Вхожу во Дворец. В центре первого зала колесо и рычаг — величайшие изобретения человечества. «Подхлестнуть их эволюцию», — говорил Ким. «Помочь им», — думал я. Ася спросила, обращаясь и к нам, и к себе: «А если их эволюция пошла бы совсем иным путем и мы просто навязываем свою волю?» Влад молчал. Никто не знал, о чем он думал.
Я прохожу по залам, где хранятся замурованные в стены блоки с записями о гениальных открытиях землян. Щедрость, на которую способны только высшие существа. Разумная щедрость: каждый блок имеет специфическую, трудно вскрываемую оболочку и свой шифр. Только достигнув высокой ступени цивилизации, они смогут вскрыть блок с записями о расщеплении атома. Они поймут: в этом — забота о них. «Несмышленышей» нельзя подпускать к бочке с порохом.
Все продумано. Но беспокойство держит меня в напряжении. Мы что-то забыли… Что именно?
Выхожу из Дворца. Они ожидают меня.
Медовый воздух становится темнее, гуще, летящие облака приобретают фиолетовый отблеск. Пахнет свежестью, как после грозы. Словно подвешенное на тонких оранжевых нитях лучей, покачивается светило, приближаясь к горизонту. Спускаюсь к ракете, осторожно ступая по скользким камням. Оглядываюсь.
Держа на весу раковины, они ковыляют за мной, спешат и… отстают все больше и больше. Один спотыкается. Жидкость проливается на камни. Он падает ничком. Через отростки жадно впитывает то, что не успело уйти в почву.
Внезапно понимаю! Ступени! Мы забыли облегчить им дорогу, сделать доступным подъем к Дворцу. Мы думали лишь о том, что оставляем в блоках, и забыли о пути к нему. Мы все ошиблись. И в своей заботе, и в мудрой осторожности. И Влад — тоже. А это может стоить жизни многим из них…
Выхватываю из кармана сигнализатор. Выстукиваю на нем команду-программу. Тотчас из контейнера ракеты вываливается несколько киберов. Окутавшись выхлопами из небольших дюз, они спешат к дороге.
Ожидаю, пока последнее из существ спустится в долину, и передаю команду.
Киберы выполняют программу. Ослепительные сполохи вспыхивают на дороге. Громыхают взрывы. Скрежещут мощные электродолота и сверла.
Дорога становится похожей на каменную реку. Вся она состоит из волн-ступеней. Киберы гуськом возвращаются к ракете.
В это время открывается второй люк. Из него на выдвижном эскалаторе спускаются Влад и Ася. Они подходят ко мне, смотрят на дорогу. Ася привычно-ласково опирается на мое плечо, говорит:
— Несмышленыши запомнят…
Так она называет этих существ.
Влад молчит. Он поворачивается в профиль ко мне, выпячивает нижнюю губу. Не могу удержаться от легкого смешка, так он похож в эту минуту на надменного горбоносого верблюда.
Но смешок тут же обрывается. Почему Ася так смотрит на него, не мигая, расширяя свои темные спокойные глаза? На меня она смотрит по-другому: чуть покровительственно, привычно-любовно. А меня бы больше устроило «любовно» без «привычно».
Почему Влад достает сигнализатор? Что отстукивает на нем?
Из люка по его команде стремительно вылетают несколько киберов. Грохот. Сотрясается почва. Со стоном рушатся скалы, ступени. Взлетают камни. Ася испуганно отпускает мое плечо.
Едва успеваю опомниться, а дороги нет. Она завалена обломками, разъедена трещинами и пропастями. Она стала еще труднее и опаснее для этих существ, чем раньше. Что он сделал? Зачем?
От гнева кружится голова. Пошатываясь, делаю два шага к нему. Один удар кулака — и этот хлипкий человечек, мой командир, покатится по камням.
Он молчит. Грустно смотрит на меня снизу вверх.
— Пора в ракету. Там объясню.
— Даже сейчас его слова — слова резолюции. Мои пальцы, сжатые в кулак, вздрагивают от ярости…
Он поворачивается ко мне сутулой спиной, направляется к ракете. Ася следует за ним. И мне не остается ничего другого… Утешаю себя воспоминаниями о грустных глазах командира. Может быть, он бывает более несчастным, чем кто-либо из нас, именно потому, что видит дальше других и не имеет права на ошибки? Может быть, ему очень хочется научиться ошибаться?
Эскалатор медленно поднимает нас к отверстию люка, затянутому тонкой пленкой. Тоскливо смотрю на место, еще недавно бывшее дорогой на гору. Вдали темнеют неподвижные фигурки «несмышленышей».
Представляю, как они придут сюда, как удивленно будут ощупывать неодолимый для них подъем. Попытаются пробраться к Дворцу, но раковины с жидкостью, которые нельзя выпускать из щупалец, сделают это невозможным.
Ненавижу Влада. Еще никогда ни к кому я не испытывал такой ненависти. «Несмышленыши»… Почему он это сделал? Чтобы унизить меня? Из презрения к ним?
Они уйдут в свои мрачные недра, унося в душах страх, удивление и… неутолимое любопытство, жажду познания. И это погонит их снова и снова к горам, где расположено нечто Великолепное и Загадочное. Но жизненосная жидкость в раковинах, которая делает их такими жадными и недоверчивыми, заставит всякий раз остановиться внизу.
А потом… Что же будет дальше?
И вдруг очень ясно представляю… Нет, вижу, что будет!
Однажды любопытство окажется сильнее всего. Самые смелые или самые пытливые из них решатся. Они станут трудиться: сплетут канаты и мосты, перебросят их через трещины. А у подножия горы оставят свои раковины, впервые доверив их другим, чтобы потом с помощью канатов поднять их наверх. И никто из оставшихся внизу не обманет их доверия, потому что иначе он не узнает о Великолепном и Загадочном.
Спиральные облака, бешено вращаясь, летят мимо меня. А я держу палец на кнопке эскалатора и смотрю на бывшую дорогу. Что-то зреет во мне, проявляется, как на фотопленке.
Здесь по этим разрушенным ступеням «несмышленыши» взойдут, должны будут взойти на очень большую ступень…
Рей Брэдбери
ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ ТИГРЫ
— С планетами церемониться нечего, их нужно брать за глотку, — сказал Чэттертон. — Врывайся на них и переворачивай все вверх дном: уничтожай змей, трави животных, перегораживай реки плотинами, засевай поля, очищай воздух, изрой ее шахтами. Наведи там порядок и беги прочь, как только добьешься своего. Иначе она тебе покажет. Планетам нельзя доверять. Все они разные и всегда враждебные и чужие, вечно норовят тебя перехитрить, особенной такой дали, невесть где. А потому нападай первым. Сдирай с нее шкуру, ясно? Бери с нее все, что можешь, и удирай оттуда, пока этот проклятый мир не взорвался у тебя перед носом. Иначе с ним и не сладишь.
Космолет снижался над планетой 7 звездной системы 84. Позади остались миллионы миллионов миль; Земля была далеко, так далеко, что Солнечной системы словно бы и не существовало! Все ее планеты и другие ближайшие системы тщательно изучили, заселили и прибрали к рукам. И тогда корабли этих крошечных людей ринулись к дальним мирам. Нужны были всего лишь месяцы, в крайнем случае годы, чтобы добраться до любого уголка вселенной, ибо ракеты их неслись со скоростью, которая и господу не снилась. И вот в десятитысячный раз один из таких кораблей, бороздивших космос, садился на чужую планету.
— Нет, — ответил капитан Форестер. — Я слишком уважаю другие миры, чтобы обращаться с ними так, как предлагаете вы, Чэттертон. Во всяком случае, не мое это дело грабить да разрушать, и слава богу. Я рад, что я всего лишь звездолетчик. Вы геолог, так идите ройте, скребите, кромсайте. Я же буду просто наблюдать, буду бродить повсюду да глядеть во все глаза на новый мир. Люблю смотреть. Все звездолетчики любят смотреть, иначе какие же они звездолетчики? До чего же хорошо подышать иным воздухом, полюбоваться невиданными красками, поглядеть на новых людей (когда есть на кого), повидать новые океаны и земли.
— Все-таки прихватите пистолет, — сказал Чэттертон.
— Только в кобуре, — ответил Форестер.
Они одновременно повернулись к иллюминатору и увидели зеленую планету, вырастающую перед ними.
— Хотел бы я знать, что она думает о нас, — произнес Форестер.
— Меня-то она невзлюбит, — заявил Чэттертон. — Видит бог, она меня невзлюбит. Да мне все равно, плевать я хотел на это. Мне нужны деньги. Посадите нас, если можно, вон там, капитан. Да, более цветущей планеты я еще не встречал.
Такой свежейшей зелени они, пожалуй, не видывали с детства. Озера чистыми голубыми каплями лежали между пологими холмами. Здесь не было ни шумных автострад, ни реклам, ни городов. Бескрайнее море зелени, похожее на футбольное поле, которому нет конца, подумал Форестер. Гоняй себе мяч хоть на десять тысяч миль в любую сторону. Воскресная планета, мир крокетных площадок, где можно лежать на спине с травинкой в зубах, полузакрыв глаза, улыбаться небу, вдыхать запахи трав и дремать, дремать, как на вечном празднике, вставая лишь затем, чтобы заглянуть в воскресную газету или с треском вогнать полосатый деревянный шар в крокетные воротца.
— Если какую-нибудь планету и можно сравнить с женщиной, то это она и есть, — заметил Форестер.
— Внешность женская, а нутро мужское, — сказал Чэттертон. — Все настоящее внутри: железо, медь, уран. Косметикой нас не одурачишь.
Он направился в отсек, где стоял Бур. Его громадное винтовое дуло голубовато поблескивало, готовое пробивать дыру семидесятифутовой глубины, сокрушать все преграды на пути и рваться все дальше и дальше, к сердцу планеты. Чэттертон подмигнул ему:
— Уж мы приберем ее к рукам, вашу красотку, Форестер.
— Да, я это знаю, — тихо ответил Форестер.
Корабль приземлился.
— Что-то она слишком зеленая, слишком мирная, — сказал Чэттертон. — Не нравится мне это.
Он повернулся к капитану:
— Возьмем-ка с собой ружья.
— Распоряжаться буду я, если не возражаете.
— Пожалуйста. Но моя компания вкладывает миллионы долларов в оборудование, не забывайте об этом.
Воздух на планете 7 звездной системы 84 был превосходный. Люк широко раскрылся, люди один за другим вышли из корабля и очутились в сказочном краю. Последним с пистолетом в руке появился Чэттертон. Когда он ступил на зеленую лужайку, земля дрогнула. Заколыхалась трава, зашумел листвой ближний лес. Небо словно потемнело и померкло. Все смотрели на Чэттертона.
— Землетрясение, черт побери!
Чэттертон побледнел. Все рассмеялись.
— Вы ей не понравились, Чэттертон.
— Вздор!
Наконец все стихло.
— Как видно, — сказал капитан Форестер, — она не собирается пугать нас. Должно быть, ей не понравилась ваша философия.
— Совпадение, — слабо улыбнулся Чэттертон. — А теперь поживей, поторапливайтесь. Через полчаса мне понадобится Бур. Нужно взять несколько проб.
— Минуту, — Форестер перестал улыбаться. — Сначала нужно расчистить все вокруг, выяснить, нет ли враждебного населения или опасных животных. А кроме того, не каждый год встретишь такую замечательную планету. До чего же хорошо! Разве можно нас упрекнуть за то, что мы хотим разглядеть ее получше?
— Ладно, — согласился Чэттертон. — Давайте покончим с этим.
Они оставили у корабля одного человека и пошли по полям и лугам, спускаясь с пологих холмов в уютные долины. Будто ватага мальчишек вышла побродить в самый погожий день самого лучшего лета; они гуляли, погода была словно создана для крокета, и чудилось им, что слышно, как шуршат деревянные шары в траве, как стучат они по воротцам, и будто доносятся откуда-то тихие голоса, взрывы женского смеха из увитых плющом веранд и звон льда в кувшине с холодным чаем.
— Эй! — жадно втягивая воздух, крикнул Дрисколл, самый молодой среди них, — я захватил бейсбольный мяч и биты, мы сыграем потом. Вот красота!
Они спокойно улыбались, радуясь этой великолепной природе, словно созданной для бейсбола и тенниса, а погода была такая, что впору взять велосипед да катить себе куда глаза глядят. Все было похоже на те благодатные дни, когда созревает дикий виноград и наступает пора его собирать.
— Вот бы пройтись здесь с косилкой, а? — спросил Дрисколл.
Все остановились.
— Я ведь знал, что-то здесь не так! — воскликнул Чэттертон. — Взгляните-ка: траву только что скосили.
— Может быть, это разновидность дихондры, она всегда невысокая.
Чэттертон сплюнул на зеленую траву и растер плевок башмаком.
— Не нравится мне это, совсем не нравится. Если с нами что-нибудь случится, на Земле и не узнают. Идиотское правило: если ракета не возвращается, никогда не посылают вторую узнать, что произошло.
— Вполне понятно, — заметил Форестер, — мы не можем тратить время на множество враждебных миров, затевать бессмысленные войны. Каждый корабль — это годы, деньги, человеческие жизни. Не можем мы губить два корабля, если, послав один, видим, что планета негостеприимна. Мы летаем к мирным планетам вроде этой.
— Я часто думаю, — сказал Дрисколл, — что стало с пропавшими экспедициями на планетах, где мы больше не бывали?
Чэттертон взглянул на дальний лес.
— Застрелили, зарезали, сварили на обед. Это же грозит и нам в любую минуту. Пора приниматься за работу, капитан.
Они стояли на вершине невысокого холма.
— Послушайте, — сказал Дрисколл, — вспомните, как мы бегали в детстве, как в лицо хлестал тугой ветер и казалось, крылья вырастают за спиной. Бежишь и думаешь: вот-вот взлетишь, но этого никогда не случалось.
Все притихли и задумались. Пахло цветочной пыльцой и только что прошедшим дождем, высыхающим на миллионах травинок.
Дрисколл пробежал несколько шагов.
— Черт возьми, ну что за ветер! Знаете, а мы ведь никогда и не летали сами: лететь, сидя внутри стальной коробки, — это не настоящий полет. Никогда мы не летали так, как летают птицы. До чего ж, наверное, здорово, просто чудесно вытянуть руки вот так — он вытянул руки — и бежать.
Он побежал. Бежал и посмеивался над своим дурачеством.
— И взлететь! — крикнул он.
И взлетел.
Шло время. Люди смотрели, а с неба доносился громкий смех; трудно было поверить, что кто-то там, наверху, смеется.
— Немедленно прикажите ему спуститься, — шепнул Чэттертон, — он погибнет.
Никто его не слушал. Все стояли, задрав головы, не глядя на Чэттертона, и растерянно улыбались.
Наконец Дрисколл приземлился у их ног.
— Видели? Господи, я летал! Пожалуй, я сяду, ну и ну! — Дрисколл опустился на колени. — Я словно воробей, словно ястреб! А теперь вы все попробуйте!
— Ветер как подхватит меня, как понесет, — произнес он минутой позже, задыхаясь и дрожа от восторга.
— Пойдемте отсюда. — Чэттертон медленно пошел назад, оглядываясь и всматриваясь в голубое небо. — Это ловушка. Кому-то нужно, чтобы мы все взлетели, а потом оно швырнет нас вниз и убьет. Я возвращаюсь на корабль.
— Вам придется подождать моего приказа, — сказал Форестер.
Люди, хмурясь, стояли. Дул легкий прохладный ветерок; что-то слегка гудело вокруг — так гудит в небе бумажный змей, нежным гулом вечной весны.
— Я просил ветер подхватить меня, — сказал Дрисколл, — и меня понесло вверх!
Форестер знаком попросил остальных отойти в сторону.
— Теперь попробую я. Если погибну, возвращайтесь все на корабль.
— К сожалению, я не могу вам это разрешить: вы капитан, — сказал Чэттертон. — Мы не можем позволить вам рисковать.
Он достал пистолет.
— Я тоже здесь вправе распоряжаться. Эта игра слишком затянулась. Приказываю всем вернуться на корабль.
— Уберите пистолет в кобуру, — спокойно произнес Форестер.
— Ни с места, проклятый идиот! — Чэттертон злобно смотрел то на одного, то на другого. — Неужели вы еще не поняли? Этот мир живой, похоже, планета играет с нами, поджидая удобного случая.
— Я сам в этом разберусь, — сказал Форестер. — Либо уберите пистолет, либо немедленно отправляйтесь на корабль под арест.