— Так вам и надо, — не смогла удержаться барышня от смешка.
— Так, а что у нас с нёбом? — продолжил осмотр Будищев. — Как и следовало ожидать, темное. Стало быть, песель у нас злой. Хотя это и так видно. Вон как скалится, зверюга!
— Вот еще! — с ноткой ревности в голосе возразила Люсия, забрав щенка себе на руки. — Он непременно вырастет доброй и воспитанной собакой. Мы поедем с ним в Петербург и…
— Могу себе представить, — ухмыльнулся прапорщик. — Вы видели местных псов? Вот он вырастет еще больше.
— Вы так думаете? Если честно не хотелось бы, чтобы он походил на здешних собак. Они все какие-то, даже не знаю как сказать. Неприятные, что ли.
— Просто они не доверяют людям. Дело в том, что для мусульман собака — нечистое животное, и они не очень их любят, а дети и вовсе шпыняют почем зря. А вот наши солдаты, напротив, к собакам относятся хорошо и, помяните, мое слово, скоро местные гавчики станут нашими союзниками.
— Как вы сказали, гавчики? — засмеялась барышня. — Право, вы такой забавный, когда придумываете эти странные словечки! Может, и впрямь, назовем малыша Гавчиком?
«Это ты еще не слышала, как я своим взводом командую», — с усмешкой подумал про себя Дмитрий, но вслух ответил: — Не слишком подходящее для «воспитанной и доброй собаки» имя, не находите?
— Пожалуй, — задумалась Люсия. — Знаете, у одного из друзей моего отца был дог по прозвищу Лорд. Как вы думаете, подойдет такая кличка малышу?
— Ну, не знаю. Мы все-таки в Азии. Интересно, как будет лорд по-туркменски, сердар?
— Сер-дар, — по слогам произнесла баронесса, как будто пробуя слово на вкус. — А мне нравится!
— Что вам нравится? — добродушно поинтересовался незаметно подошедший к ним Щербак.
— Да вот, Дмитрий Николаевич придумал имя для моего подопечного. Сердар. Как вам?
— Почему бы и нет, — согласно кивнул доктор. — Весьма подходящее имя для собаки. Вот только, чует мое сердце, дражайшая Люсия Александровна, избалуете вы его паче всякой меры.
— Это почему еще? — возмутилась барышня.
— Сердце у вас мягкое, голубушка, — улыбнулся Александр Викторович. — Он еще так мал, а уже сел вам на шею и хвостом виляет.
— Полно вам смущать девушку, — заступился Будищев, вызвав недоуменный взгляд доктора и сестры милосердия. [1] — Это она его пока он маленький жалеет. Вот подрастет песель немного так сразу станет по струнке ходить и честь лапой отдавать. Лучше расскажите, что новенького в мире и его окрестностях?
— Боюсь, — с усмешкой отозвался Щербак, — мои новости уже давно стали старостями. Если хотите узнать что-то свежее, то вам лучше обратиться к капитану Недоманскому. Помните такого?
— Он здесь? — высоко поднял брови прапорщик, как-то выручивший генштабиста в одной щекотливой ситуации.
— Да. Остановился вместе с надворным советником Костроминым.
— Интендантом? — заинтересовался Дмитрий.
— Именно. У них какие-то совместные дела. Один закупает припасы, другой делает вид, что контролирует этот увлекательный процесс.
— А вы хорошего его знаете?
— Недоманского?
— Нет, интенданта.
— Не то чтобы слишком. Так, встречались пару раз по делам службы.
— И что за человек?
— Как вам сказать, — задумался доктор. — Может, помните, Александр Васильевич Суворов говаривал, что чиновника прослужившего по интендантству десять лет можно расстрелять без суда и следствия? Это вот как раз про таких как он.
— Сурово.
— Что поделаешь, граф Рымникский был скор на расправу.
— А что наш друг Недоманский, не играет больше?
— Какое там. Говорят, что до возвращения Скобелева у них каждый день понтировали. Теперь, конечно, этот клуб прикрыт, но, сами понимаете, если что-то делать категорически нельзя, но при этом очень хочется, то…
— Горбатого могила исправит, — усмехнулся прапорщик.
Пока они беседовали, на лице баронессы сменилась целая гамма чувств. Сначала она прислушалась вполне заинтересовано, потом ее хорошенькое личико слегка поскучнело, затем на нем просто появилось выражение досады.
— Господа, если позволите, я оставлю вас, — сказала она, поднимаясь со скамьи.
— Конечно-конечно, голубушка, — с готовностью позволил ей уйти Щербак. — Вы, верно, устали. Ступайте, отдохните.
— Если позволите, я вас провожу, — вызвался Будищев, но порыв его не был оценен.
— Не стоит, мне совсем не далеко, — холодно отказалась баронесса, — разве что Федор пусть доставит этот кувшин.
— Как прикажете, барышня, — с готовностью согласился Шматов. — Нам это пара пустяков.
— Она что обиделась? — недоуменно спросил Дмитрий ей вслед.
— Весьма вероятно, — отозвался доктор. — Люсия Александровна, как и всякая иная девица в ее возрасте, не слишком любит разговоры, предметом которых не является.
— Неужели? — искренне удивился моряк.
— А вы как думали! Да, она отнюдь не глупа и весьма целеустремлена, но при всем при этом всего лишь женщина и хочет внимания. Странно, конечно, что интерес привлекли именно вы, но тут уж ничего не поделаешь. Чужая душа — потемки, а уж если она еще и дамская…
— О чем вы, Александр Викторович, — поморщился Будищев, — в конце концов, кто она и кто я?
— В том то и дело, друг мой. Здесь в лагере множество блестящих и не очень кавалеров, имеющих чины, благородное происхождение и связи в обществе. С состоянием, правда, за редким исключением, дела обстоят не столь хорошо, но тем привлекательней в их глазах дочь придворного банкира. Любой из этих господ стал счастлив, если бы мадемуазель Штиглиц обратила на него хотя бы чуточку своего благосклонного внимания, но бедная девочка отчего-то смотрит только на вас. Какая ирония, не находите?
— Вы это серьезно?
— Нет, что вы! — рассердился Щербак. — Я на старости лет решил податься в скоморохи. Конечно, серьезно. Ведь я вижу, как у нее горят глаза, когда она слышит рассказы о ваших подвигах. Как она ждет вашего прихода. Как рада вашим презентам, наконец!
— Но я, кажется, не давал повода.
— В том-то и дело, черт бы вас побрал! Все господа офицеры смотрят на нее с немым обожанием во взоре, выражая им горячую готовность носить на руках, ну и, конечно же, распоряжаться богатым приданым. И только вы ведете себя так, будто вам нет до этого всего дела!
— Так оно и есть…
— Дмитрий, умоляю, не лгите мне. Я уже не молод, знаете ли, и кое-что в жизни повидал, так что мне совершенно очевидно, что она вам нравится.
— Ну не без этого, — признал прапорщик.
— Дмитрий Николаевич, голубчик, — с жаром продолжил доктор. — Я знаю, что, несмотря на грубоватые манеры, вы отнюдь не чужды благородства. Прошу вас, оставьте ее. Ведь вы погубите бедную девочку!
Дальнейший их разговор прервало возвращение заметно повеселевшего Федора. Хотя денщик остановился в почтительном отдалении от хозяина, было видно, что его уши напряженно ловят обрывки их разговора и прапорщик воспользовался моментом, чтобы откланяться.
— Ну, мы, пожалуй, пойдем.
— Всего хорошего.
В расположение морской батареи они возвращались молча. Будищев размышлял над словами Щербака, а Шматов просто шел позади него с довольным видом, как будто только что нашел на дороге червонец.
— Что ты лыбишься, как пришибленный? — обратил на него внимание Дмитрий.
— Я-то? Ничего! — загадочно улыбнулся парень.
— Колись, обормот!
— Да ничего не случилось, — продолжал упорствовать Федька. Однако надолго его не хватило, и он радостно поведал: — От Аннушки письмо получил!
— Только что?
— Нет, еще утром. Просто вспомнил вот.
— Поздравляю!
— Пишет что все хорошо и у нее и у Семки со Стешей, они просили тебе кланяться и госпожа Берг так же.
— Спасибо, — мрачно буркнул в ответ Будищев, очередной раз вспомнивший, что письмо Гесе так и валяется недописанным.
— Хорошая она женщина! — закончил свое повествование Шматов.
— Кто?
— Как кто? — искренне удивился парень. — Гедвига Генриховна, конечно, жена твоя! Даром что из образованных, а добрая и обходительная.
— Феденька, — даже остановился Дмитрий, от пришедшей ему в голову мысли, — а кому ты еще про мое семейное положение рассказал?
— Чаво? — перепросил денщик, не осознавший, о чем именно спрашивает его товарищ.
— Я говорю, — терпеливо продолжал прапорщик вкрадчивым голосом, — кому ты, конь педальный, говорил, что мы с Гесей сожительствуем?
— Дык никому вроде бы…
— А точнее?
— Барышня Штиглицова интересовались, — вынужден был признаться парень.
— Так-с! А вот с этого места поподробнее. Говори конкретно, что ты ей наплел?
— Ничего я ей не наплел. Я все по совести рассказал, что живете в Гедвигой Генриховной ровно муж и жена! — возмущенно отвечал Шматов, потом немного подумал и добавил: — Хоть и не венчаны…
— Понятно.
— Чего тебе понятно, Граф? — обижено забубнил Федор. — Гедвига Генриховна она хорошая, любит тебя опять же. Ждет. Хозяйство у вас, мастерские. Вернешься, обвенчаетесь и будете жить как люди. Там глядишь, и детишки пойдут…
— А ты, значит, в крестные метишь? — хмыкнул прапорщик.
— А чего? Позовете, так и не откажусь!
— Вот только на хрена ты все это баронессе натрепал?
— А чего она на тебя смотрит, будто голодный на кусок сала! Нет, она тоже барышня добрая и приданное за ей справное дадут, только не пара она тебе.
— А не пошли бы вы все! — задумчиво заметил Будищев, которому только что доктор Щербак сказал почти тоже самое.
В самом деле, какого черта все кому не лень лезут в его личную жизнь? Тут может убьют завтра… С другой стороны, его действительно ждет в Петербурге Геся, с которой они через многое прошли. Войну, гибель друзей, долгую разлуку. Разборки с террористами. Он попытался вызвать в памяти ее образ, но почему-то не получалось. В памяти мелькали модные наряды, шляпки с вуалями и без, но вместо лица возникало почему-то мутное пятно. Потом в воображении появился госпиталь в Болгарии, где она служила. Там лечились после ранения Федька и Алексей Лиховцев, да и ему пришлось поваляться после одного дела… Вот она принесла ему собственноручно сшитую форму. На ней строгое коричневое платье, когда-то ослепительно белый, а ставший потом почти серым от бесконечных стирок передник, косынка с красным крестом и лицо … Люсии Штиглиц.
— Тьфу ты, мать твою через коромысло! — замысловато выругался Дмитрий.
— Чаво? — опасливо поинтересовался Шматов.
— Да так, мысли дурные в голову лезут!
— От дурных мыслей надобно выпить! — убежденно заявил Федя. — Тогда как рукой снимет!
— Угу, — буркнул в ответ прапорщик. — Или по бабам сходить.
— Известное дело, — охотно согласился денщик. — Сперва выпить, а потом по бабам!
Если в Закаспийском крае зима практически не ощущалась, то в Петербурге декабрь выдался на редкость холодным. Пронзительный ветер с Финского залива кружил вдоль широких проспектов поземку, заставляя немногочисленных прохожих прятать лица за меховыми воротниками. Тех, разумеется, у кого они были. У худощавой барышни осторожно ступающей по обледенелой брусчатке такового не было. Да и вообще одета была она, мягко говоря, несколько не по сезону. По внешнему виду ее можно было принять за курсистку или молодую учительницу из народной школы.
Иными словами одета она была скромно, чтобы не сказать бедно. Потертая шляпка без полей, длинное скорее осеннее, нежели зимнее пальто, из-под которого выглядывал лишенный каких либо украшений подол платья и немного стоптанные высокие ботинки со шнуровкой совершенно ясно указывали на крайне небогатое состояние. Тем не менее, одинокая путница направлялась не куда-нибудь, а в модный салон, ставший с недавнего времени весьма популярным среди петербургской публики.
Добравшись, наконец, до своей цели, она проигнорировала кнопку новомодного электрического звонка и со всей силы налегла на дверь, после чего оказалась в прихожей. После лютого холода и ветра, царящего снаружи, там было так тихо, спокойно и тепло, что даже не верилось.
— Что вам угодно? — с характерным ярославским выговором поинтересовалась хорошо одетая девица за стойкой, оскалив все тридцать два зуба в профессиональной улыбке.
— Добрый день, — тихо ответила барышня. — Мне очень нужно повидать госпожу Берг.
— Прошу прощения, мадам, — с легким пренебрежением в голосе ответила работница, — но Гедвига Генриховна очень заняты. Боюсь, оне не смогут принять вас. Но, быть может, я вам чем помогу?
Лицо посетительницы мгновенно вспыхнуло. Разумеется, ее внешний вид не позволял думать, что она будет завидной клиенткой в этом заведении, но терпеть откровенное хамство от провинциальной хабалки было выше всяких сил.
— Во-первых, мадемуазель, — ледяным голосом отчеканила барышня, причем по произношению сразу стало понятно, что в отличие от девицы за стойкой, ей этот язык знаком. — Во-вторых, я не нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужна госпожа Берг. Извольте сообщить ей о моем приходе!
— Как прикажете о вас доложить? — поджала губы девушка.
— Скажите, что пришла… Искра.
— Кто, простите?
— Искра, — повторила странная посетительница. — Госпожа Берг хорошо меня знает.
— Как прикажете-с — холодно ответила работница и чинно выплыла вон.
Но каково же было ее удивление, когда строгая хозяйка не просто приняла эту странную курсистку, но сама вышла к ней.
— Господи, боже мой, как же я рада тебя видеть, — радушно поприветствовала она барышню, раскрывая объятья. — Сколько же мы не виделись?
— Немало, — скупо улыбнулась Искра.
— Да ты совсем замерзла! — всплеснула руками Геся.
— Не стоит беспокойства. Скажи, мы можем поговорить?
— Конечно! Пойдем ко мне в кабинет, — радушно предложила владелица мастерской, потом обернулась к девице за стойкой и приказала. — Линда, будьте любезны, подайте нам кофе и булочек с корицей.
— Сию секунду, — отозвалась девушка и почти бегом отправилась выполнять распоряжение.
— Линда? — не без удивления в голосе спросила Искра.
— А что поделать? — лукаво усмехнулась модистка, — не встречать же клиентов Лукерье!
— Да, действительно, — вынуждена была признать посетительница.
— Вообще-то, обычно клиентов встречают другие девушки, но сегодня их нет, а я слишком занята. Вот и пришлось поставить ее, глупа, конечно, и не слишком отесана, но что поделать?
— Я заметила.
— Бог с ней, лучше рассказывай, как дела. Хотя погоди, быть может, ты голодна? Я распоряжусь…
— Нет-нет, я не хочу есть. Продрогла, это верно, но не более. Что же до прочего, то боюсь, мне похвастаться нечем. Это ты пошла в гору.
— Не говори так, — помрачнела Геся. — То есть, конечно, мне не на что жаловаться. Моя мастерская процветает и приносит недурной доход.
— А где твой муж?
— Ну, какой муж, мы ведь так и не обвенчались.
— Разве? Я слышала вы уезжали для этого в его имение.
— О, не напоминай мне. Этот ужасный отец Питирим был так ревностен и придирчив в своих наставлениях, что даже Будищев не выдержал и поспешил покинуть эту несносную деревню.
— Вот уж не думала, что сельские батюшки столь щепетильны.
— Представь себе!
— Значит, до венца дело не дошло?
— Увы. Сначала было не до того, а потом Дмитрий и сам охладел к этой затее. Нет, он, конечно, не отказывался прямо, но всякий раз возникали какие-то новые обстоятельства. А потом он вернулся на службу и отправился на Каспий. В общем, все так сложно…
— Все мужчины одинаковы!
— Это уж точно. Но, знаешь, я совсем не жалею, что не стояла у алтаря с дурацким букетом. Поверь мне, в положении свободной женщины есть свои плюсы! Хотя, что мы все обо мне, лучше скажи, ты как?
— Ты хорошо знаешь, какую жизнь я веду. В этом смысле мало что изменилось.
— А знаешь, — неожиданно заявила Геся, — я тебе даже немного завидую. Нет, модная мастерская, богатые клиентки, обеспеченная жизнь, это все, конечно, прекрасно, но иногда хочется чего-то большего. Какого-то дела. Ты меня понимаешь?
— Более чем. Собственно, я именно поэтому к тебе и пришла.