Так или иначе, наконец обстановка обострилась до предела, и Лэйка уволили. И обрати внимание на следующий момент:
он ушел с работы в понедельник после первого предвыборного митинга губернатора.
Джон мгновенно уловил связь.
– В понедельник после митинга... Именно в тот день Папа получил пленку.
– Из слов работников администрации явствует, что Лэйк и Дэвин всегда играли друг с другом в политические игры. Мне так думается, Лэйк отдал пленку твоему отцу просто для того, чтобы навредить Мартину Дэвину.
– А где Лэйк сейчас?
– Уехал. Покинул город – чтобы начать жизнь пенсионера, насколько я понял. Возможно, он гостит у своей сестры на Аляске или живет в своем зимнем доме во Флориде, одно из двух. А возможно, находится еще в каком-то месте, нам неизвестном.
– Спасибо, Чарли.
– Это немного, я понимаю.
– Это нам поможет. Мы займемся твоей версией.
29
Видео. Черно-белый кадр из старого телевизионного шоу: красивый доктор и озорная медсестра с конским хвостом.
Голос за кадром: «Я не доктор, но играл доктора в теле-шоу...»
Видео. Черно-белый кадр расплывается и исчезает, уступая место другому: пожилой доктор, окруженный оборванными ребятишками с блестящими глазами.
Голос за кадром: «... и роль доктора Харригана в классическом фильме «Ангелы в белом» была одной из самых моих памятных ролей».
Новый кадр, современная цветная пленка. Теодор Паккард, известный седовласый актер театра и кино, в безупречно скроенном костюме, ставит толстый том на полку заставленного книгами стеллажа, закрывающего всю стену за ним. Он смотрит в камеру мудрым взглядом.
«Прочувствовав и пережив в качестве актера всю драму современной медицины, я ежедневно вспоминаю о том... – Не переставая говорить, Пакард подходит к своему столу и садится на угол. За ним на столе виден микроскоп, а на другой стене – цветные анатомические таблицы. – ...что не так много лет назад женщины, свободные граждане нашей страны, принуждаемые законами и невежеством общества, вынуждены были прибегать к неслыханным, отчаянным мерам в попытке устранить кризис – нежелательную беременность. – Он поворачивает голову в сторону и смотрит прямо в объектив другой камеры, которая берет его крупным планом. – Сегодня, благодаря дальновидным людям, таким, как губернатор Слэйтер, это страшное время подходит к концу, и я счастлив сообщить вам, что ваш губернатор по-прежнему делает все, чтобы в нашем штате аборты стали не только легальными, но и доступными, а самое главное – безопасными. Губернатор Слэйтер заботится о женщинах. Он будет бороться за женщин и их право на частную жизнь... – Голос Паккарда приобретает особенно мягкий и сострадательный тон. – ...и всегда боролся – даже ценой личных жертв. – Он встает со стола и идет на третью камеру; на заднем плане великолепный кабинет, полный книг.
– Я надеюсь, вы разделите мечту Хирама Слэйтера и в ноябре проголосуете по велению своего сердца».
Изображение медленно расплывается; в кадре, на небесно-голубом фоне, снятая в замедленном движении, появляется молодая мать в свободном белом одеянии, которая поднимает розового младенца и прижимает к груди. Мягкий, нежный женский голос за кадром: «Чтобы мы могли решать, стоит ли... и когда... без всякого страха».
Стоп – кадр. Поверх изображения матери с ребенком появляются слова, написанные изящным кружевным шрифтом: «Хирам Слэйтер заботится о женщинах».
Мелкий титр внизу экрана: «Оплачено Комитетом по переизбранию губернатора Слэйтера, председатель Вилма Бентхофф».
Среда, десять часов утра, больница «Бэйвью Мемориал». Доктор Харлан Мэтьюс, патологоанатом, ожидал услышать стук в открытую дверь своего кабинета. Подняв глаза, он увидел вчерашних своих гостей. Детектив держал в руке сложенный лист бумаги.
– Доброе утро, доктор, – сказал Хендерсон. – Я принес вам кое-что.
Мэтьюс встал с кресла, взял у Хендерсона бумагу и внимательно с ней ознакомился.
Потом рассмеялся.
– Ордер на обыск! Что ж, это даже лучше!
Потом он закрыл дверь, но прежде в кабинет успел войти Джон, волоча за собой большую дорожную сумку.
Мэтьюс вопросительно взглянул на Хендерсона, который пожал плечами и ответил:
– Я ему многим обязан. У нас принята система взаимовыручки.
Мэтьюс почтительно положил ордер на стол и сказал:
– Давайте немного побеседуем сначала. Присаживайтесь, джентльмены.
Доктор Мэтьюс уже приготовил для посетителей два кресла. Они сели, а затем Мэтьюс занял свое место, открыл средний ящик стола и извлек оттуда две папки. Одну он оставил себе, другую вручил Хендерсону.
– Дабы инкапсулировать обнаруженные факты... ознакомить вас с сутью дела, иными словами... – Он подождал, пока они откроют папку и бегло ознакомятся с заключением. – Пациентка умерла от общего обескровливания организма, то есть резкого оттока крови от жизненно важных органов – мозга, почек, печени, даже самого сердца, – в результате которого наступила смерть. Это произошло вследствие большой потери крови, вызванной... – Мэтьюс пролистал страницы заключения. – Вот здесь, в самом низу последней страницы, в последнем абзаце все написано коротко и ясно, видите?
Они нашли последний абзац.
– Конечно, вы понимаете, что в свидетельстве о смерти ничего об этом не говорится, в качестве причины смерти там указана гипотромбинемия, наступившая вследствие случайной передозировки ворфарина.
– Эту версию все мы знаем, – сказал Джон.
– Что ж, вот мои выводы. Маточное кровотечение, вызванное наличием в матке остаточных продуктов зачатия и разрывов самой матки. Иными словами, врач, делавший аборт, очень спешил, не закончил работу и, кроме того, здорово напортачил.
Мэтьюс положил свой экземпляр заключения на стол и откинулся на спинку кресла, приготовившись дать несколько пояснений.
– После нормальных родов или даже правильно проведенного искусственного аборта матка обычно сама сокращается, останавливая таким образом кровотечение. Но в данном случае большая часть плаценты осталась внутри, и стенки матки были разорваны, поэтому кровотечение естественным образом не прекратилось. Пациентка умерла от потери крови в считанные часы.
Хендерсон тихо выругался, уставившись в заключение.
– Но... ведь кто-то в клинике должен был заметить кровотечение, недоуменно предположил Джон.
Мэтьюс был явно подавлен всей этой историей.
Должен был, но не заметил. После аборта всегда бывает кровотечение. Это нормально. Что там не заметили или сочли возможным оставить без внимания, так это сильное, безостановочное кровотечение. И я легко могу представить, что его не заметили, если учесть низкий уровень профессионализма в данной области медицины. Вы должны понять, что клиники, специализирующиеся на абортах, не похожи на обычные. Там существует колоссальное давление двух факторов: денег и страха.
С одной стороны, аборты выгодны: вы можете заработать кучу денег за короткое время с приложением минимальных усилий. Чем больше операций вы проводите, тем больше денег зарабатываете, – поэтому возникает естественное желание проводить их как можно быстрее и экономить время в ущерб качеству. Если вы сводите всю операцию всего к нескольким минутам, вы начинаете работать на конвейере и уже не нанимаете квалифицированных медсестер себе в помощь, поскольку они слишком педантично относятся к таким мелочам, как стерилизация инструментов, соблюдение санитарных условий и прочее. Все это отнимает время, а у вас в очереди может сидеть около тридцати женщин. Поэтому вместо них вы нанимаете санитарок – зачастую имеющих весьма поверхностное образование, которые ассистируют, помогают и наблюдают за пациентками и которые в большинстве своем поступают на эту работу из идейных соображений. Они глубоко преданы делу борьбы за легальные аборты и не собираются ставить под угрозу это дело, поднимая лишний шум.
С другой стороны, вы испытываете сильное политическое давление, которое заставляет вас все теснее сдвигать в круг фургоны, чтобы защититься от нападок, разоблачений, попыток навязать вам правила и нормативы. Если вы совершаете ошибку, то меньше всего вам хочется, чтобы о ней кто-то узнал, особенно ваши коллеги. В этой сфере медицины действует неписаное правило: не доноси – не создавай неприятностей. Присовокупите к вышесказанному самих женщин, идущих на аборты. Большинство обращается в клиники тайно. Они приходят туда тайно, уходят оттуда тайно, они даже часто используют вымышленные имена, а если после операции возникнут какие-то осложнения, они, скорее всего, никому не скажут об этом, поскольку боятся огласки – особенно это касается молодых девушек, и иногда... – Мэтьюс поднял папку и бросил ее обратно на стол для пущей выразительности, – иногда результат таков. А вся эта история держалась в тайне, с начала и до конца. Любому потребовался бы ордер на обыск, чтобы хотя бы просто узнать о случившемся.
– А губернатор Слэйтер знал об этом? – спросил Хендерсон.
Мэтьюс понимал всю щекотливость вопроса и немного поколебался, прежде чем ответить.
– Он знал, что его дочь умерла в результате аборта, да. И именно я сообщил ему об этом.
– М-м-м... когда это было? – спросил Джон.
– На следующий день... это была суббота. Хиллари умерла в пятницу, вскрытие мы производили на следующий день, и тогда... – Мэтьюс поерзал на месте и с удрученным видом поводил глазами по сторонам.
– И тогда губернатор пришел посовещаться с доктором Лиландом Греем, своим личным врачом, который занимался случаем Хиллари. Я присутствовал при их встрече, чтобы сообщить о своих выводах.
Хендерсон поднял руку.
– Подождите, доктор. Позвольте мне убедиться, что я все правильно понимаю. Вы говорите, доктор Грей сел рядом с губернатором и в недвусмысленных выражениях сообщил ему о том, что случилось с Хиллари?
– Именно так, сэр.
– И вы сказали губернатору, что Хиллари умерла после неудачного аборта?
– Я описал ему причину смерти теми же словами, которые вы только что от меня слышали.
– Тогда... откуда появилась версия с передозировкой ворфарина?
Мэтьюс вздохнул и уставился на папку с заключением.
– Джентльмены, я выполнил свою работу максимально добросовестно. Я произвел вскрытие и сообщил о своих выводах лечащему врачу, доктору Грею. После этого я вышел из игры. Доктор Грей заполнил свидетельство о смерти, изменив содержание последнего параграфа с указанием причины смерти и написав, что последнзя наступила в результате передозировки ворфарина. И, как вам известно, именно эту версию сообщили прессе, с ведома и при полном одобрении губернатора. Очевидно, что основные пункты моего заключения были... передернуты, проигнорированы.
– Они сдвинули фургоны в круг, – сказал Джон. Мэтьюс кивнул.
– Вы правильно понимаете.
– И... и все это время вы все знали и молчали? Вы ничего не предприняли?
– Попробуйте сами как-нибудь. Просто увидите, что будет. С доктором Греем лучше не связываться, если ты дорожишь своей работой.
– Похоже, вы тут наведете шороху, – колко заметил Хендерсон Джону.
Джон перевел взгляд на сумку с камерой на полу.
– Хорошо... а что вы сейчас думаете, доктор Мэтьюс? Вы ведь заговорили об этом. Мэтьюс пожал плечами.
– Губернатор уже предал историю гласности, так что все в любом случае выяснится, а кроме того... – он указал пальцем на ордер, – вы меня вынудили.
Джон осторожно потянулся к сумке с камерой.
– Ну, поскольку вы уже в некотором смысле предали факты гласности... и губернатор тоже...
– И кто-то начнет задаваться вопросом, почему он все время считал причиной смерти передозировку ворфарина и лишь недавно узнал о том, что это было маточное кровотечение...
– Да, верно.
Мэтьюс поколебался, а потом продолжил:
– И поскольку начнут искать виноватого и кого-то найдут обязательно...
– Вас, вы считаете?
Мэтьюс на миг задумался, а потом сказал:
– Устанавливайте аппаратуру.
Джон широко улыбнулся и раскрыл сумку.
– Возможно, на это уйдет некоторое время. У меня нет оператора, так что мне придется все делать самому. Мэтьюс встал из-за стола.
– Позвольте помочь вам. Я могу установить штатив.
– Где тут розетка – подключить эти лампы? – спросил Хендерсон.
Прожектора освещали стену в приемной в Центре охраны человеческой жизни. В тени, черным силуэтом на фоне яркой белой плоскости, сидела Мэри, которая откровенно и прямо отвечала на вопросы Лесли Олбрайт, репортера Шестого канала, в то время как телевизионная камера, установленная на треноге рядом с Лесли, снимала все происходящее.
Настоящее имя Мэри оказалось Синди Дэнфорт. Она была девятнадцатилетней темнокожей девушкой, полной сомнений и опасений, но сейчас нашедшей новых друзей. Недавно она разговаривала по телефону с Шэннон Дюплиес. Девушки поделились друг с другом своими страхами, болью и горем, и процесс исцеления начался для них обеих. Для Синди величайшим утешением было просто найти человека, способного в полной мере понять ее переживания, особенно переживания, вызванные посещением Женского медицинского центра.
Но не только поддержка Шэннон побудила Синди принять решение. Рэйчел Франклин, официантка, первой рассказавшая Джону и Карлу про Энни, тоже находилась здесь, в приемной, целиком и полностью поддерживая Синди. Миссис Вестфол познакомила Рэйчел и Синди только вчера, а сейчас они уже были как сестры. Их тоже связывали общие переживания, общие воспоминания об известном медицинском заведении.
Здесь же находилась и Дин Брювер, любящая мать, которая по настоящему понимала и принимала всех такими, какие они есть. Вдобавок то обстоятельство, что она была матерью Энни, вызывало у девушек глубокое и сердечное уважение к ней. Они с радостью приняли Дин в свою жизнь.
И вот сейчас – хотя в глазок камеры был виден лишь силуэт девушки – ширма, скрывавшая ее во время прошлого визита, исчезла, и Синди лицом к лицу встретилась с Лесли Олбрайт, чтобы рассказать свою историю. Интервью продолжалось почти час.
Лесли задала заключительный вопрос, по-прежнему используя вымышленное имя Синди:
– Мэри, почему ты решила рассказать нам свою историю? Чего ты надеешься достичь этим?
Голос Синди звучал неуверенно, но смысл ответа не оставлял никаких сомнений:
– Знаете, я не хочу никому навредить и не хочу никому мстить, но... после того, что случилось с Энни, я просто должна сделать все от меня зависящее, чтобы такое не повторилось еще с кем-нибудь. Хиллари Слэйтер умерла, и все молчали; потом умерла Энни, и теперь, если я промолчу, может умереть еще кто-нибудь. Кто-то должен заговорить, и кто-то должен что-то сделать, вот и все.
– Ты хочешь добавить еще что-нибудь – что-нибудь, о чем я тебя не спрашивала?
Синди на миг задумалась.
– Просто... я просто хочу сказать всем девушкам: будьте осторожнее. Аборт – дело нестоящее.
– Спасибо. Ты отважная девушка. Синди смущенно улыбнулась.
– Спасибо...
Лесли обвела взглядом присутствующих – миссис Вестфол, Рэйчел и Дин Брювер. Все они чувствовали радость и гордость за Синди. Они захлопали в ладоши.
– Пожалуй, достаточно. – Лесли встала и выключила камеру. – Отличный материал. Просто отличный.
– Когда это покажут по телевизору? – спросила Синди.
– Я действительно не знаю, Синди, – честно ответила Лесли. – Может, сюжет пойдет в эфир, а может, и не пойдет никогда. Самое главное, у нас есть эта пленка. Ты рассказала свою историю, и будем надеяться, что однажды это окажется очень важным.
Рэйчел рассудительно заметила:
– Это не тянет на новости.
– Но это остается Истиной, и однажды... однажды люди узнают ее.
– Вот почему мы и делаем все это, – сказала миссис Вестфол. – Вот почему Шэннон дала интервью перед камерой там, на Востоке, вот почему мистер и миссис Брюверы дали интервью. Однажды люди узнают обо всем, но сначала мы должны все рассказать.
Лесли порылась в своей сумке.
– Да, кстати... сегодня я переписала интервью с Шэннон, а она просила обязательно дать копию вам. – Она вытащила из сумки видеокассету и протянула ее Синди.
Синди взяла кассету, но расстроено сказала:
– М-м-м... у меня нет видеомагнитофона.
– Можешь воспользоваться нашим, – предложила миссис Вестфол.
– А можно я тоже посмотрю? – спросила Рэйчел.
– Вы все можете посмотреть, – сказала Лесли. – Этого хочет Шэннон. И между прочим, она возвращается через несколько дней. Она забирает документы из университета. И хочет поступить в колледж здесь, как и собиралась сначала. Так что все вы получите возможность познакомиться с ней.
– Как по-вашему, есть ли у нас основания для возбуждения судебного дела? спросила миссис Вестфол. – Просто уже столько информации выплыло наружу.
Дин пожала плечами.
– Мы еще не уверены. Мы хотим собрать всех для встречи с Аароном Хартом, адвокатом. Если телевидение нам не поможет, вероятно, поможет суд.