– Прощайте.
Смерть посмотрела на меня пустыми провалами глаз, протянула руки, ласково закутала своим покрывалом и повлекла к невозвратным воротам. К воротам, за которыми нет добра и зла, только пустота.
Холодная неприступность плотно закрытых дверей, возле порога сидит усталый грайд.
– Сегодня приема не будет. Санитарный день, — он неуклюже пытается сострить. Как там наверху, чем все кончилось?
– Мы победили.
– Поздравляю.
– Подвинься, — я, ссутулившись, тоже привалилась к воротам. И долгожданный покой, наполнил мою душу. По дороге шли погибшие воины, зияя страшными ранами, с застрявшими обломками мечей, со стрелами в сердце, некоторые несли свои отрубленные головы, руки и даже ноги, хотя, как они при этом шли, непонятно. Просто шли. Некоторые приветственно помахивали мне руками, другие отворачивались, в молчании рассаживаясь по краям дороги, они тоже уже никуда не стремились, бок о бок с недавними врагами, здесь каждый ожидал своей участи. Приметив, какая толпа повалила к воротам загробного мира, я усмехнулась, даже здесь мне опять повезло — оказалась в первых рядах.
– Пропустите! — Целая шайка инкубов-духов, попыталась пролезть без очереди.
Все промолчали, и только мне надо было выступить.
– Эй, вы здесь не одни. Мы раньше пришли.
– А мы ещё вчера занимали, — они, огрызнувшись, нагло влезли к самим воротам.
Потеряв всякое терпение, я дважды постучала ногой в дверь.
– Открывайте.
Потом ещё два раза.
– Ноги отобьешь, у них здесь непонятно, когда откроется проход, видно ждут кого-то.
Для очистки совести, я еще раз постучала и смирилась. Грайд подставив мне плечо, просто сказал.
– Ты устала Эльфарран, отдохни, когда откроют, я тебя разбужу. Я видела его в первый раз, но опустив голову, доверчиво прикрыла глаза. Пусть я его совсем не знала, но здесь, мы, как зернышки одной шишки под жесткими смолистыми кожурками, были объединены одним чувством.
– О, пусть все закончится, и тьма или свет, все равно, но только пусть кончится это ожидание.
Осколки жизни. Говорят, что перед смертью мы многое вспоминаем. Осколки жизни, как в калейдоскопе, перемешиваясь, высвечивали странные картины. Иногда пугающие, иногда смешные.
Грайд вытер мне нос своей бородой.
– Петли скрипят, давай отойдем. Сейчас эта толпа как хлынет, нас просто сметут. Не все ли равно, когда мы встретимся с вершителем судеб. Теперь спешка не имеет значения.
Сноп света, вырвался из-под ворот, народ заволновался. Мы вовремя залезли на каменные валуны, и как на острове, возвышаясь над морем человеческих страданий, могли видеть, как устремившись в раскрывающиеся двери, духи, падали вниз в бездонную пропасть. Задние подбадривая тех, кто впереди, и стремились в невозвратный мрак подземелья. Печальные орки, строем шли по неровной дороге к пещере с красноватым отблеском. С бесцветными лицами вампиры, опираясь на осиновые колья, хромали к гнезду на высоченном дереве. Грайд, пожав на удачу руку, растворился во тьме.
Высокий полуночный призрак, кивнул мне.
– Иди сюда, самый жалкий властелин из всех, которых я знал. И что прикажешь с тобой делать, наградить вечным мраком, или пожалеть и сослать на вечные работы к адским котлам? — Он откровенно издевался.
Сверху на стол привратника упала роза, мертвая белая роза. Одна из тех, что я, накалывая до крови руки, сажала в проклятую землю мордорской пустыни. Закусив губы, упорно создавала красоту, и пусть говорили, что это только ради масла, нет, не ради него, ради себя. Одурманенная кольцами, я упорно, по крупицам создавала свой мир и верила, что даже на темном троне можно быть эльфийкой. И пусть соплеменники хладнокровно отобрали у меня все добрые чувства, я сажала розы. Они забрали мое сердце, я сажала розы. От меня отказались друзья, я сажала розы. Карая днем а ночью посылая хлеб голодным детям, я каждый день шла в бой за людей, за гномов, за орков. Они проклинали меня, исподтишка готовили восстание, но я, все равно, безжалостно билась с такими же, как и я, зверями в человеческом и нечеловеческом обличье. Билась за торжество жизни. Чтобы на полях могли взойти несмелые колоски нового урожая, чтобы маленькие зеленые яблочки не опали а превратились в наливные благословенные плоды. И пусть мой облик был далеко не слишком симпатичным. Редко кто может похвастаться удачным сочетанием всех достоинств.
Роза начала розоветь, и, чем дольше я вспоминала, тем сильнее она наливалась краснотой. Её лепестки темнели и преображались от моих мыслей. И вот уже живой, трепещущий, багровый цветок лежал на листах исписанных мелким, неровным подчерком.
– Оправдана, — раздалось, откуда то сверху. И яркий свет, пролился на мрак отчаянья.
– Пшла вон! — Рявкнул призрак, — еще раз заявишься со своими соплями, вышибу.
— Куда? — Я беспомощно оглянулась.
Он, ухватив меня за шиворот, дал такого пинка, что пропахав носом глубокую борозду, я вылетела за ворота. И словно боясь, что я опять полезу в обитель скорби, ворота тотчас захлопнулись. Я подождала немного, может все-таки откроют. Потом несколько раз пнула ногой дверь, но предупрежденные привратники, только злобно отогнали меня длинным шестом.
Страшно обиженная, я упорно продолжала сидеть под дверью, когда на меня упала тень высокого человека закутанного в плащ. От бессилья, мне хотелось сделать ему больно, и поэтому я прошипела:
– На сегодня прием окончен. Ты опоздал.
– Да, вроде, нет, — он подал мне руку, — я за тобой. Нам надо уходить.
– Ты знаешь обходной путь? Зайдем с черного хода! Пошли, — я, приняв его руку, легко поднялась. — Мне терять нечего, все равно, уже отсюда выкинули, — и обернувшись, запоздало погрозила кулаком адским воротам. — Даже каких то духов приняли, а меня… — и запнулась, не хотелось говорить первому встречному, как совсем недавно получила под зад коленкой.
Он, на счастье, совсем не обратил внимания на мои слова а, уверенно держа за руку, потащил по какому-то коридору. Пожалуй, мы даже побежали, и за нами удивленно потянулись тени неупокоенных душ, рваными полотнищами скользя по стенам. Многочисленные переходы, змеясь, выбрасывали нас в просторные залы, потом мы долго поднимались по длинной лестнице, и несколько раз перепрыгивали расщелины.
– Ты кто? — на втором часу бега, запоздало поинтересовалась я.
– Святой Низя, подойдет?
И тут до меня дошло, что мы бежим в противоположном, загробному миру направлении. Я резко затормозила.
– Мы бежим не туда!
– Туда, — но уже без прежней уверенности в голосе возразил, мой провожатый и тоже остановился. — Вроде, туда, ты не посчитала повороты?
– Пять, — на каждом из них я ударялась об угол правой рукой, и сейчас, подняв рукав, просто сосчитала синяки, — пять, я что, считать не умею!
Божественная музыка внезапно раздалась из соседнего ущелья, пение сотен нежнейших голосов и манящая сила любви, обворожили, обволокли нас. И пока незнакомец сосредоточенно разглядывал мой локоть, я смотрела на витые ворота, что появились из ниоткуда и призывно приоткрылись с перезвоном серебряных струн. Словно по волшебству, над зияющей темной пропастью возник золотой замок, с чудным садом диковинных деревьев: тончайшие витые башенки с витражными, разноцветными стеклами вместо крыш, бирюзовый узор дверей. Замок, поддерживаемый неведомой силой, висел в воздухе и без усилий, медленно и плавно плыл нам навстречу.
– О!!!!!!! — это было единственное восклицание, на которое я оказалась способна.
Зачарованно сделав несколько шагов по направлению светлых врат, я внезапно и жестоко была остановлена. Мои ручки потянулись к причудливой решетке, мои глазки впились в роскошные зеленые ковры, мои ножки… Увы, вот мои ножки, что так шустро рванули навстречу прекрасному, почему-то вхолостую, перебирали на месте. Вот незадача! Я поглядела вниз и все поняла — меня приподняв над землей, держали на руках.
– Отпусти, я хочу домой!
В едином порыве души и тела, я, рывком дотянувшись, все же вцепилась в прутья решетки — аж пальцы побелели. Но с упорством трудолюбивого муравья мой спутник потянул меня прочь.
– Я хочу домой, — громко вопила я, — хочу на цветущий луг и с бабочками побегать.
– Будет тебе луг и бабочки тоже, — он тяжело дышал и тоже не желал сдаваться.
– Я хочу этих.
– Перестань капризничать.
Песня закончилась, остров с замком, заколыхавшись в воздушных волнах, поплыл прочь.
– А-а-а-а, сейчас закроют!!! — не разжимая рук, я повисла над пропастью.
– Отцепись, сумасшедшая, — громко закричал он, и, внезапно сменив тон, попросил. — Нет, лучше не отцепляйся, — теперь уже и он висел над пропастью, держась за мои ноги и тщетно пытаясь достать до маленького выступа скалы. А я пыталась не разорваться пополам.
– Ты никакой не мертвец, ты весишь как туша медведя.
От напряжения пальцы повлажнели, и я начала медленно сползать вниз. Завитушки были немного корявыми, и их выступы царапали мне руки. Выступила кровь. Поняв, что долго я не продержусь, мой спутник обреченно разжал руки и рухнул в бездну. Всхлипывая от пережитого волнения, я кое-как подтянулась, вылезла на узкий карниз и, привалившись к воротам, облегченно вздохнула. За витыми столбиками торжествовало счастье,
– Наконец-то, я нашла тебя, мой дом, и я уже иду, — отдышавшись и пригладив прическу, я рванула на себя двери. И они с нежным звоном поддались, но то ли я слишком сильно потянула их на себя, то ли петли были разболтаны, а скорее всего, мне просто, кто-то дал щелчок по лбу… и не удержавшись, я тоже кубарем полетела в бездну.
Но парила я недолго, да и приземление, было более чем удачным. Меня поймали, как яблоко, что опытный садовод снимает, лишь одним встряхиванием ветки.
– Ты все поняла, ты пришла ко мне! — Он был так рад моей самоотверженности, что разочаровывать правдой не хотелось.
– Конечно, — буркнула я, — я жена тебе как-никак.
Даже здесь в кромешном мраке, я бы никогда не спутала стук сердца своего мужа ни с чьим другим. Стоя на маленьком пятачке скалы, мы от нечего делать сразу начали припоминать друг другу старые обиды и высказывать претензии. Никто не хотел уступать.
– Ты изменила мне, извинись.
– С тобой — это не считается.
– Ты знала?
– Догадывалась!
– Извинись!
– Нет!
— Тогда развод?
– Развод!
Для подтверждения твердости своих намерений я грозно топнула ножкой, скала треснула и ушла из-под моих ног. Громко ойкнув, я бросилась мужу на шею. Он мгновенно стиснул меня в объятиях, и мы опять застыли. Я с ужасом наблюдала, как обломок скалы рассыпается на куски и погружается в кипящую магму. Теперь моё положение круто изменилось в худшую сторону, поэтому, поборов гордость, я прошептала.
– Ладно, прости, пожалуйста
– Что простить? — он понял, что я готова сдаться, и не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться.
– Все.
– Что именно?
Пришлось припомнить события, начиная с детства, все равно, времени было хоть отбавляй. Начала я с прозвищ.
– Прости, что называла тебя: тупым бараном — пятьдесят два раза, занудой — сорок раз, павлином неощипанным — один раз, болваном бесчувственным — десять раз, глупым барсуком — три раза…
Он улыбнулся и поправил, с такой величественной улыбкой, что у меня слова застряли, где-то между гортанью и языком.
– Пятьдесят три, тупым бараном — пятьдесят три.
Похоже, его реестр был более точным. А я, углубляясь в воспоминания, покорно считала.
– Идиотом — дважды.
– Когда? — От прямоты моих излияний, его прошиб холодный пот. — Когда ты называла меня идиотом? В присутствии скольких лиц и при каких обстоятельствах?
Одумавшись, я замолчала, поняв, что если и дальше продолжу в таком духе, то он элементарно бросит меня вниз.
– Говори! — Его глаза потемнели, а я вздохнула про себя: "Точно сбросит", — и твердо произнесла. — Не помню, амнезия замучила.
Горячее дыхание бездны, клубясь, поднималось все выше, и мы, боясь шевельнутся, старались не производить лишних движений, поэтому все обиды выплескивали в прямых взглядах и гневном шипении.
– Тю, поглядите на них. Почитай годков с десяток не виделись, и что же, где слезы счастья? Точно два обиженных бегемота. — Гимли вспомнил, старую шутку.
Он, стоя наверху, разматывал длинную веревку и хитро улыбался. (Да эту ухмылку, я бы разглядела, даже с расстояния семи лиг и в кромешной темноте.)
– Мы, эльфы, — сразу объединившись (что значит одна кровь), мы вместе напали на гнома. — Кстати, не смешно.
Довольный собственным остроумием, Гимли с высоты своего превосходства, рассматривал нас.
– Что бы вы делали без запасливого Гимли, я вот тут сижу, жду, а они отношения выясняют, эльфы — одно слово. — Он, наконец сжалившись, бросил нам конец веревки.
– Я не полезу. Теперь твоя очередь, извиняться. — Хотя спастись очень хотелось, я хотела, чтобы Лег осознал всю глубину моей обиды, и опять просчиталась, он молча привязал меня и крикнул:
– Поднимай!
Сложив руки и с кислым выражением лица, я поехала к гному.
– Солнечная, — тот суетливо завертелся вокруг, — тебе не туго.
Он никак не мог справиться с эльфийским двойным узлом, суетливо вертел веревку в руках, пробовал на зуб и, наконец, отчаявшись, перепилил ножом, не удержавшись, чтобы не высказать мне:
– Эх, веревку жалко, сносу не было.
К дверям жизни и смерти мы подошли втроем, держа меня за обе руки, мои друзья остановились. Сквозь небольшую щель в дверь проникал солнечный свет.
– Вот здесь мы и распрощаемся. Тебе в Мордор, мне в Морию, а этому в Валинор, как говорится, кому что больше нравится.
Гимли сжал мою руку, и я почувствовала тепло его маленьких пальцев. Он глубоко вздохнул. И я поняла:
– Гимли, милый Гимли, мой рыжий веселый гном, самый верный друг и самый лучший оруженосец. — Опустившись на колени, я обняла его за шею, и спрятала лицо в странной, будто искусственной бороде. — Мне так тебя не хватало, если я могу все исправить, загладить причиненное тебе зло, скажи, я все сделаю!
– Отдай Морию, — сказал он просто.
– Ну ты и загнул, Морию. — Я ошарашенно фыркнула.
– Отдай, не будь жадиной, — это уже мой супруг встрял в разговор. — Отдай, тебе говорят!
– Пожалуйста!
Я не устояла — когда просят вежливо, разве можно отказать.
– Она твоя, друг, навечно, и извини, что все так получилось с коронацией, кольцо виновато, не я.
– Ага, насчет кольца, — он вытащил из кармана кольцо Дарина, обтер его от табака и протянул мне.
Мое морийское кольцо. Очевидно, гном подобрал его, когда я сорвала всех круглых предателей с рук. Подмигнув такому родному ободку, я, решившись, быстро одела его на палец, нет не на свой, на палец короля Мории — Гимли, сына Глоина. Это была очень торжественная минута, но она, увы, была безжалостно испорчена.
– А побыстрее нельзя, — внезапно из-за двери раздался стон.
– Ой, мы про Морреда забыли, — друзья резко дернули меня в проход.
С обратной стороны двери, вцепившись в ручку из раскрашенной меди в виде двух свившихся драконов, из последних сил боролся с тугой пружиной волшебник. Дверь, в своем стремлении захлопнутся, тоже боролась с волшебником и гораздо более в этом преуспевала. Морред неуклонно скользил по камням, чертыхался, упирался в любую выбоину, но все равно щель становилась все меньше — Гимли мы уже протискивали втроем.
– Все! — Маг выпустил свою добычу, и дверь с грохотом захлопнулась. — Мы победили. Вот только что с этой эльфийкой делать будем? Они, наверное, тело уже сожгли.
– Как сожгли, — я подскочила на месте, — кто разрешил так непочтительно обращаться с моим телом.
– Нет, вряд ли, — гном не мог оторвать взгляд от кольца, — по мордорскому времени вечер ещё не наступил, мы ещё можем успеть.
– Успеть куда? — спросила я и провалилась в сверкающий эфир.
Бум! Ой! Мамочка!.. И я в куске льда — опять Морред все перепутал, мордорских владык не сжигали, их замораживали, конечно, если что-то оставалось для последующего хранения. Неподвижные руки застыли в немом жесте прощания. На высоком пьедестале, словно птица в хрустально-алмазном плену, моё тело, вмороженное в лед, возвышалось посреди зала ледяных владык, который был скупо освещен коптящими светильниками. Из мглы вырывались образы тощей старухи, сгорбленной годами и властью, уродливого карлика и, кажется, горбуна без одной ноги, издали плохо было видно. У подножия пьедестала были выбиты слова: "Великая Эльфарран, беспощадная и ужасная". Вот значит, как правильно, постараюсь запомнить, но если что, я теперь знаю, где лежит шпаргалка. Рядом сложены мои клинки и сидит верный назгул, не пожелавший со мной расстаться даже здесь. Я принялась усиленно подмигивать. Чаки не заметил, погруженный в свои печальные мысли. Мне уже порядком надоело висеть эдакой ледышкой. Руки, раскинутые в стороны, были неподвижны. Попробовала брыкнуть ногами, — ноль. Я стала активно дышать на холодную прозрачную корку, она начала поддаваться — потек тоненький ручеек талой воды. Стало мокро и неуютно.