– Меня тревожит то, что ты рассказала об этом Тине.
– Ну, здесь надо винить Эрику. У нее не нашлось ни одной свободной камеры в течение всего рабочего дня, поэтому мне оставалось лишь попросить, чтобы в мой график внесли одно дополнительное задание, а Эрика не давала мне добро без разрешения Тины.
– 0-о-х-х.
– Так что я попыталась, 0'кей?
Марделл расхаживала взад и вперед, оценивая глазом сочетания цветов, текстуру материалов, согласованность частей композиции.
– Выглядит неплохо. Хотя задница Бинга остается в тени.
– Я дико извиняюсь, – сказал Бинг, и все рассмеялись.
– Да, – сказал Нейт, осветитель, – давайте дадим немного света на сей предмет. Скажи нам спасибо, Бинг, это лучшая твоя сторона.
Лесли наклонилась к Джону и тихо проговорила:
– Тина еще не дала добро на репортаж, но позволила мне отснять материал, так что я получила разрешение на съемку завтра утром.
Джон кивнул, по-прежнему глядя в камеру Три.
– Что ж, мы делаем ставку. Было бы здорово добыть что-нибудь по-настоящему убедительное.
– Или у нас не будет репортажа. Тина так и сказала.
– Ей не нравятся сюжеты об абортах.
– Так, все смотрят перед собой, – скомандовала Марделл. – Попробуем операторский кран в работе.
По селекторной связи раздался громкий голос из аппаратной: «Поторопитесь, у нас осталось пятнадцать минут».
Пятнадцать минут, внимание все! – повторила Марделл. – Итак, смотрим прямо перед собой. Изображаем занятых людей. – Все посмотрели прямо перед собой; все изобразили занятых людей.
Лесли прошептала:
– Но сюжет-то совсем о другом, и думаю, я сумею убедить Тину в этом.
Джон предостерегающе дотронулся до ее руки.
– Только ничего никому не говори, хорошо?
– Ну что, поехали, – сказала Марделл. – Музыка: Там-м-м... ди-ди-ди-да... Камера пошла вниз!
На мониторах они увидели общий план студии сверху, потом камера начала наплывать на них с высоты, опускаясь на операторском кране. Это было захватывающее зрелище, похожее на приземление лунной капсулы.
– Отлично, отлично! – с ликованием воскликнула Марделл.
Джон прошептал Лесли:
– Думаю, это какая-то западня, если ты меня понимаешь. Мы же не хотим, чтобы клиника узнала о запросе заранее. Лесли удивленно подняла брови.
– Конечно.
– Смотрите сюда, вы двое! – приказала Марделл. Они оба улыбнулись в камеру Два, вместе с Эли Даунс и Бингом Дингэмом.
– Хорошо, – сказала Марделл. – Еще раз, с музыкальной заставкой.
Операторский кран поплыл к потолку и приготовился к следующему спуску. Потом раздалась музыка – энергичная, значительная, похожая на новости: Ди-ди-ди-да... бум, бум...ди-ди-ди-да...
– А теперь, – произнес голос, перекрывающий музыку, – самые последние, самые достоверные новости от главного информационного агентства города, пятичасовые новости Шестого канала с Джоном Барретом и Эли Даунс!
Все это не могло не произвести сильного впечатления.
16
Женский медицинский центр размещался в двухэтажном кирпичном здании, которое стояло в середине тихого квартала, застроенного старыми особняками и новыми многоквартирными домами. Ведущая к входу аллея была обсажена аккуратно подстриженными кустами. Между зданием и пешеходной дорожкой простиралась очаровательная лужайка, посреди которой, на выполненном в стиле здания, кирпичном основании возвышалась вывеска учреждения. Проезжающий мимо человек мог принять клинику за стоматологический центр, консультационную службу, даже юридическую фирму – на крытой стоянке перед зданием стояли два «БМВ» и «Мерседес».
Но когда холодным пасмурным утром Лесли, Дин Брювери оператор Мэл стояли на противоположной стороне улицы, зная то, что они знали, здание произвело на них сильное и зловещее впечатление.
Была пятница, и по обыкновению на ведущей к клинике аллее стояли две женщины и священник – участники движения против абортов, – готовые обратиться с советами и, как они надеялись, отговорить от принятого решения любых женщин и девушек, которые направляются в клинику. Сейчас пациенток поблизости не было, и эти трое, казалось, молились.
Лесли была одета подобающим образом для выступления в прямом включении если не в этом репортаже, то в следующем по плану. Дин оделась таким образом, чтобы показать, что ее невозможно запугать. А Мэл был в своих обычных джинсах и армейской куртке. Лесли и Мэл приехали на одной из служебных машин новостей Шестого канала – маленьком скоростном автомобиле с яркой эмблемой программы на бортах. Дин приехала на своей машине.
Мэл знал суть сюжета и приступил к работе; с камерой на плече он принялся ходить по тротуару, снимая вступительные кадры: здание и людей на аллее.
– Да, и не забудь снять эти машины, – сказала Лесли, указывая на автостоянку.
Она вынула свой блокнот и записала несколько мыслей, на случай если сюжет пойдет под голос за кадром: «Женский медицинский центр – вовсе не столь мирное место, каким может показаться со стороны. Именно здесь сталкиваются два противоборствующих мира: мир чувств и мир убеждений. Во всех других местах вопрос абортов обсуждается – и порой обсуждается яростно – на языке отвлеченных терминов, но здесь это противостояние ощутимо и зримо. Именно здесь слова претворяются в действие, а чувства становятся делами».
Вероятно, слишком многословно, но сейчас Лесли чувствовала потребность выражаться именно таким образом. Клинику окружала атмосфера напряженности.
Лесли нервно взглянула на часы. Восемь двадцать пять. Клиника работала с восьми.
– Дин...
– М-м-м. – Дин заметно нервничала и старалась не мять в руках конверт с запросом на медицинскую карту.
– Думаю, нам стоит снять, как вы поднимаетесь по ступенькам ко входу, пока поблизости никого нет.
– Я пойду одна? – такая перспектива не понравилась Дин.
– Это вступительные кадры. Зритель должен увидеть, как вы входите в клинику с письмом.
– Но разве вы не пойдете со мной?
– Конечно, пойду. Но я же репортер, я не могу появляться в кадре.
Дин озадаченно сморщилась:
– А?
Лесли попыталась объяснить:
– Понимаете, вручать запрос должны не мы с вами, а вы одна. Я – журналист, делающий репортаж. Я не участница событий. Поэтому, когда мы отснимем этот материал и пустим его в программе, я, вероятно, буду произносить примерно такие слова: «Дин Брювер, в судебном порядке назначенная управляющей имуществом своей дочери Энни, лично вручает запрос на медицинскую карту дочери» – и, слыша мой голос за кадром, зрители будут видеть, как вы поднимаетесь по ступенькам и входите в дверь.
Дин посмотрела на здание клиники и ведущую к нему аллею.
– Я должна совсем одна войти внутрь?
– Нет. Вы можете остановиться перед самой дверью. Нам просто нужны кадры, где вы идете по аллее и поднимаетесь по ступенькам с письмом в руке.
Дин покачала головой:
– Послушайте, это ж чистый Голливуд.
– Ну, это... это телевидение, – согласилась Лесли. – Нам нужно представить зрителю какой-то видеоматериал. Нам нужно сделать кадры, иллюстрирующие происходящее.
Дин снова покачала головой, пожала плечами и сказала:
– Ладно...
– Отлично. Приготовьтесь. – На автостоянку перед клиникой въехала машина. Мэл находился недалеко от них, на аллее. Лесли помахала рукой, привлекая его внимание, и указала на двух молодых женщин, выходящих их машины. Одна была в спортивных брюках и куртке – очевидно, пациентка; работники клиники часто рекомендовали своим пациенткам, идущим на аборт, надевать свободную, удобную одежду. Вторая женщина, по-видимому, была подругой, которая отвезет пациентку домой после операции.
Женщины сразу столкнулись с тремя людьми, дежурившими на аллее, и Мэл заснял сцену короткого разговора, произошедшего перед клиникой. «Боже мой, подумала Лесли, – эти люди стоят здесь и занимаются этим весь день напролет!» Она сделала еще одну черновую запись в блокноте: «...куда женщины по-прежнему приходят осуществлять свое право, но не избегают столкновений...»
Пациентка и ее подруга резко оборвали разговор и прошли мимо противников абортов. Мэл следил за ними камерой, пока они не скрылись за дверью.
– Ну ладно, – сказала Лесли. – Давайте сначала снимем это, а потом приступим к делу.
Она обратилась к демонстрантам; они с радостью согласились исполнять роль статистов и спокойно стали на аллее, слегка развернув свои плакаты к камере.
Дин отошла вниз по улице на некоторое расстояние, а когда Лесли остановила ее, повернулась и двинулась обратно к клинике, держа письмо на виду и не зная, куда девать глаза, в то время как Мэл, пятясь, шел перед ней с камерой на плече, снимая этот «спектакль». Дойдя до аллеи, Дин свернула на нее и пошла к входу в клинику, надеясь, что Лесли скажет «стоп» прежде, чем ей придется открыть дверь. Мэл оставался на тротуаре, снимая со спины идущую к клинике Дин, в то время как Лесли глядела через плечо оператора, давая указания. Оказавшись спиной к камере, Дин почувствовала себя свободней.
Она поднялась по ступенькам и уже приблизилась вплотную к двери, когда Лесли крикнула:
– Хорошо. Отлично. Возвращайтесь.
Какое облегчение! Дин торопливо пошла назад, радуясь, что все кончилось.
Но нет. Внезапно «спектакль» стал явью. Дин услышала, как открылась дверь клиники, и резкий голос за ее спиной осведомился:
– Я могу чем-нибудь помочь вам?
Мэл продолжал снимать, когда Дин обернулась и оказалась лицом к лицу с суровой на вид женщиной, которая смотрела на нее, высунувшись из-за двери. Дин замерла на месте, вцепившись в конверт обеими руками и прижав его к груди.
Женщина бросила подозрительный взгляд на Мэла и Лесли и сказала, обращаясь ко всем сразу:
– Если у вас нет тут никаких дел, вам следует уйти.
Дин подумала об Энни и забыла о своем страхе. Ей не понравился тон этой женщины.
– Вы открыты для решения деловых вопросов?
– Да.
– Тогда у нас к вам дело.
Теперь женщина смотрела и на демонстрантов.
– Какое дело?
Дин высоко подняла конверт.
– Запрос на медицинскую карту.
Камера Мэла продолжала стрекотать. Лесли оставалась за камерой. Сцена получалась великолепной.
Женщина продолжала смотреть ледяным взглядом на демонстрантов. Дин снова потребовала внимания к своей персоне.
– Я не с ними! Я пришла сама по себе как управляющая имуществом своей дочери, и пришла по своему личному делу! Женщина не сразу поверила ей.
– А что здесь делает камера?
– Если вы не хотите попасть в репортаж, почему бы вам ни пригласить меня внутрь и не закрыть дверь?
Женщина подумала буквально секунду, а потом сказала, резко мотнув головой:
– Проходите.
Дин оглянулась через плечо на Лесли.
– Пойдемте, Лесли!
– Э-э, нет, посторонним нельзя! – сказала женщина.
– Это моя подруга, – запротестовала Дин. – Старая добрая подруга.
– Она репортер! Не пытайтесь одурачить меня!
К этому времени Лесли уже подошла и стала рядом с Дин.
– У меня сложилось такое впечатление, что вы привыкли к регулярным визитам репортеров. И, кроме того, разве мы причиняли вам какие-нибудь неприятности раньше?
Женщина смерила изучающим взглядом их обеих.
– Что вам здесь, собственно, надо?
– Я уже сказала вам, – ответила Дин. – У меня с собой запрос на медицинскую карту, и я хочу вручить его. – Она посмотрела на Лесли. – И я взяла с собой подругу – в конце концов, я имею на это право, разве нет?
Слово «право», похоже, сработало. Женщина поколебалась, потом широко распахнула дверь.
– Ладно, можете войти, но камера останется снаружи.
Лесли и Дин поднялись по ступенькам. Потом женщина преградила им путь.
– Надеюсь, на вас нет никаких «жучков»? Лесли лишь рассмеялась:
– Вы слишком много смотрите телевизор.
Просторная, уставленная креслами приемная была рассчитана, по крайней мере, на двенадцать, если не больше, пациенток. В настоящее время в приемной находилась только женщина, привезшая сюда свою подругу. Она украдкой бросила на них взгляд, а потом снова уставилась в какую-то невидимую точку в пространстве. В приемной там и сям стояли пальмы в кадках, а на стенах висели плакаты с очаровательными пейзажами, пушистыми зверюшками, произносящими остроумные изречения, и счастливыми, независимыми людьми, которые приняли правильное решение, планируя свои семьи.
Женщина – на пришпиленной к груди карточке значилось имя «Лорел» пересекла помещение и зашла за белую стойку с пластиковым верхом, где молодая девушка-регистратор занималась какими-то медкартами, не принимая участия в разговоре.
– Итак, – холодно осведомилась Лорел, – чем могу служить?
Лесли стояла рядом, слушая и наблюдая, пока Дин медленно открывала конверт и церемонно разворачивала письмо.
– Здесь у меня запрос на медицинскую карту моей дочери Энни Брювер, известной также...
– Просто Энни Брювер, – вставила Лесли, бросив предостерегающий взгляд на Дин.
Лорел улыбнулась ничего не значащей профессиональной улыбкой.
– Очень жаль. Это конфиденциальный документ. Мы не имеем права выдать его.
– Мы можем поговорить с заведующим клиникой? – спросила Лесли.
– Я могу записать вас на прием.
Дин развернула письмо таким образом, чтобы Лорел могла увидеть название юридической фирмы Харта, Маклаулина, Питерса и Сэнборна в верхней части листа.
– Лорел, вы имеете дело не с кружком кройки и шитья скорбящих матерей. Речь идет о законном требовании. Мы хотим видеть заведующего клиникой.
Лорел заметно смешалась.
– Я должна поговорить с ней. Присядьте и подождите, пожалуйста.
– Спасибо.
Лорел вышла из приемной через большую белую дверь, которая захлопнулась за ней с глухим металлическим стуком.
Дин и Лесли сели в кресла рядом со стойкой, не произнося ни слова и не слыша ни слова от молодой женщины, которая сидела у противоположной стены с подчеркнуто отчужденным видом. Интуитивно они поняли неписаное правило, действующее здесь: вы не знаете меня, я не знаю вас, и, надеюсь, мы больше никогда не встретимся.
– Они не найдут никаких документов на подлинное имя Энни, – прошептала Дин.
– Я знаю, – прошептала Лесли в ответ. – Я просто не хочу раскрывать наши карты, пока мы не встретимся с директором лично.
Входная дверь открылась, и в приемную ворвалась струя прохладного воздуха. Лесли и Дин украдкой взглянули в сторону двери и увидели трех юных девушек. Две явно колебались, робели и смотрели то в пол, то на стены – куда угодно, только не на людей в приемной. Третья держалась более уверенно. Когда две ее подруги бессильно упали в кресла, она осталась стоять, высматривая знакомое лицо. Когда одна из девушек начала всхлипывать, она наклонилась, и начала шепотом утешать ее:
– Все в порядке... Все будет хорошо.
Через ту же белую дверь в приемный покой бесшумной, но стремительной походкой вернулась Лорел. Она приблизилась к Лесли и Дин настолько, чтобы они расслышали не громкое: «Она сейчас выйдет к вам», а потом направилась прямо к трем только что вошедшим девушкам. Они коротко переговорили приглушенными голосами, а потом Лорел принесла двум робеющим девушкам какие-то формы, которые им следовало заполнить. Одна девушка взяла на себя труд прочитать бумагу. Другая подписала ее не глядя.
Лесли и Дин старались наблюдать незаметно, но обе думали об одном и том же: «Формы. Документы. Записи. Улики».
Большая белая дверь снова открылась, и в приемный покой вошла женщина с яркой, бросающейся в глаза внешностью. Была ли она красива? Да, но красотой извращенного рода; ее иссиня-черные волосы со странно сверкающими в них серебряными нитями падали волнами на белоснежную блузку.
Тушь для ресниц и густые тени на веках делали ее темные глаза совершенно черными, а длинные, покрытые лаком ногти загибались, словно когти.
– Да, – произнесла женщина. – Чем могу помочь вам?
«Приходи ко мне на ужин, мухе говорил паук», – подумала Лесли.
Лесли поднялась, чтобы поприветствовать женщину, но поднялась одна. Она посмотрела на Дин, которая осталась сидеть в кресле.