Дэвин переключился на сострадательный тон:
– О, Шэннон, конечно, мне не наплевать. Ты прошла через ужасное испытание. Мы стараемся защитить и тебя тоже. Мы не хотим, чтобы репортеры совали нос в твою жизнь.
Мистер Дэвин... – Раньше эта мысль не приходила ей в голову, но сейчас, сию минуту показалась просто замечательной. – Мистер Дэвин, я думаю прекратить занятия в университете и возвратиться домой. Я могу вернуть вам деньги. Я немного поработаю, а потом поступлю в колледж прямо там.
Дэвин всполошился:
– Шэннон, подожди. Ты просто расстроена сейчас.
– Можете не сомневаться, расстроена! – Теперь Шэннон действительно плакала, но испытывая восхитительное чувство облегчения. Она так долго собиралась с духом для этого шага! – Вы с губернатором никогда не думали обо мне! Вы просто хотели убрать меня с дороги!
– Шэннон, это неправда, и ты это знаешь!
– Тогда почему мне звоните только вы?
– Шэннон, я же объяснил: губернатор очень занят, поэтому я звоню от его имени.
– Тогда почему вы каждый раз звоните с одними и теми же вопросами: «С тобой все в порядке, Шэннон? Ты уже пришла в себя? Ты ведь никому ничего не сказала, правда, Шэннон?»
Теперь Дэвин по-настоящему разволновался. Даже обуреваемая сильными эмоциями, Шэннон почувствовала, что затронула больное место.
– Шэннон, послушай... ты же знаешь, что это неправда! Мы думаем о тебе и твоем будущем! Именно поэтому и вручили тебе стипендию!
– Вы думаете о себе, о губернаторе и о выборах – и больше ни о чем! Мне кажется, вам и на Хиллари всегда было наплевать! Я знаю, что губернатор никогда о ней не думал!
Ого. Дэвин переключился на тон сурового родителя:
– Придержите язык, юная леди! Это абсолютно безосновательное заявление!
Шэннон больше не боялась этого парня. В конце концов, он ей не мать и не отец – просто далекий голос в телефонной трубке; голос, как она поняла вдруг, ей глубоко ненавистный.
– Ах неужели? Да Хиллари не раз говорила мне об этом, она часто плакала из-за этого – из-за того, что она никогда не видит отца, что ему наплевать на нее, что он никогда не бывает дома, вечно занимается своей политикой. Но теперь, когда она умерла, она стала такой важной для него! Теперь, когда она умерла, он так заботится о ее драгоценной репутации!
– Хиллари... – оговорился Дэвин. – Шэннон... сейчас уже поздно, и ты устала, но завтра утром все представится тебе совершенно в другом свете. Тебе просто нужно выспаться как следует, идет? А завтра мы все обсудим на свежую голову. Позвони мне, хорошо?
– Я не хочу вам звонить. Я не хочу с вами разговаривать...больше никогда в жизни. Меня тошнит от разговоров с вами.
– Послушай, Шэннон, ты позвонишь мне завтра, когда как следует все обдумаешь. Мы вложили в тебя много сил и средств и не хотим, чтобы ты свела наши старания на нет.
Этого оказалось достаточно. Очередной жалкой попытки пробудить в ней чувство вины оказалось достаточно для того, чтобы Шэннон почувствовала небывалый прилив смелости. Она швырнула трубку, не отвечая.
Потом она расплакалась – отчасти от печали и боли, отчасти от облегчения, принесенного ей вновь обретенной свободой. До этого момента она не сознавала, насколько крепко была связана по рукам и ногам, насколько сильно придавлена тяжким бременем.
Мартин Дэвин плохо спал в ту ночь. Он лежал в постели, глядя то в потолок, то в стену, ворочаясь с боку на бок, и вел длинный, яростный разговор с самим собой: первый вариант повестки дня, второй вариант, линия поведения, альтернативные решения, отбор информации, рассмотрение фактов, первое впечатление, второе впечатление, аргументы, встречные аргументы. Он репетировал завтрашний разговор с губернатором, тихо бормоча под одеялом. Он заходил в тупик, яростно ударял кулаком по матрасу и начинал все снова.
Что он может сказать? Что не может? Сколько на самом деле нужно знать губернатору? Сколько в любом случае следует открыть губернатору? Какая информация послужит к его выгоде, а какая – нет? Каковы будут последствия?
Как ни крути, ему придется что-то рассказать. Меньше всего ему нужно, чтобы губернатор узнал обо всем от кого-нибудь другого.
Одна мысль не однажды возникала в уме Дэвина той ночью: «Пленка у Баррета. Я знаю: пленка у него».
И за этой мыслью неизменно следовала другая: «Твоя песенка спета. Шах и мат. Это конец. Пришла пора платить по счетам – ты вышел из игры».
«О нет! – отвечал он себе. – Только не я. Я никогда не выхожу из игры. Проигравшим будет кто-то другой, но не я. Я найду выход из положения. Да, сэр, непременно найду». И он бодрствовал почти всю ночь, пытаясь сделать именно это.
На телеэкране. Розалинда Клайн, сексапильная, темпераментная актриса из ситуационного шоу «У кого какие проблемы?», кокетничает с привлекательным мужчиной в просторной, красиво убранной спальне. Он обнимает ее. Она с дразнящим видом начинает расстегивать верхнюю пуговицу своей блузки, а потом, хихикнув и встряхнув светлыми локонами, говорит своим особым, с придыханием, голосом: «О, я не могу снять ее. Я простужусь!»
– Стоп! – говорит режиссер за кадром.
Другой ракурс. Мы видим съемочную бригаду, звукооператоров, осветительные приборы в телестудии. Розалинда и актер прерывают игру. Она дружески хлопает его по плечу, он выходит за пределы съемочной площадки и берет протянутую кем-то банку лимонада. Розалинда поворачивается и идет на нас. Внизу экрана появляется титр: «Розалинда Клайн, звезда шоу «У кого какие проблемы?"».
Розалинда смотрит прямо в камеру и говорит со всей серьезностью: «Было время, когда в талантливых женщинах вроде меня видели лишь предмет собственности и средство развлечения, но благодаря прозорливым людям, подобным Хираму Слэйтеру, положение дел в корне изменилось. Женщины с радостью обрели чувство собственного достоинства и равные права с мужчинами, и по мере того, как изо дня в день продолжается процесс важных изменений в общественной жизни, работающие женщины получают возможность для личного роста и развития, которых у них не было всего несколько лет назад. Но многое еще предстоит сделать, вот почему я призываю вас снова проголосовать за Хирама Слэйтера. Это единственный человек, который заботится о женщинах».
Смена кадра. Суровое и решительное лицо Хирама Слэйтера и броский лозунг: «Встречайте зарю нового дня! Голосуйте за Хирама Слэйтера!»
Внизу экрана титр, набранный мелкими буквами: «Оплачено Комитетом по переизбранию губернатора Слэйтера, председатель Комитета – Вилма Бентхофф».
Губернатор Хирам Слэйтер отошел от телевизора и с ликованием поаплодировал:
– Прекрасно! Просто прекрасно! – Потом он насмешливо заметил: – И реклама тоже получилась неплохо!
Губернатор находился в своем кабинете, его рабочий стол был завален разными деловыми бумагами, требующими внимания, но... он знал, что реклама пойдет по телевизору между какими-то «мыльными операми» и хотел увидеть ее не просто по видеомагнитофону, но живую, по-настоящему, как ее увидят телезрители. Она производила сильнейшее впечатление. Роуэн и Хартли, его консультанты по рекламе, великолепно справлялись с работой.
– Господин губернатор? – раздался голос мисс Роудс по селектору. – Вас хочет видеть мистер Дэвин.
Слэйтер ликовал. И сейчас хотел поделиться с кем-нибудь своей радостью.
– Отлично. Пусть заходит.
Дэвин вошел в кабинет с видом усталым и измученным: припухшие глаза, мрачное лицо.
– Что ж, Мартин, дело движется! Рекламные ролики с участием знаменитостей начинают выходить в эфир, и они сделаны блестяще! – Потом губернатор заметил выражение лица Дэвина. – Судя по твоему виду, добрые новости тебе не помешают.
Дэвин слабо улыбнулся:
– Не помешают, сэр.
Слэйтер подошел к столу и взял какой-то документ.
– Ты видел это? Я только что получил официальную поддержку Объединенного фронта феминисток. Они поддерживают меня единогласно, и это серьезное заявление!
– Да, сэр. Замечательно. – Дэвин снова улыбнулся, но от радости не запрыгал. – Господин губернатор, боюсь, мне придется подмешать ложку дегтя в бочку меда. Помните поручение, которое вы мне дали при последней нашей встрече? Я могу отчитаться перед вами.
Слэйтер пришел в чувство, сел за стол и жестом предложил Дэвину сесть.
Дэвин опустился в кресло и попытался вспомнить план доклада, который составлял в уме всю ночь.
– Во-первых, вчера вечером я обедал с Тиной Льюис. Она подтвердила, что телеведущий Джон Баррет и репортер Лесли Олбрайт работают над каким-то сюжетом, имеющим отношение к вашей дочери Хиллари. Они снова вытаскивают эту историю на свет.
Губернатор постарался сохранить самообладание, но не сумел скрыть тревоги и заговорил напряженным голосом:
– Она объяснила почему? Какую цель они преследуют? Дэвин покачал головой и поднял руки.
– Она не знает.
– Не знает? Ты серьезно?
– Они над чем-то работают, но еще не представили материал своему начальству, а пока сюжет не предложен режиссерами редакторам, любым ответственным лицам, Тина ничего не может сделать. Такова политика...
Слэйтер поднял руку, прерывая Дэвина на полуслове.
– Нет-нет, Мартин, здесь ты ошибаешься, или ошибается она, или вы оба. Мы должны что-нибудь сделать с этим. Ты обязательно что-нибудь сделаешь, можешь рассматривать это как часть своей работы.
Дэвин постарался сохранить спокойный и уверенный вид, хотя на самом деле не чувствовал ни спокойствия, ни уверенности.
– Сэр, к сожалению, мы живем в свободной стране, и... на практике мы не можем запретить им задавать вопросы. Насколько известно, они не делают ничего противозаконного и никак не нарушают правила Шестого канала.
Губернатор немного сбросил обороты, хотя слова помощника ему не понравились: Дэвин был прав.
– Что... что еще?
– У меня есть одно слабое утешение. Тина сказала, что они могут заниматься чем угодно, поскольку она все равно не пропустит их сюжет, независимо от его содержания. Она обладает достаточно сильным влиянием, чтобы задержать – а я надеюсь, даже зарубить – сюжет, и она согласилась сделать это.
– Она может зарубить его?
– Да, сэр. – Потом Дэвин попытался восстановить свою репутацию в глазах Слэйтера: – Она многое делает для меня. У нас с ней установились определенные... деловые отношения, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Так... – Слэйтер откинулся на спинку кресла, обдумывая ситуацию. – Твоя подружка может выиграть для нас время, но это не спасет нас. Положение довольно скверное, Мартин. – Он снова наклонился вперед. – А что наша старая Немезида – мистер Эд Лэйк? Он передал информацию репортерам?
Для Дэвина это была щекотливая тема, но ему пришлось ответить:
– Лэйк у меня на сильном подозрении, но я еще не разыскал его. Он уехал из города на неопределенное время, и это говорит о многом.
– Да, верно. Хорошо... Если это он, то я хотел бы узнать, каким образом он достал информацию и что именно сказал репортерам.
– Меня тоже это интересует. Пока я не имею понятия. – «Почти не имею понятия» было бы ближе к истине.
– Хорошо, выясни это. Надави на него посильнее.
– О, обязательно. Можете на меня положиться. Но это еще не все. Тина сказала, что Баррет и Олбрайт взяли в архиве студии видеоматериалы к сюжетам о смерти и похоронах Хиллари, а также о вручении стипендии Шэннон Дюплиес.
Слэйтер понял, к чему идет дело.
– О нет...Дэвин кивнул.
– Я позвонил Шэннон вчера вечером, после обеда с Тиной, и... – Он осторожно сообщил новости: – Она сказала, что ей звонила Лесли Олбрайт с Шестого канала.
При этом известии губернатор застонал, бессильно поник в кресле и уронил голову на руки.
Дэвин продолжал, пытаясь подбодрить и себя, и губернатора:
– Она сказала, что не ответила Олбрайт ни на один вопрос.
– И ты действительно веришь ей? – отрывисто спросил губернатор.
К этому вопросу Дэвин не подготовился прошлой ночью.
– Ммм... в общем, трудно сказать... Мы ведь верили ей все это время?
Слэйтер немного поразмыслил над его словами, а потом обречено кивнул.
– Мартин, это была самая большая наша ошибка.
– Но что еще нам оставалось делать? Она... она была там, с Хиллари. Она все видела. Ее голос записан на той пленке... с телефонным звонком в «службу спасения».
Слэйтер повысил голос:
– Эти репортеры разговаривали с доктором Мэтьюсом, с Шэннон, и кто знает, с кем еще они разговаривали или собираются разговаривать... Но, Мартин, Шэннон – единственный человек, который может дать действительно достоверные показания, и я думаю, рано или поздно она заговорит! Репортеры обязательно все узнают. Было бы глупо думать иначе. – Он потряс головой и пробормотал себе под нос:
– Старый пророк был прав.
Он встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету, бросая яростные взгляды то в окно, то на пол, то на Дэвина.
– Возможно, все началось с Лэйка, но какое это имеет значение сейчас? Ровным счетом никакого. Репортеры идут последу, и рано или поздно они узнают часть правды, а узнав одну часть, узнают и другую и так далее, пока наконец вся история не всплывет в печати и на телевидении, а вся избирательная кампания не полетит к чертям. Боб Уилсон будет в восторге!
Дэвин сам пришел к такому заключению прошлой ночью.
– Вы совершенно правы, сэр. Все станет известно так или иначе. Но я подумал и об этом.
В голосе Слэйтера слышался легкий сарказм, когда он сказал:
– О, я очень рад.
Дэвин поднялся на ноги, приблизился к губернатору и заговорил, понизив голос:
– Возможно, вам не удастся сохранить все в тайне, но, вероятно, вам удастся проконтролировать процесс освещения истории. У нас есть кое-какие связи в средствах массовой информации, и у нас есть Роуэн и Хартли, наши консультанты. Возможно, нам удастся перехватить инициативу и преподнести факты в нашем истолковании. Если мы сами обнародуем эту историю, Баррет и Олбрайт утратят наступательный импульс. Они не смогут нанести удар первыми, и их сюжет потеряет новизну. Мы просто украдем у них сюжет.
Дэвин разыграл верную карту. Губернатор мгновенно успокоился и, нахмурив брови, некоторое время размышлял над этой идеей.
– Это может сработать.
– Я совершенно уверен, что это сработает, сэр.
– Остается только вопрос координации действий. Пока мы не контролируем ситуацию в этом смысле.
– Сэр?
Губернатор Слэйтер в упор посмотрел па Дэвина холодным, оценивающим взглядом.
– Если мы собираемся пойти в наступление или даже представить факты в выгодном для нас свете, мы должны четко знать, когда информация начнет распространяться. Если журналисты получат ее первыми, прежде чем мы успеем дать ей свою интерпретацию... – Губернатор быстро произвел в уме какие-то расчеты, а потом заключил: – Думаю, все прочие потенциальные источники информации не представляют непосредственной угрозы. Мэтьюс дорожит своей работой и до сих пор ничего не рассказал и, по всей видимости, никогда не расскажет – во всяком случае, прямо и по доброй воле. Заключение патологоанатома нельзя увидеть без судебного постановления, которое представители прессы не получат. Что насчет школы Адама Брайанта?
Дэвин отрицательно покачал головой.
– Я разговаривал с Эрикой Тайлер, директором. Школа не хочет никаких неприятностей, а равно не хочет иметь никакого отношения к каким-либо неприятностям. С этой стороны нам ничего не угрожает.
– Хорошо. Хорошо.
Губернатору в голову пришла еще одна мысль, но после некоторого раздумья он отмел ее в сторону.
– Хм. Еще была та запись телефонного звонка в «службу 911», но она уничтожена.
– Да, сэр. Давно уничтожена. – При необходимости Дэвин лгал с легкостью.
– А оригинальная пленка с записью вызовов, которая хранится в диспетчерской «911», является секретным документом. Эх, пожалуй, мы пошли на большой риск, сделав ту копию.
– Необходимый риск, сэр. Нам нужно было узнать, кто делал вызов.
– Что возвращает нас к Шэннон. Она – единственный серьезный фактор риска. Репортеры уже связались с ней, и мы не можем рассчитывать на ее молчание. Мартин, ты хорошо подумал об этом?
– Я думал всю ночь.
– И каков твой план действий в отношении Шэннон? Охо-хо.