Вы уж мне поверьте, я знаю. Я это видела. А мы тем временем хорошенько подготовимся.
Я смотрела, как они надрываются, перетаскивая с места на место мешки, наполненные баночками из-под бриолина, использованными иглами для инъекций амфетаминов, тюбиками губной помады и трехдюймовыми гвоздями для пневматических молотков, как их твердые и округлые мышцы перекатываются под кожей, словно маленькие зверьки. Они были такими шикарными посреди всей этой грязи и ржавчины. Словно ангелы, возникающие из клубов цементной пыли, работающие не покладая рук, потому что мне хотелось создать для нашего нового божества поистине величественный храм.
«Кто будет восседать на этом троне?» — гадали они.
Напряг крепчал на глазах, но я все предусмотрела. Сестры обижались на меня за то, что я постоянно гасила их восторги по поводу нового идола, говоря им, чтоб они не пускали попусту слюни, потому что ждать уже не долго, и они слушались меня во всем, даже если и недолюбливали меня из-за того, что я стала так близка с Мариной.
К концу строительства трона они стали уже такими капризными, что последний штрих я добавила сама: это была доска, прибитая перпендикулярно к изголовью так, чтобы образовывать крест. Я уложила на сиденье золотые и пурпурные подушки, а затем задрапировала отверстие между ножками куском серебристой материи.
Марина наблюдала за моими действиями из дальнего угла цеха. Видно было, что она относится ко всему этому с подозрением. Она видела, как я беседую с сестрами и как они повинуются мне — точно так же, как и ей, — просто потому, что им нравится повиноваться. Она по-прежнему спала со мной и позволяла ласкать себя, но, похоже, начинала жалеть, что поделилась со мной своею тайной. Мы были вместе и порознь: мои мысли были разделены между Мариной и той звездой, которую она обещала мне. Чтобы звезда проебла мне мозги насквозь. Проебла мозги нам обеим. Нам всем.
— Это будет президент? — интересовались девочки. — Нет, Элвис Пресли, живой и здоровый, который все это время скрывался в Юте и копил сперму, чтобы на нас на всех хватило!
— Нет, не угадали, — отвечала я им, разлегшимся у основания трона, на который я взгромоздилась прямо с ногами. Железное кольцо, к которому когда-то крепилась шапочка-электрод, висело у меня над головой, словно нимб.
— Тогда это тело Че Гевары! Нет, мумия Ленина!
Их обида обернулась обожанием за одну ночь, в течение которой я рассказывала им сказки, дразнила их Мариниными обещаниями.
— Нет, нет, — говорила я. — Гораздо круче!
— Тогда, может, Антихрист в дорогом костюме и галстуке, словно прямо из романа Брета Истона Эллиса.
— Нет, нет, — повторяла я. — Круче! Гораздо круче! Когда мне было одиннадцать лет, родители повели меня в церковь. Это случилось за несколько месяцев до пожара, в котором они оба погибли. Пока родители болтали с другими прихожанами, я бродила по церковному двору. Я заметила, как дочь одного из друзей моего отца зашла в тень за зданием церкви. Я пошла за ней и застала се перед массивным распятием Христа, первого революционера современного мира и явного Бога. По крайней мере, она мне так сказала. Первый революционер.
«Но это же Иисус Христос», — сказала я ей. «Разумеется. А знаешь, что бы я сделала, если бы встретила его или Бога Отца?» «Нет». «Если бы я встретила Бога во плоти, — сказала она, — я бы первым делом попыталась отсосать у него».
— Тогда это Чарли Мэнсон?
— Рэй Крок, создатель сети Макдоналдс?
— Председатель совета директоров «Найк», «Дисней» или «Уолмарт»? Призрак Маршала Маклюэна? Денис Родман? Какой у него цвет кожи? По какому каналу будет идти передача? Это будет аналоговый бог или цифровой?
— А может, это будет она? — сказала Анна, и возбуждение девочек троекратно возросло.
— Нет, — сказала я им. — Нет!
И все это время Марина скрывалась в темном дальнем углу, так что о том, что она здесь, можно было догадаться только по поднимавшимся оттуда через неравные промежутки времени клубам дыма.
— Если бог — это число, то сколько в нем знаков?
— А если ты все же встретишь его, прождав столько лет, что ты сделаешь?
— Я? Я у него отсосу!
Марина открыла мне страшную тайну, и тайна эта означала конец всему: я об этом догадалась даже прежде, чем это сообразила сама Марина. Она выпустила на свободу Антихриста, Зверя Последних Времен, и Зверь желал, чтобы его жестко выебли.
Я сказала девочкам, чтобы они приготовились, что ждать осталось совсем немного, и они кинулись подшивать, штопать и клепать спои шикарные наряды. Я заметила, что Марина лежит на своем матрасике вдалеке от нас, но беды в этом особой не было — она еще успеет вернуться в стадо. Она просто устала. Она слишком долго командовала, и теперь ей нужен отдых.
Она открыла свою тайну, открыла имя единственного истинного Бога, и все еще не могла прийти в себя после этого.
Я наблюдала, как она дышит во сне, считая мгновения между вдохом и выдохом. Как-то ночью я взяла ее на руки и положила на ее трон, потому что сама она до сих пор отказывалась туда садиться. Когда она проснулась и увидела, что я лежу, свернувшись, у ее ног, она в полусне слезла с трона и вернулась на свой матрасик.
Впрочем, какая разница.
Я положила ее к себе на колени и прошептала в ухо: «Все будет хорошо, успокойся», — потому что рано или поздно любому ребенку приходится утешать своих родителей. Разумеется, если они до этого не погибнут при пожаре.
— Я не понимаю, зачем все это, — отозвалась она.
— Тсс! — прошептала я и поцеловала ее волосы. — Все скоро кончится.
И не прошло и двух ночей, как оно почти и кончилось: девочки, мертвые, валялись вокруг, Марина восседала на троне, прибитая к нему гвоздями, распятая на кресте, разинув окровавленный рот, готовый принять в себя член Иисуса.
— Пора, — сказала я, и девочки тотчас начали собираться вокруг меня.
Марина вышла на охоту: она единственная продолжала время от времени это делать, хотя с тех пор, как она недавно подцепила сифилис и на верхней губе у нее виднелась отвратительная красная короста, особенным успехом она не пользовалась. Но она должна была скоро вернуться, и тогда мы могли начинать.
Я стояла на помосте для трона, и девочки собрались вокруг меня, словно верные ученицы, сверкающие блестками, демонстрирующие в разрезах кто грудь, кто бедро, кто зад. Разводы губной помады, пятна теней под глазами, словно синяки, скулы, увеличенные пластическими хирургами-любителями из нашей тусовки. В сумочках у них лежали косметички и rape alarms.
В воздухе витал запах их похоти — густой, мускусный и безрассудный.
Одна за другой они подходили ко мне, брали у меня огромные, размером с почтовую марку, промокашки с кислотой, и клали их себе на язык, словно облатку причастия. Затем они так же по одной отходили от трона.
Когда в очереди осталось только три девицы, нетвердой походкой в цех вошла Марина. Ее одежда была мокрой от лившего снаружи дождя.
— Что здесь происходит?
Я раздала последние три промокашки девушкам и ответила:
— Готовимся к встрече с богом.
Марина посмотрела вокруг, увидела рвение в глазах сестер и снова перевела взгляд на меня.
— Мы у него, мля, отсосем! — закричала какая-то девушка непослушным от химического опьянения голосом. Послышались смешки, кто-то взвизгнул.
Марина сразу погрустнела.
— Так нельзя, — сказала она. — Что ты им такого наплела?
— Когда-то я ходила в церковь, — промурлыкала я. — Когда-то я была невинной.
— Малышка, что здесь творится?
Марина стояла в паре шагов от меня, и глаза ее были полны слезами.
— Когда-то я ходила в церковь, — снова промурлыкала я.
— Я уже это слышала. Когда-то я тоже ходила в церковь, Золотце, что с тобой?
— Я знаю, что ты тоже ходила в церковь. Знаю даже в какую.
— Кончай! Мы начинаем или как? — заскулила одна из девушек.
По лицу ее градом струился пот: видно, природный наркотик бурлил у нее в крови. В то же мгновение другая девица упала на пол и забилась в судорогах.
Марина посмотрела на припадочную, затем на меня. Еще нескольких девушек начало пошатывать.
— Что ты им подсунула? — спросила Марина.
Джина, чувственная экс-стриптизерша, иногда подрабатывавшая автослесаршей, грохнулась прямо лицом на цементный пол, так что — клянусь вам! — из черепа ее прямо-таки посыпались мультяшные картонные звезды.
— …мне плохо…
— Прозрение, — ответила я.
Ночь, та ночь, в которую открылись тайны и отверзлись шлюзы.
Марина лежала рядом со мной, трезвая, сна ни в одном глазу.
— Я чувствую пустоту, — сказала она в темноте, наполненной холодным ночным воздухом. — Жуткую пустоту.
Я взяла ее руку в свою.
— А когда ты прикасаешься ко мне, — добавила она. — Я чувствую не пустоту, а тепло.
Я не смотрела на нее, я смотрела на огромные грязные окна на противоположной стене. Я слушала, что говорит она, и думала о том, что я могла бы рассказать ей в ответ. О том, как я тайком фотографировала ее. О том, как я долгие месяцы ходила за ней по пятам, прежде чем оказалась у дверей «Инициативы Электрической Дивы». О том, как я мечтала, чтобы она изнасиловала меня, сперва напичкав наркотой, чтобы целовала меня, как лунный луч, целующий темные океанские волны.
— Я люблю тебя, — прошептала Марина мне на ухо. В этом и заключалась ее тайна.
После того как она повернулась на бок и заснула, я долго еще лежала, уставившись на стену, и размышляла.
— Мне надо кое-что рассказать тебе. Это тайна. Никто не должен знать. Это наша тайна.
А затем — эти три слова, словно три динамитных шашки, упакованных в мех норки, пропитанный красотой и кровью.
— Прозрение, — ответила я, когда Марина спросила, что я такое подсунула сестрам. Прозрение в виде такой дозы девяностопроцентного галлюциногена, что она вырубит навсегда их слабые мозги через полчаса.
— Ты сказала мне правду? — спросила я, наблюдая, как Сара, Джулз и Тиш одна за другой валятся на пол. — Той ночью…
Марина тоже смотрела, как ее приемные дочери ничком валятся на цементный пол, похожие в своих шикарных новых платьях на невест, на упавшие кегли, на сорванные ураганом желуди. Когда Тереза упала на колени, попробовала проползти вперед, но тут же рухнула и забилась в судорогах, когда хрупкая фарфоровая Анна начала выплевывать сгустки крови, Марина закрыла глаза ладонями и из-под них тотчас же брызнули слезы.
Наконец мы оказались рядом, и тогда я положила руку на бедро Марины. Затем я взяла свободной рукой ее другую руку и поцеловала ее.
— Ваше величество, — сказала я и сделала реверанс. Маринины губы задрожали, и я поцеловала их, чтобы унять эту дрожь. Я схватила ее за голову, привлекла к себе, и она наконец приоткрыла рот в ответ, и я почувствовала тепло ее языка.
Если я встречу бога…
Это так давно, половину прожитых мною лет тому назад. Она не так уж сильно изменилась по сравнению с той девушкой-подростком, что так пленила меня тогда, за церковью, в тени которой ее незрелая грудь под белой блузкой казалась такой рельефной. Если я встречу бога…
Мы раздели друг друга, бойцы нашей прекрасной армии лежали на полу вокруг нас, околдованные чарами углерода, фосфора и неизвестных полимерных цепей. Мы сняли с себя наши свадебные наряды и ювелирные украшения, она позволяла целовать себя и целовала меня в ответ, а затем я повела ее к трону, кожа наша соприкоснулась, и во мне вспыхнуло пламя, которое спало внутри все эти годы.
— Что ты будешь делать, если встретишь бога? — спросила она еще до того, как расцвела у меня на глазах в следующем году, когда я могла следить за ней только издалека, потому что после того, как мои родители умерли, в церковь я уже не ходила.
— Я? Я у него отсосу! — ответила я надгробным камням, после того как ее увели. И повторила эти слова распятию.
И вот прошли годы, и я возвела мою королеву на трон, села рядом с ней и целовала ее. Я повернула рычаг в подлокотнике трона, и три фунта Пи-Си-Пи, кокаина и измельченного амфетамина осыпали нас, так что когда мы облизывали друг друга, наши языки пощипывало от наркотиков.
Если я встречу бога, я у него отсосу…
Она сидела на троне, и ржавый нимб сиял у нее над головой. Я раздвинула ей ноги и скользнула вниз.
Те девушки, что все-таки выжили после моего убойного коктейля, смотрели как мы страстно извиваемся и понимали, что видят нечто большее. «Неужели это и есть бог?» — недоумевали они. Неужели я созерцаю бога, многорукого и потного, такого охуительно сексуального и чувственного?
«Что ты им подсунула?» — спросила меня Марина.
«Прозрение», — ответила я.
Марина вилась подо мной, шевелила бедрами, прижималась к моему телу, тоже покрытому сверкающей наркотической звездной пылью. Я схватила ее запястья, развела их широко, ощущая, как легкие спазмы прокатываются по животу Марины, как ее бедра все сильнее и сильнее сжимают мою голову. Апокалипсис приближался. «Интересно, если бог кончит, не приведет ли это к гибели всего мира?» — подумала я и с размаху насадила запястья Марины на длинные острые гвозди, которые я вбила в концы вертикальной доски, образующей крест со спинкой трона. В этот момент Марина кончила: кровь хлынула из пробитых запястий одновременно с резкими сокращениями ее тазовых мышц.
Моя прекрасная принцесса содрогалась в пароксизмах нарастающего оргазма, распятая на холодном дереве, не зная, кричать ли ей от наслаждения или от пронзительной боли в запястьях и, наконец не выдержав, закричала и от того и от другого.
Я спустилась с платформы, чтобы насладится этим зрелищем. Мое лицо было влажным от ее любовных соков. Догадалась ли она, кто я такая? Или она всегда это знала?
Что я буду делать, если встречу бога?
Этому она меня сама научила в тот день.
Не поклоняйся никому. Не восхищайся никем, потому что в мире есть только одно всемогущее существо, которое имеет всю власть над тобой, которое носит одну с тобой одежду, трахается с теми же мужиками, что и ты, имеет с тобой на двоих одни потроха. Все боги — ненастоящие, потому что единственный бог-ты, и если тебе попадется один из этих обманщиков, ты должен убить его, потому что он лжец. Всякую мелюзгу, в которую никто не верит, даже она сама, трогать не надо: убивай только тех, кто опасен, тех, кто выглядит убедительно, тех, в кого можно почти поверить.
И вот Марина, развалившаяся на троне, пришпиленная к кресту, окруженная выводком своих красоток-учениц, похожих на потравленных тараканов, наконец получила ответ на свой вопрос.
Я начала собирать мои шмотки, чувствуя себя на вершине восторга и наслаждения, хотя в голове у меня слегка мутилось. Я натянула на себя старый комбинезон и туфли на высоком каблуке, потому что они первыми попались мне под руку. Затем я взяла пневматический молоток и гвоздь. Я обмотала волосы изолентой, чтобы они не падали мне на глаза. Я зарядила молоток.
Побросала самые необходимые шмотки в спортивную сумку, не задаваясь вопросом, как я собираюсь жить дальше, потому что это был слишком большой вопрос.
Затем я взобралась на помост к Марине, которая сидела с широко раскрытыми глазами и спокойно смотрела на меня. Кровавые пузыри набухли на ее вздутых от коллагена кукольных губах. Я подняла пневматический молоток и приставила его к ее лбу, в точку, где сходились ее брови. И нажала на курок.
Потому что: что нужно сделать, если встретишь бога?
Отсосать у него — а затем убить!
Расстройство чувств
Он всегда ходил сгорбившись, практически всегда, и, хотя, направляясь ко мне, он ничем не походил на убийцу, он был убийцей. Мы оба были убийцами.
Мы стояли перед заведением, которое в этих краях сходило за байкерский бар. Здание, в котором бар помещался, стояло рядом с подъездными путями, по которым подвозили грузы к кораблям, заходившим в док. Примостившийся в покровительственной тени огромного портового крана, бар весь так и щетинился от распиравшей его скрытой агрессивности и выглядел вызывающе, словно лозунг, сплетенный из колючей проволоки. Мотоциклы, сбившиеся в кучку на маленькой площадке перед баром, казались роем спящих насекомых.