не верила, что трансформация совсем «съедает личность», и злилась просто потому, что больно, что осень, что на улицу ни ногой. А теперь не осталось сил даже злиться.

Куратор говорит, что я малодушная дура. Может и так. Но я имею право бояться. Я не клон, и я не анацефал. Мне проще учинить акт суицида, чем допустить, что это я буду ходить с идиотской улыбкой на лице, играть в кубики с картинками и рожать в год по дитю, как крольчиха, не понимая, что происходит, зачем и почему.

Время отсрочки вышло, надо что-то решать. Но сегодня я еще могу думать о чем-то кроме постоянной боли, так что можно потянуть чуть-чуть. Вдруг что-то изменится. Ведь трансформацией на Флоре занимаются уже пятьдесят лет. Не может быть, чтобы не придумали какой-нибудь способ… выход.

Гилоис в ответ на мои осторожные вопросы только по-отечески качает головой и объясняет, что мне нечего бояться. Что не было случая, когда от трансформации кто-то умер. Делает вид, что не понимает причину моего страха.

Пискнул замок на входной двери, сообщая о гостях. Запасной ключ есть только у Гилоиса, так что и это наверняка он. Да и кто сюда полетит по доброй воле? Мы никому не нужны. Наша биологическая роль почти выполнена. К тому же нормальные люди к таким как мы испытывают отнюдь не теплые чувства. Брезгливость, приправленную любопытством — да, возможно. Недоверие — наверняка. Но в большинстве они просто равнодушны.

Я не знаю, как встретили бы меня свои — там, за пределами атмосферы. Но там умирать мне было бы легче. Наверное…

А связи с внешним миром все равно нет. Только выход на местную локалку, да и тот под жестким контролем куратора.

В гостиной затопали. Я доплелась до арки-выхода, выглянула наружу.

Ого.

Следом за Гилоисом ко мне ввалились оперативники Службы порядка и контроля, — это местный аналог полиции. А потом вошли еще несколько человек — в штатском.

Гилоис незаметно коснулся губ — тихо!

Я в ответ опустила ресницы. Лаборатория, к которой относимся мы с куратором, считается секретной. Я — уникальный экспериментальный материал. Как ни крути, а раньше никто не пробовал проводить пен-рит трансформацию на разумном человеке с нормальной памятью. Гилоис говорит, что если у них все получится, лабораторию начнут осаждать желающие принять участие в эксперименте. Может и так. Я не достаточно себе представляю обстановку на Флоре, чтобы спорить. И в любом случае не желаю быть объектом для любопытства.

По знаку одного из людей в штатском споки разбежались по коттеджу. Остались только мой куратор и их старший. Это слышно по интонациям, когда человек привык командовать.

Гилоис повернулся ко мне и нарочито медленно произнес:

— Не волнуйся. Они уйдут. Им нужно осмотреть дом.

Человек в штатском обернулся ко мне и отрывисто спросил:

— Здесь никого не было? В поселке чужих не появлялось?

Как когда-то учил Гилоис, я широко улыбнулась и чуть приоткрыла рот. Если бы во рту не пересохло, ей богу, пустила бы слюну струйкой, пусть полюбуются.

Куратор обрадовался, пояснил:

— Она не завершила трансформацию. Так что вряд ли сможет ответить на ваши вопросы…

Тот поморщился:

— Зачем вы их до сих пор штампуете? И так в городе, куда ни плюнь, везде это…

— Наука не стоит на месте. Ничего, вот увидите, скоро все изменится!

Пятьдесят лет назад на Флоре случилась эпидемия, выкосившая треть населения планеты. Из переживших болезнь тридцать процентов или около того стали бесплодны. Тогда технология пен-рит трансформации казалась панацеей. Ведь у трансформов рождаются нормальные, здоровые дети. Сначала, правда, ставка была сделана на клонирование. Но либо купленное оборудование оказалось дефектным, либо спешка повлияла на результат. Эксперимент не удался. А пен-рит трансформация — куда надежней, и как оказалось, проще технически. Но прошло много лет. Сейчас… сейчас все иначе.

Демографическая картина приближается к тому, что было перед эпидемией. Кажется, программа пен-рит находится на грани свертывания. Но пока она еще не закрыта.

Вернулись споки, как и следовало ожидать, ни с чем.

Недолго посовещались, их старший вышел с кем-то на связь. Я поняла из контекста, что они отправляются прочесывать этот участок леса.

Наконец, мы остались наедине с Гилоисом. Он виновато пожал плечами, потер лысеющую макушку и ответил на мой незаданный вопрос:

— Тут, недалеко, убили пресс-секретаря министра финансов. При каких-то темных обстоятельствах. Споки землю роют, на них контора давит. Вообще, обстановка какая-то неспокойная… может, тебя в город забрать?

— Заберите.

Гилоис качнул большой головой:

— Пожалуй, нет. Слишком далеко от лаборатории.

Где лаборатория, я не знаю. Очнулась уже здесь, в этом поселке.

Куратор еще час посидел, взял пробу крови, поспрашивал о самочувствии и удалился.

Я осталась на кухне. Это самое уютное место в доме. И здесь лучше всего слышно, как стучат о подоконник капли.

В те часы я ненавидела всех и все. Вот только период, когда битая посуда и расколотый об пол бытовые приборы приносили облегчение, прошел еще в прошлом году. Жду. Чего — сама не знаю. И с каждым днем все трудней принять решение. Прав Гилоис — малодушная дура я и есть…

Просидела до сумерек, прокуривая обновленные легкие. Жаль, спиртного нет. Куратор пресекает любые попытки обзавестись чем-нибудь алкогольным. Раньше я плевала на это с высокого забора. Раньше, когда могла позволить себе поездку в город. Теперь такая поездка кажется героическим поступком.

Когда в дверь позвонили, я решила, что это сосед. Он любит вечерком зайти, поговорить о чем-нибудь важном. О том, что дождь — это плохо, например. Самое большее, на что я могу рассчитывать — рекламщики. Но и они появляются здесь раз в полгода. И в этом полугодии уже были…

После третьего звонка все же дотянулась до костылей, поползла вниз.

Не глядя, открыла, пожалела.

За дверью стоял побирушка в рванье. При нем — девочка лет семи, тоже одетая кое-как.

Урод, мог бы пойти работать, или в распределительный центр, так ведь нет. Я думала, таких на этой планете уже извели, как класс. Все же индустриальный мир, хоть и с проблемами.

— Я милостыню не подаю, — буркнула и закрыла дверь. Почти. Потому что из-за двери услышала девочкин голос:

— Пошли отсюда! Здесь нет людей…

Ну, что же. И вправду — нет.

Я все же сползала на кухню, забрала из хлебницы буханку, понесла попрошайкам. А что было делать?

Но когда открыла дверь, мизансцена поменялась. Бродяга лежал в глубоком обмороке на ступеньках, девчушка хлопотала рядом.

Еще не хватало, подумала я. Сосед может увидеть и донести. А потом доказывай давешним спокам, что я не верблюд. Дураку ясно, что эта парочка имеет отношение к их сегодняшнему появлению в моем доме. Можно, конечно, вынести как-то тяжелое тело на улицу, на попечение блеклой осени. Но я не в том состоянии, чтобы проделывать такие физические упражнения. Оставалось одно. Затащить непрошенного гостя в квартиру.

…Как выяснилось в процессе, бродяга не притворялся…

— Он три дня не ел, — всхлипнула девочка, когда мы с ней втащили и погрузили моего непрошенного гостя на диван в гостиной. — У него бутерброд был, он мне отдал.

Откуда они такие взялись, не знаю. Тогда не знала. Планета Флора, на которой я волею Димыча и Судьбы оказалась, это вполне цивилизованный мир, по стандартам Солнечной, конечно, отсталый, но все-таки нет тут совсем уж нищих людей. Бывают и социальные пособия, и специальные приюты, и распределители, где можно найти себе пусть тяжелую и грязную, но оплачиваемую работу. А эти двое мне на шею вывалились как из дурного анекдота, как из сказки. А может, всего-навсего, не с кем было поговорить, и осень подкинула мне вымоленного «хоть кого-то».

Девочка, едва заполучив кусок хлеба и стакан кефира, забилась в угол комнаты и принялась тихонько жевать. Я решила ее до времени не беспокоить. Бродяга на поверку оказался молодым человеком, может, постарше меня, а может и мой ровесник. Только осунувшийся, откровенно грязный, и, повторюсь, в обмороке.

Да, мне хотелось выдворить их, как только парень придет в себя. Но я решила: спасать, так спасать. Может, зачтется мне потом, на худосочных здешних небесах. Хотя, говорят, на этой планете потусторонние силы обитают где-то под землей.

Так даже лучше.

Мой космос, тот, что моя память, к здешней обители богов отношения не имеет. И значит, скоро снова продолжится наш бесконечный спор о праве быть рядом. Спор, похоже, окончательно мной проигранный.

Девочка, перекусив, заснула. Ее спутник долго не желал приходить в себя, а когда все же очнулся и выглянул в окно, увидел там тьму зарождающейся ночи.

— Нам надо уходить, — сообщил он мне хрипло, видимо, горло у него было то ли надсажено, то ли простужено.

На стандартном космическом он говорил почти без провинциального акцента, который обычно свойственен жителям периферии.

— Куда? — переспросила я с максимальной иронией, на какую была способна.

— Я благодарю вас за Ючи, она хоть немного отдохнула. И за себя. Но идти нам действительно надо.

Значит, девочку зовут Ючи. Красиво. Здесь вообще красивые имена.

— Куда вы торопитесь?

Он помолчал, словно собираясь с мыслями, с трудом принял вертикальное положение, но тут же закашлялся, снова упал на спинку дивана. Обморок. Куда уж ему куда-то идти…

— Нас ищут. Вам стоит об этом знать. Я не думаю, что…

— Вы и вправду не думаете. Совсем, — осадила я ущербного на голову гостя. — Тьмища такая на улице. Отсюда выбраться можно только флаером. Вокруг леса километров на двадцать. Если сейчас уйдете, вообще можете завтра не выйти к жилью!

— Надо идти… — прошептал бродяга и предпринял попытку встать.

И я с тоской подумала, что наличие гостей в моем доме, видимо, должно быть тайной даже для куратора. Но с текущими проблемами разберемся потом, так я себе сказала, и на всякий случай пощупала лоб гостю. У того был жар. Это я ему и сообщила. На что получила ответ на чистом русском:

— Будто я сам не знаю!

Так. Докатилась. Нищий эмигрант на мою голову. Обхохочешься.

— Ну, так слушай, что умная тетя говорит, — ответила я на том же языке. — Завтра потопаете, куда душа прикажет. А сегодня будете отдыхать.

Гость, судя по выражению его лица, удивился мало. Собственно, лик его на какой-то момент отобразил мудрое слово «однако!», на чем все и закончилось. Мужской одежды, а тем более белья, в доме не было, но на то и существует быстрая доставка.

За бытовыми мелочами я почти забыла о своих болячках. Надо же, гости. У меня. Пусть странные, пусть бродяги, пусть хоть кто. Зато живые люди. Сосед не в счет. Сосед пен-рит.

Эмигранту я постелила в гостиной, на диване. Для Ючи устроила кровать из нескольких стульев в рабочем кабинете. Стулья даже связала между собой, чтобы они не разъехались ночью в разные стороны.

За окнами к тому моменту мелкая морось переросла в настоящий ливень.

Мне удалось немного расспросить бродягу. Каждое слово приходилось вытягивать словно клещами. Но мне ли не справиться. Последние три года круг моего общения составляли куратор да сосед.

Парня звали Игорь, на планете он полулегально, и на данный момент за ним охотятся местные то ли бандиты, то ли политики, потому как что-то он про них знает такое, чего знать никому не положено. И не просто знает, а владеет документами. Вернее, ключом к виртуальному хранилищу, где эти документы ждут публикации.

Ночь я провела, воюя со своей ущербной инфосетью, пытаясь по косвенным данным понять, что за птицы сегодня влетели в мое окно.

Нашла странное, верней всего, мало относящееся к делу.

1. Официальных иммигрантов из Солнечной по имени Игорь на планете трое. Ни один не подходит, ни по возрасту, ни по статусу (все работают в столице на солидных должностях).

2. Четыре дня назад в пятидесяти километрах от моего уединенного жилища случился большой пожар в распределительном центре. Погибло четверо детей и двое взрослых.

3. Среди работников всех посольств иных держав нашелся один Егор пятидесяти двух лет.

4. Ючи Ламиэни числится среди погибших в распределительном центре.

5. Во всепланетный розыск на данный момент объявлены девятнадцать человек, все с местными именами или прозвищами.