— Я не над вами смеялся, Рэнди. Просто как-то я прочел в людских книгах, что история совершается как трагедия, а повторяется как фарс…
Я не понял, надулся и пошел вытираться и спать. Келеборн заночевал где-то на палубе, и удивляться этому не приходилось: в тесном помещении чайка вспоминалась еще сутки.
За полдень пятого дня плавания мы поднялись по Андуину к Ньюминасу — спальному району Минас Тирит. Он расположился с южного склона Белых Гор, и основная часть населения столицы обитала именно здесь, оставив древнюю крепость под сити и королевскую резиденцию. Связаны части города были скоростным метро, шоссе и канатной дорогой через вершину. За спиной у нас остался Пеларгир, Лебеннин, Южный Итилиэн. Все это оказались очень милые места. На мое счастье, никаких из ряда вон выходящих событий больше е случалось. Погода стояла великолепная, тропическая растительность зеленела и благоухала. Ко мне вернулись остатки душевного равновесия, я отъелся и, по мнению айзенгардцев, окончательно обнаглел. Экскурсовод не мог уже без отвращения видеть меня и Келеборна, особенно после нескольких вполне безобидных шуток с моей стороны. Но он, честь ему и хвала, все время помнил, что находится при исполнении. Не знаю, какова должна быть зарплата, чтобы я ради нее проявил такую выдержку. Итак, мы приближались к столице, а вместе с этим и к концу нашего путешествия. Я несколько раз закидывал удочку насчет дальнейших действий эльфа, но тот неопределенно пожимал плечами и переводил разговор. Я мысленно готовился к посиделкам с Трофи и Оле — то-то разговоров будет! Ведь отпуск у меня еще неделю, а если понадобится, то возьму отгул — мало я, что ли, проковырялся в картофелехранилище?
И вот уже "Пенный цветок" заглушил машину и зашуршал бортом по краю причала. С юга налетела стая проклятых тварей — то есть белых чаек, чтоб им пусто было. Они так и вились над кораблем, а Келеборн перекрикивался с ними, будто разговаривая. Я старал я не выходить на открытые сверху участки. Потом чайки смылись, и все двинулись по сходням на берег. Сразу стало заметно, что общество милосердия даром времени не теряло и добилось больших льгот: среди прочих лотошников, к счастью, не столь многочисленных, как на Нурнене, стоял крепкий румяный орк и продавал трилогию "Властелин Колец" в переводе на оркский неких Кистяковского и Муравьева (должно быть, людей). Произведение именовалось "Зайн Назг". На обложке красовался портрет молодого Саурона нуменорского периода жизни и деятельности. Келеборн с отвращением посмотрел на лоток, повернулся и стал смотреть на заходящее за Минас Тирит солнце. Оно уже почти касалось вершин, и длинные тени тянулись от города к пристани. Айзенгардцы разбирали сгруженный с корабля багаж и ждали носильщико с тележками. Гномы выколупывали что-то у себя из-под ног — наверное, там был скальный выход. Экскурсовод, еще держа на лице заученную улыбку, прощался с клиентами, желал им счастливого пути и ждал их следующим летом. Было видно, что ему все здорово поднадоели, и сегодня он как следует оттянется где-нибудь в неофициальных условиях. Я не знал, что делать: чемодан и мешки уже стояли рядом со мной, но даже вместе с эльфом мы не дотащили бы их до фуникулера. К носильщикам была очередь. Тут до нас дошел экскурсовод.
— От всего сердца надеюсь, что вы хорошо отдохнули и повеселились,— произнес он. — Это была ложь: от всего сердца он мог только пожелать нам провалиться в Морию. — Как вам понравилась экскурсия?
Только я открыл рот, чтобы сообщить, что все исторические места были бы куда лучше без него и всей этой шарашки, как вдруг Келеборн опередил меня.
— Да, вполне. Благодаря вам я теперь знаю, что Зла в мире не прибавляется. Просто оно не собрано в одной Руке, а разлито по капле во многих существах. — И, бросив внимательный взгляд на экскурсовода, добавил:
— Нечисть стала многочисленной, но безопасной.
"Дунаданец" ощерился, кожаные доспехи встопорщились, как чешуя.
— А сами-то! — вдруг заорал он противным голосом. — Пакостники! Проходимцы психованные! Видел я, как в Хеннете маки облизывали, небось и впрок там же прихватили! Наркоманы голубые, хулиганье!
Тут мне показалось, что холеная нуменорская рожа как-то расплылась, перекосилась и приняла заметное сходство с портретом на обложке "Зайн Назга". Род Гэмджи всегда славился умением сильно и метко швырять тяжелые предметы. Я выдернул из кармана заваля шийся там фиал и засветил им в лоб экскурсоводу. Вот именно что — засветил. Потому что после соприкосновения с дунаданским черепом фиал вдруг засиял в наступающих сумерках ярким белым светом, таким ярким, что даже фотовспышка не могла бы с ним сравниться. И, однако, свет не резал глаза, а просто-таки ласкал взгляд. В наступившем всеобщем оцепенении я кинулся вперед и подобрал флакончик. Он светился и сквозь руку, но не красным, как если смотреть на солнце сквозь пальцы, а все равно белым звездным светом. Гномы вышли из своего тихого состояния заорали: "Аркенстоун! Аркенстоун!" "Дунаданец" метнулся куда-то в сторону, "внучата" с визгом присели за багажом. Я стоял и, улыбаясь во весь рот, глядел на Келеборна. Келеборн, как завороженный, уставился на источник света в моей ладони. Тут первоначальная эйфория победы схлынула с меня, и я тоже вперился в фиал.
— Это что же… я в сувенирном развале подлинник приобрел?!
— Нет, это не тот фиал,— ответил Келеборн. — Подлинник Гэндальф унес из Мордора.
— Но свет! Свет подлинный?
— Именно так. Только я думаю, что дело не в фиале, а в руке, которая его держит.
Меня била мелкая дрожь, а от таких слов мои уши, кажется, составили конкуренцию фиалу, только в красной части спектра. И тут я вдруг понял, что надо делать, понял так хорошо, как будто кто-то объяснил мне вслух.
— Возьмите,— протянул я фиал Келеборну.
Эльф взял, но не фиал, а мою руку, держащую склянку. Он смотрел мне в глаза, как будто искал что-то на дне моей души.
— Рэнди, вы понимаете, что вы отдаете? Это же дар вечной жизни, пропуск в Аман…
— Потому и отдаю,— выдавил я уже перехваченным горлом. И тут эльф впервые за все это время улыбнулся светлой, открытой улыбкой радости и понимания.
— Рэнди, друг эльфов,— ласково сказал он.— Нет — Рэнди, Мой Друг в Средиземье. Просто Рэнди?
Скрывать дальше не имело смысла.
— Эарендил,— со вздохом сказал я. — Эарендил Гэмджи.
Келеборн кивнул так, будто оправдались все его догадки и предчувствия. Он снял с плеча свой ягдташ и надел на меня. Сжал в руке фиал — и весь засветился таким же белым светом. И стал королем королей: величественным, вечноюным и — нездешним.
— Прощай, Мой Друг! — сказал он, повернулся и пошел прямо на Запад.
Я смотрел ему вслед, как он идет живой звездой по Пеленнорским полям, удаляется, становится меньше и меньше, — вот-вот высокая фигура скроется за горизонтом. Но он все шел и шел и не скрывался, а потом я понял, что земля-то круглая, а он идет по прямому лучу, — туда, в Валинор. Свет слился в точку и вдруг затерялся среди высыпавших звезд: я не заметил, как стемнело.
Слухи в Минас Тирит распространяются мгновенно, поэтому я еще не успел дойти до телефонной будки, как из ворот выскочили Трофи и Оле, а за ними лично его королевское величество. Следом набежало еще очень много всякого народу, но для меня это уже не имело значения. Ничего никому я не стал объяснять. Оле только посмотрел на меня, щелкнул пальцами — подбежали "мальчики" из секьюрити, взяли мое барахло и потащили в город. Ягдташ я не отдал, хотя он бил меня по лодыжкам. Трофи что-то сказал королю, тот кивнул и шел молча. Дрессированный он у них, с удивлением подумал я. Надо сказать, что королю был двадцать один год, и на престоле он был три месяца, — с тех пор, как его отец заявил, что на всю жизнь насиделся в тронном зале, и переехал с супругой в Эрегион. Юное величество было личностью весьма многообещающей. Остальные царственные дети были розданы по дорогим школам и колледжам (ох и не завидую я этим учебным заведениям!) Поэтому ширские раздолбаи пришлись ко двору в самом прямом смысле: их возраст и наклонности вполне соответствовали Арамировым.
Все барахло сгрузили у Оле, король отпустил, чтоб не сказать "выгнал", охрану, потом все трое подступили ко мне и хором сказали:
— А теперь рассказывай! Я спросил позволения сесть, получил таковое и сел. Остальные угнездились без разговоров. После этого я вкратце изложил все, что со мной произошло. Дружки мои пихались локтями, ржали и повизгивали. Арамир, сидевший в низком хоббитском кресле, слушал с каким-то знакомым выражением и кивал. И когда он усмехнулся по поводу старта "Мумак-трофи", я вдруг понял, что он похож на Келеборна, несмотря на доставшиеся от матери черные кудри и темно-серые глаза. Все-таки это был потомок великого рода. Потомок, выслушав все до конца, сидел и задумчиво загибал пальцы, что-то считая. Затем он оглядел нас, воодушевился тем самым воодушевлением, которого так боялся Оле, и сказал:
— А не вызвать ли мне эту сволочь на дуэль? Все-таки он оскорбил моего… э… пра-пра-пра… опять сбился…
Мы замахали на него руками, но остановить Арамира было непросто. Трофи что-то сообразил и начал коварную речь:
— Не говоря уже о том, что упомянутый деятель культурного бизнеса скорее всего не имеет дворянского звания, вам не следует защищать честь своего родственника: во-первых, это уже сделал господин Гэмджи, а во-вторых, вы гораздо более высокородны, чем Келеборн Мудрый, и надо еще посмотреть в архивах, имеете ли вы право на защиту чести худородного вассала… Арамир от такой наглости застыл с открытым ртом, и я, видя, что дуэль состоится прямо сейчас, и не с "дунаданцем", а с советником по культуре, встрял:
— Кстати, Трофи, Келеборн завещал тебе адресок: Гавани, Морская, 13. Это хижина Кирдана Корабела, ключ под ковриком…
Трофи исчез, как будто надел Кольцо. Король, потеряв из виду объект, успокоился, и я предложил сделать перерыв. Что и было сделано. После ужина решили обсудить, пока нету Трофи, стоит ли продолжать такую "культурную" деятельность, как экскурсия ЗКС. Главный запретитель отсутствовал, и мы быстро пришли к выводу, что никого трогать и ничего менять не будем: даже Келеборн считал, чт это полезно для познания добра и зла. Так и записали в постановлении, которое потом подсунули в Трофину папку. Иначе это будет охота на ведьм, важно сказал Оле. Арамир опять воодушевился, решив, что это экскурсионный аттракцион. Мы подавили его, и Оле обещал в следующем году свозить его на эту экскурсию инкогнито, "если в течение года не науправляете лишнего". Брендибак появился ровно через сутки. Оказалось, он захватил королевский самолет и налетел в Гавани. Там он вывернул наизнанку домишко на рабочей окраине, приволок тот самый баул, набитый каким-то окаменелым барахлом, и сел его классифицировать. Тут я вспомнил кое-что еще.
— Трофи,— сказал я,— он посылал факс об отставке. Трофи посмотрел на меня отсутствующим взглядом и продолжил свои занятия. Постепенно его движения замедлились, и вдруг он подскочил и заорал:
— Кирдан?!
— Келеборн,— холодно ответил я.
— Что? Когда?! — вцепился он мне в воротник.
— С месяц тому, я полагаю.
Трофи опять исчез — видимо, в канцелярию.
Тут после какой-то заседанки ввалились Оле и король. Тук позвонил насчет ужина. Но еще до официанта прискакал Трофи, размахивая бумагой. Это был тот самый факс. На листке была размашисто написана фраза на Синдарине. Арамир отнял листочек, с интересом прочел написанное, завизировал и вдруг, повернувшись ко мне, спросил:
— Сэр, а ведь у вас тоже кое-что осталось от Келеборна? Я, собственно, имею в виду сумку, которая висела у вас на шее.
— А с чего вы взяли, что это его сумка? — притворился я дурачком.
— Прежде всего на это наводит длина ремня и то, что вы никому ее не отдавали,— спокойно и нахально заявил Арамир.
Я восхитился: качества Тельконтара тоже сохранились в достойном наследнике. Фиг с вами, подумал я.
— Вы правы. Сейчас принесу и покажу.
Я смотался в соседние покои, выкопал ягдташ из глубины чемодана и вернулся. Трофи аж дрожал от нетерпения и жадности. Я очистил часть стола и выложил: корону из золотых листьев, моток веревки из серебристого волокна, тонкий хлыст, туго свернутый плащ с застежкой в виде малахитового листка, флакон ацелас, который я сам туда и положил, восковой памятник мне и горсть золотых и серебряных мелочей — наверное, драгоценности лориэнской короны. Мы вчетвером сидели и глядели на эти предметы. Арамир тронул пальцем венец и вопросительно посмотрел на меня.
— Нет,— решительно сказал я. — Завещаю, несомненно, вам.
Король еще посмотрел, понял, что я действительно отдам корону только через свой труп, и унялся. Остальное его не слишком заинтересовало. Оле перебирал блестящие вещички. Просмотрев их, он сказал:
— Госбюджет на ближайшее десятилетие. А так — для матомария.
Трофи же уставился на воск. Он не касался статуэтки, а когда Арамир потянулся за ней, чуть не съездил королю по рукам. Тот их сразу отдернул и спросил:
— А это что, он делал?
Я кивнул. Трофи взвыл. Он предлагал мне деньги и недвижимость. Он заклинал меня от имени всех изящных искусств. Он был готов на самоубийство, только бы я отдал фигурку в спецхран, в особую холодильную витрину, под лазерный контроль деформации. Я всласть помуча его и уступил: дома вещица недолго бы прожила. Король посмотрел еще раз на историческое наследие и повернулся к Трофи. Тот забеспокоился: начальство могло проявить злопамятность. И точно.
— А чем Келеборн худороднее меня? — с легкой агрессивностью вопросил он.
Трофи вздохнул.
— Видите ли, ваше-ство, Келеборн — всего лишь синдарский принц, родич Элу Тингола. А в вашей родословной нет разве только самих валаров. Во всяком случае, они не зафиксированы. Остальные же — майа, ваниары, нолдоры, синдары, люди — имеют место. Причем из наиболее славных семейств, родов и племен.
А ведь и верно, с изумлением подумал я. Мальчишка-то и правда сосредоточил в себе всю историю четырех эпох.
— Только хоббитов да гномов не хватает,— фыркнул Оле.
— Не знаю, как с гномами, а с хоббитами это дело поправимое,— сказал я. — Вот дочка подрастет… Они у нас нынче акселераты, кабы не лапы волосатые, так и не скажешь, что хоббит.
— Как звать? — деловито спросил Арамир. — Лаура, Эльвин и Тельпери — на выбор. Только молоды еще — старшей всего пятнадцать. Лет двадцать придется погодить.
— Заметано,— решительно сказал король.
— Если только удастся ее так же легко уговорить,— хихикнул Оле.