– Кто вам сказал об этом?
Рэйчел немного подумала, потом пожала плечами.
– Не знаю. Просто распространились такие слухи.
– Значит, никто из вас не слышал этого от самих родителей Энни?
Рэйчел энергично помотала головой.
– Нет, ни в коем случае. С отцом Энни лучше не связываться. Он злющий.
– Понятно. Итак... – Джон подсчитал в уме. – Энни умерла больше трех месяцев назад.
– Ага. – Рэйчел собралась с духом и потом просто сказала: – Я думаю, ее убили. – Она замолчала, борясь с подступившими слезами, и вытерла глаза скомканной салфеткой. – Извините. Я уже однажды прошла через это, действительно прошла.
Джон попытался прояснить смысл сказанного и попытался сделать это поделикатней.
– Убили? Вы имеете в виду, кто-то? Кто-то убил ее?
– Да. Женский медицинский центр. Знаете ту клинику на Кингсли, где делают аборты?
Новости Шестого канала освещали несколько демонстраций протеста, происходивших у той клиники, пока они не приелись и не перестали вызывать интерес.
– Да, в некотором роде знаю. Продолжайте.
– Я просто вычислила это. Я сама была в той клинике в позапрошлую пятницу... – Она остановилась. – Давайте я начну с самого начала. Летом я встречалась с одним парнем, так? И...ну, вы понимаете: я подумала, что забеременела. Ну вот... я знала о Женском медицинском центре. Все знают о нем. Многие наши знакомые девушки там бывали. В общем, я пошла провериться, понимаете? Пройти тест на беременность. И пока я там сидела в приемном покое, ожидая результатов теста, туда пришли еще четыре или пять девушек, из них несколько учениц нашей школы. Кажется, одну из них я даже узнала. И я понимала, зачем они пришли туда – то есть это совершенно очевидно, правда?
И вот мы все сидели в приемной, никто ни о чем не разговаривал, а потом пришла медсестра, вызвала первых двух девушек и увела их делать аборт. Потом женщина, обследовавшая меня, подозвала меня к окошечку и сказала: «Милая, вы беременны. Если вы готовы, мы можем все сделать сегодня и позаботиться о вас». Но я спросила, сколько это будет стоить, и она сказала: «Триста пятьдесят долларов наличными», но у меня таких денег не было, и она сказала: «Хорошо, а страховой полис у вас есть?», но у меня не было страхового полиса, а до получки оставалась еще неделя, и тогда она спросила, сколько у меня вообще есть сбережений и могу ли я пойти взять их и вернуться обратно, а потом принялась расспрашивать меня о том, какой у меня вообще доход, чтобы выяснить, отношусь ли я к категории малоимущих и имею ли право сделать аборт за счет государственных средств – и весь этот разговор становился просто дурацким.
А потом... в глубине комнаты, за спиной этой женщины, открылась дверь, и там какая-то девушка страшно кричала, а врач орал на нее, чтобы она заткнулась – думаю, это был врач. Надеюсь, это был врач – просто не представляю, какой еще мужчина мог там находиться и так орать на девушку. А та женщина вскочила и закрыла дверь, чтобы я ничего не слышала, а потом попыталась уговорить меня остаться и сделать аборт, но с меня было довольно. И я ушла оттуда.
В общем... я отказалась от аборта, но думала, что беременна. И я пошла домой и попыталась сообразить, что же делать дальше, и... я заглянула в телефонную книгу и нашла другую клинику, где проводят тесты на беременность. Эти клиники там идут на первых страницах. Я позвонила туда и в субботу пошла и проверилась снова. И тест дал отрицательные результаты. Я не была беременна. Значит, та женщина в Женском медицинском центре солгала мне.
– А что это за другая клиника?
– Центр охраны человеческой жизни. На Моррис-авеню. Они выступают против абортов. Знаете это движение?
– Конечно. А скажите... я спрашиваю просто потому, что я репортер и должен задать вам этот вопрос, идет? – Репортер. Джону понравилось это звание. М-м-м... откуда вы знаете, что второй тест показал правильные результаты? Откуда вызнаете, кто из них лгал вам?
Рэйчел задумалась на миг, склонила голову к плечу и ответила:
– Ну, те люди во второй клинике не собирались заработать на мне триста пятьдесят долларов, окажись я беременной.
– Да, вероятно, так.
– И, кроме того, у меня в прошлую среду начались месячные. С задержкой, но начались.
Джон улыбнулся с извиняющимся видом.
– Полагаю, это все решает. Простите, я не собирался вторгаться в интимные сферы...Рэйчел пожала плечами.
– Зато так вы узнали все наверняка. Но вот что заставило меня задуматься. Пока я сидела там, я прочитала одну брошюру, лежавшую на журнальном столике, ну, знаете, о вреде абортов и прочее, и в той брошюре говорилось об опасностях, о возможных ужасных последствиях абортов и о возможности занесения инфекции в случае неправильного проведения операции.
И потом я вспомнила, что видела припаркованный возле клиники автофургон, и поняла, что на нем привозят в клинику всех девушек, и я узнала его: этот самый коричневый автофургон регулярно, обычно по пятницам, появлялся возле школы Джефферсона, и все мы знали, куда он направляется, но не обсуждали особо эту тему, поскольку... знаете, многие из нас ездили на нем.
Но... теперь все стало ясно. Понимаете? Энни заболела в пятницу, отправилась домой и умерла в воскресенье. Так скоропостижно. И больше ничего о ее смерти неизвестно. Она поехала на том автофургоне в клинику делать аборт, а там напортачили, занесли какую-то инфекцию, от которой Энни умерла, – и никто ничего не сказал, никто ничего не сделал, и... кто знает, насколько вообще безопасно обращаться в эту клинику? Кто знает, скольких еще женщин изувечили или убили эти люди? Откуда нам знать?
Джон посмотрел на Карла. Тот сидел с ошеломленным видом.
– Это должно попасть в программу новостей! – воскликнула Рэйчел.
– Насколько я понял, родители Энни ничего не знают? – спросил Джон.
Рэйчел неопределенно пожала плечами.
– Может, и знают. Об этом я еще не рассказала вам. Этим летом мистер Брювер ходил по всем знакомым и друзьям Энни, задавал всякие вопросы, запугивал всех, пытаясь выяснить, знает ли кто-нибудь о том, что Энни делала аборт. Однажды он приходил и сюда, пытался найти меня, но я пряталась в туалете, пока он не ушел. Я не хотела разговаривать с ним. Он ужасный человек.
– Так что же ему известно? Или мне следует самому спросить его?
Рэйчел потрясла головой и даже слабо усмехнулась.
– О, вам придется самому спросить. Я ничего об этом не знаю и не собираюсь спрашивать. Но едва ли он знает много. Никто ничего не хочет говорить, потому что стоит тебе сказать что-нибудь, и сразу начнутся вопросы типа «откуда ты это знаешь?» – а как я уже сказала, многие из нас ездили на том автофургоне тайком от родителей. Никто не говорит об этом и никто ни о чем не спрашивает, потому что никто не хочет доводить до всеобщего сведения свои тайны. А с мистером Брювером лучше не связываться. Он человек злой и опасный. Все его боятся. Поэтому я не собиралась лезть на рожон. Но это было до того, как я сама обратилась в ту клинику. А теперь все разом обрушилось на меня. Какую бы цель ни преследовал мистер Брювер, вероятно, он прав.
– Но... ведь никаких свидетелей нет? Никто ведь не видел своими глазами Энни в том автофургоне или в клинике?
– Кто-то наверняка видел, но ничего не скажет. Не забывайте, все возможные свидетельницы сами ездили на том автомобиле.
– Ясно. – Джон просмотрел свои записи, главным образом с целью потянуть время. Ему будет нелегко сказать это. – Что ж, Рэйчел... хочу быть честным с вами... Все это может оказаться правдой, я не сомневаюсь в ваших словах, и вообще... но мы не можем давать в программе новостей информацию, не подтвержденную конкретными фактами. Вы слышали – не из первых уст, а от других людей, – что отец Энни расспрашивал знакомых дочери о том, делала ли она аборт, но... если не считать этого, разве вы можете утверждать наверняка хотя бы то, что Энни действительно была беременна?
Рэйчел пришлось признать:
– Нет.
– Она сама ничего не говорила вам?
– Нет, и ее можно понять. Послушайте, если девушка беременна и собирается сделать аборт, она не распространяется ни о первом, ни о втором. А потом, Энни умерла, так что не имела возможности кому-то что-то рассказать.
– И до сих пор не появился ни один человек, который бы действительно видел, как Энни отправилась в клинику? Вы не знаете никого, кто пожелал бы выступить свидетелем и подтвердить, что Энни отправилась в клинику делать аборт?
Рэйчел несколько сникла.
– Нет, не знаю.
Джон постарался смягчить удар.
– Знаете... если бы вы смогли раздобыть нам еще что-нибудь. Свидетеля. Человека, который точно знал о беременности Энни, или ехал с ней в тот день в автофургоне, или хоть что-нибудь. Это действительно помогло бы делу, потому что, послушайте... – Ну так и есть. Девушка явно не в восторге. – Рэйчел, ведь дня не проходит без того, чтобы кто-нибудь не позвонил или не написал на студию – и каждый рассказывает какую-нибудь душераздирающую историю про то, как его несправедливо обвинили или обманули, или как его подвело государство, или... в общем, такого рода вещи вы слышите ежедневно. Я не хочу казаться равнодушным к вашей проблеме, но... у меня есть режиссеры, есть редакторы, есть директор, и я не могу прийти к ним с информацией, которую вы мне сейчас дали, поскольку... во-первых, пока мы никак не можем подтвердить ее, а во-вторых, даже если бы мы и могли подтвердить ее, она не подходит для программы новостей. Она... недостаточно важна, недостаточно интересна, чтобы тратить на нее время и деньги.
У Рэйчел слегка вытянулось лицо. Джон знал, что ей не понравится его ответ.
Карл отреагировал более резко.
– Ты это серьезно?
Джон выставил вперед ладони и сказал:
– Послушайте, мне очень жаль, но такова природа нашего бизнеса. Если бы Энни была дочерью губернатора, если бы ее изнасиловала кинозвезда, если бы она была знаменитостью...будь ее история из ряда вон выходящей, единственной в своем роде...
– Пикантной, – подсказал Карл.
Джон не мог поспорить с этим определением, хотя оно показалось ему отвратительным.
– Да, действительно, если бы история Энни могла заинтересовать зрителей, привлечь их внимание, тогда она пошла быв качестве новостей, и тогда имело бы смысл ею заниматься. Но даже в этом случае нам потребовались бы факты конкретные, доказуемые факты.
Глаза Рэйчел стали прозрачными и засверкали от гнева.
– Так, значит, если Энни не кинозвезда и не важная птица, вам наплевать на то, что ее убили?
– Да дело не в моем отношении...
– Но если она всего лишь бедная чернокожая девушка, которая умерла от того, что какой-то акушер был небрежен, или пьян, или торопился – кто знает? то вам наплевать?
Джон попытался объяснить более внятно.
– Да нет, мне не наплевать...
– Вы сказали, это не новости! Джон вздохнул.
– Я знаю, это трудно понять.
– Да, и, возможно, бедные чернокожие девушки умирают постоянно, но кому какое дело? Если бы они что-нибудь из себя представляли и не делали бы аборты так часто, тогда, возможно, это было бы новостями!
Она поднялась на ноги.
– Подождите, не уходите.
– С вас доллар за кофе. О чаевых можете не беспокоиться. – Она стремительно пошла прочь. Карл оттолкнул Джона в сторону.
– Дай мне выйти.
Джон выскользнул из кабинки, пропуская Карла, и остался стоять там в полном расстройстве, молча провожая взглядом сына, который устремился вслед за девушкой.
«Отлично. Теперь день можно считать идеальным. С самого начала и до конца – все один к одному».
Джон бросил на стол долларовую купюру и вышел из ресторана.
Он медленно направился к своей машине, надеясь, что Карл догонит его. Когда он достиг машины, дверь ресторана открылась, и на улицу вышел Карл.
– Эй! – крикнул он.
Джон просто махнул рукой в ответ и оперся на машину.
– Ну как, заключил мир? – спросил он у торопливо подошедшего Карла.
– Ну... думаю, мне она все еще доверяет.
– О, потрясающе. Это обнадеживает. Сам Карл сейчас был не столь невозмутим.
– Слушай, у меня просто в голове не укладывается. Я целый день наблюдаю за всем этим и просто не верю своим глазам.
0'кей, Джон уже был сыт по горло. Весь день напролет одни неприятности.
– Послушай, с меня довольно на сегодня, хорошо? Но Карл горел желанием высказаться. Он накопил впечатления, все проанализировал, разложил по полочкам и теперь горел желанием высказаться.
– Я же видел! Видел твою крупную мерзкую стычку с продюсером по поводу отбора материала для новостей и подумал, что тебя волнует вопрос честности! А потом ты вдруг меняешь позицию на прямо противоположную и говоришь этой девушке...
– Карл, ты ничего не знаешь о...
– Ты говоришь, что убийство ее подруги – никакие не новости! Это не важно. Людям до этого нет никакого дела. Вероятно, сообщение об Энни Брювер и есть те самые новости, без которых люди могут обойтись, да? Пускай оно отправляется в мусорную корзину вместе с сюжетами о Корпусе ирландских барабанщиц и соревновании по поеданию устриц...
Джон стал лицом к лицу с сыном.
– Послушай, малыш, ты находился на студии два с половиной часа, всего два с половиной паршивых часа – и теперь учишь меня, как делать новости? Учишь меня моей работе?
– Когда дедушку убили, в новостях ничего не сообщили об этом, но вот когда он выставлял себя на посмешище, все подробно показали по телевизору! Да кто вообще делает эти дерьмовые передачи?
Джон уже открыл рот, чтобы заорать в ответ, но не смог. Карл выступал на его стороне. Он резко захлопнул рот, вскинул руки и бессильно оперся спиной о машину, пытаясь успокоиться. Карл проделал то же самое, и некоторое время оба они молча стояли, привалившись к автомобилю.
Наконец Джон спросил:
– Что решила Рэйчел?
Карл ответил тихим невыразительным голосом, глядя себе под ноги.
– Она попытается найти свидетеля. Она хочет сделать из этой истории новости. Так она сказала – я только повторзю.
– Хорошо. Хорошо.
– И она дала мне телефон Брюверов, на случай, если ты захочешь им позвонить.
Карл вытащил из кармана рубашки клочок бумаги и протянул его Джону. Тот взял его и принялся бесцельно вертеть в пальцах.
– Ты собираешься звонить? – спросил Карл.
– Не знаю.
– Если ты не позвонишь, позвоню я. Джон посмотрел на Карла, открыл рот, собираясь сказать что-то, но потом передумал и, опустив глаза, покачал головой.
– Это дохлый номер. Поверь мне.
– Послушай, не я все это затеял. Именно ты предложил мне спросить Рэйчел насчет Энни.
– Я не нуждаюсь в напоминаниях.
– Если это не новости, тогда зачем ты начал?
– Я не знаю.
Карл повернулся к нему.
– И вообще, откуда ты узнал про Энни? Откуда ты узнал, о чем думает Рэйчел?
Джон раздраженно ответил:
– Я не знаю.
– Но ты ведь попал в самую точку...
– Я же сказал, что не знаю, ясно тебе?
Карл стерпел словесную оплеуху, а потом тихо ответил:
– Ясно.
Джон взглянул на клочок бумаги и прочитал номер телефона.
– Макс Брювер. Ладно. Я позвоню ему завтра. А потом позвоню тебе.
– У меня нет телефона.
– Конечно, есть. Ты остановился у бабушки. – Не дав Карлу открыть рот, Джон продолжил: – Она мне сказала, понятно? Время от времени я общаюсь со своей матерью.
Тон Карла несколько смягчился.
– Ты не возражаешь?
– Нет. Если она не возражает, то и я не возражаю. Тебе надо узнать ее поближе. Всем нам надо узнать друг друга поближе.
«И мы начали просто великолепно», – с горечью мысленно продолжил Джон.
9
В уме Карла теснились многоликие образы, сердце его билось учащенно, переполненное различными чувствами, неприятными и приятными – последних было немного, – когда во вторник он сел за работу в мастерской дедушки, предварительно расчистив место у южных окон, установив мольберт, разложив кисточки и краски.