Что же, опять был сон? Нет и нет!
Целый день меня преследует мысль: что она хотела, о чем просила?
Сегодня я ее спрошу.
Вечером, после ужина, я хотел взглянуть на ненюфар, но его не оказалось на столе. Мина на мой вопрос ответила, что выбросила увядший цветок. Жаль, я привык к нему.
Ночью сон бежал меня. Я ждал.
Но все было тихо. Стол стоял пустой и темный. Воздух был спертый. Я ждал.
Но все напрасно…
Наконец, больше не мог выдержать, встал и открыл окно.
Луна сияла. Далеко по направлению Долины ведьм вился туман, принимая различные очертания. Мне казалось, она там, она ждет меня.
Чего она хочет?
Как я ни всматривался в туман, ее не было. А между тем я ясно чувствовал, что она там и ждет.
Не пойти ли? А если правда, что говорят о Долине ведьм?
Пока я колебался, выглянуло солнце и туман рассеялся, вместе с ним ушли и мои желания и сомнения. Все-таки спрошу у фельдшера нервных капель.
24-е
Был на деревне, сказал, что болит голова, и просил капель.
Фельдшер смеется: «Уж и вам, как Генриху, не снятся ли девы, сотканные из тумана, с ненюфарами в волосах?»
Кстати, Генрих поступает в помощники к церковному сторожу. Он говорит, что не может видеть свежей крови и что должен отмолить свою душу. Его сильно подстрекает старик сторож, да и немудрено, старик страшно дряхл, говорят, ему больше ста лет и он нуждается в молодом помощнике.
Он уверил Генриха, что если вампир попробовал крови человека, то тому очень трудно от него спастись. А в церкви, кроме защиты Божьей Матери, старик предлагает и свою помощь.
– Я умею возиться с этими паскудами! – утверждает он.
25-е
Пью капли и сплю отлично, не лучшее ли это доказательство, что дело не в вампирах, а в нервах.
И чего я струсил? Надо было посмотреть, что было бы дальше. Все идет своим порядком, только Генрих с усердием кладет поклоны и звонит на колокольне.
Попробовал расспрашивать его. Молчит. Сознался только, что ранка на шее плохо заживает.
– И не заживет, пока она не укусит кого другого, – буркнул старик сторож, слышавший наш разговор.
У старика, видимо, «не все дома», как говорится. Над окнами, над дверями, на подоконниках – всюду нарисованы кресты. Щелки, замочные скважины забиты чесноком; около кровати Генриха висят венки из омелы и цветов чеснока. Сад полон этим же вонючим растением.
На мой вопрос:
– Что это?
– Она не любит! – ответил старик.
Когда же я стал объяснять ему, что наука не признает существование вампиров и что мертвые не встают из гробов, он только покосился на меня и прошамкал:
– Молод еще, поживи с мое!
Мина говорит, что старик знал лучшую жизнь. Он был дядькой одного из молодых графов Дракула и жил в замке. Но семью постигло какое-то несчастье, которое и свело в могилу почти всех из рода. Замок забросили, и он пришел в упадок. Говорят, есть дальние родственники где-то в Америке, но никто не знает, где они.
– Стойте, – прервал чтение один из молодых людей. – Гарри, да не вы ли этот американский наследник? Я что-то слышал подобное.
– Пожалуй, вы правы, – сказал молодой хозяин, – что дело идет обо мне, вернее, о моем дяде. Дядя со стороны матери оставил мне, умирая, свои хлопчатобумажные плантации и какие-то права на замок и титул. Первое время у меня не было времени думать об этом: наступил кризис в торговле хлопком – надо было спасать доллары. И вот только полгода назад я решил ехать в Европу. Оказалось, что замок и земли существуют, но все страшно запущено. Замок с виду представляет руину, и я даже не был в нем, тем более что не могу получить ввода во владение – не хватает акта похорон двоюродного деда или указания места, где находится его могила. Вот я и просил Карла Ивановича разобрать школьно-церковный архив. Нужной бумаги нет, а он выудил какие-то записки и рассказы о здешних вампирах. По правде говоря, мне некогда было его выслушать, тем более что местный священник все объясняет старинными легендами, а деревенский староста уверяет, что вот уже тридцать лет, как у них в деревне не было ни одного случая убийства или загадочной смерти. Раз только и случилось, что пьяный столяр зарубил свою жену, да и та после этого жила целый год. Зиму, как вы знаете, я провел в Париже. А весной меня и потянуло на охоту. Вот я и предложил вам поехать в мое, хотя еще и не утвержденное, поместье в Карпатских горах. Замок выглядит сумрачно, и я велел пока отделать Охотничий дом.
Карл Иванович забрался сюда раньше и глотает архивную пыль.
– Если б мистер Гарри разрешил посмотреть архив замка, – заявил старый библиотекарь.
– Хорошо, хорошо. Это от вас не уйдет, мы все пойдем осматривать замок. Друзья, по последней сигаре, – предложил хозяин. – Продолжайте, Карл Иванович.
27-е
Ночи стали темнее, сплю хорошо, и нервы совершенно успокоились.
Вчера заходил к Генриху. Он бледен, но, видимо, тоже успокоился. Старик усердно подмалевывает крестики и разводит чеснок.
На мои насмешки по поводу чеснока ответил:
– Эх, связываться с тобой только не хочу, а уж порассказал бы!
Надо подпоить старика, авось развяжет язычок.
28-е
Все идет спокойно и скучно. По ночам запах чеснока из церковного сада проникает даже и в мою комнату.
29-е
Сегодня зашел к нам церковный сторож, принес Мине в чистку какие-то церковные вещи.
Я его зазвал в кабинет и угостил чаем, куда успел влить ложки две рому.
Старика живо развезло, и он начал ораторствовать: говорил о замке, о порядках в нем, о гончих, о прекрасной бедной графине.
– А вот поди ж ты, – развел он руками, – чуть она меня не загрызла!
– Кто, гончая сука? – спрашиваю я.
– Какая там сука, графиня. Умерла это она, а как полнолуние, так и пойдет ходить. Пристанет к кому – известно, погиб человек! Иной тянет месяца два, а иной и сразу ноги протянет. Выпьет у человека жизнь. Много тогда народу из замка разбежалось… А вот однажды идем это мы опушкой, а матерый-то волк и прысь на меня, повалил; я уже Богу душу представил! А она-то, моя голубка Нетти, красавица, как разъярится да ему, паскуде, в загривок впилась…
– Кто, графиня мертвая? – удивился я.
– Ну тебя, путаешь все только! Гончая Нетти, я сам ее вынянчил; и ни за что пропала собака! В ту ночь и погибла, когда змея укусила молодую графиню. Знаешь, та, с зелеными глазами…
Чем дальше, тем рассказ его путался все больше и больше, и окончательно нельзя было уже отличить, о ком идет речь: о суке Нетти, о графине или о змее. Кто кого укусил и у кого были зеленые глаза.
– Я ее утопил в старом колодце! – с гордостью закончил старик.
Он пошел домой, я его не удерживал. На пороге он оглянулся и, смеясь, спросил:
– Что, помогает?
Глава 3
5-е
Наступило полнолуние. Я тоскую, меня гнетет неведомое желание, кругом какая-то пустота.
Что она хотела, о чем просила?
Каждую ночь, помимо своей воли, я жду ее и прислушиваюсь…
Тихо.
Только противный чесночный запах стоит в комнате. При открытом окне он легче, несмотря на свободный доступ воздуха.
Чего я жду? Сна?.. Видения?..
Днем я совершенно покоен, но к ночи становлюсь раздражительным, не могу найти себе места. Меня тянет куда-то, что-то надо сделать, но все неясно, неопределенно, а потому еще мучительнее. Состояние становится невыносимым.
Завтра пойду и принесу ненюфар.
6-е
Днем я был сам не свой, к вечеру пробрался за деревню, сбежал в долину, к озеру, и сорвал прекрасный ненюфар. Причем по колено попал в болото.
Крадучись, точно вор, принес его в комнату.
Сижу у стола и жду. Ничего! Надо лечь.
Всю ночь не мог спать, ждал и ждал – ничего!
Ненюфар недвижим, и только запах чеснока царит в комнате.
Что делать? Как добиться ее возвращения? Чувствую, она страдает, но как и что?!
11-е
Был на озере несколько раз, но, кроме промоченных ног и испачканных сапог, ничего не добился.
Тоска моя нарастает… она для меня не видение, не призрак, а любимая, желанная…
13-е
Был у Генриха. Старик хитро улыбается. На мой вопрос о суке Нетти довольно обстоятельно объяснил, что у графов в замке была отличная стая гончих, а Нетти была любимицей самой графини и имела привилегию лежать у ее ног.
– Уж не иначе как старый американский дьявол уходил ее, – говорил старик. – С первого же дня она его невзлюбила! Чуяла. Как завидит, ощетинится, оскалит зубы… а в ночь, как захворала графиня, на Нетти смотреть было страшно. Когда я вбежал в комнату, Нетти стоит и трясется, шерсть на ней вся дыбом, изо рта пена, а глаза дикие, зубы щелкают. Некогда было тогда заняться ею, а помню, это я хорошо помню, как открыл я дверь на террасу, Нетти как сумасшедшая бросилась вон и скрылась по направлению старой капеллы… Больше ее и не видели…
– Ты думаешь, что змея укусила Нетти? – спросил я.
– Нет, змея укусила графиню.
– Откуда же взялась змея в замке? – удивился я.
– Из футляра, старый дьявол привез…
Когда я уходил, старик спросил меня: хорошо ли я сплю и перестал ли ходить на озеро.
– Кто тебе сказал, что я был на озере?
– Да где же вы сапоги-то пачкаете, ведь все в тине, не ототрешь. Ничего, будете спать хорошо, – прибавил он и засмеялся.
Придя домой, я все раздумывал, почему старик интересуется, хожу ли я на озеро, и почему он уверен, что я буду спать хорошо.
Раздумывая, я ходил по комнате и нечаянно задел занавес у окна: из-под него что-то скользнуло и упало на пол – поднимаю, и что же!.. Гирлянда засохших цветов и луковиц чеснока! Так вот откуда этот противный запах, а я думал из церковного сада. Не иначе как старик подкинул мне ее.
– Здесь опять перерыв, – сказал старик библиотекарь.
– И отлично. Пора спать, а то половина гостей дремлет, капитан Райт так и похрапывает, – заявил хозяин. – Доброй ночи и побольше прекрасных сновидений.
Все охотно разошлись по комнатам деревенской гостиницы – усталость охотничьего дня давала себя знать.
Глава 4
Утром за чаем веселый хозяин спросил:
– Господа, кого посетили ночью здешние девы? Неужели никого!
– Меня, – робко заявил один молодой человек, скорее мальчик – лет шестнадцати, болезненный, нервный.
– Что, как, расскажите? – посыпались вопросы.
– Она пришла и просила открыть дверь, где она давно томится, и сказала, что берет меня в свои рыцари, – конфузясь, сообщил мальчик.
– Какую дверь, где? – спросил Гарри.
– Не знаю. Она сказала «ищи».
– Ну, конечно, она была с распущенными волосами и с ненюфарами? – смеясь, сказал доктор.
– Совсем нет, – ответил юноша, – я рассмотрел ее хорошо и узнаю из тысячи. У нее темные волосы, и большой черепаховый гребень держит их на затылке.
– Галлюцинация, – пробормотал доктор.
– Лошади готовы! – доложил слуга. Все бросились к ружьям, сумкам, патронташам, и все женщины и вампиры мира были забыты. Охота.
Глава 5
Вечером охотники собрались вместе. Трофей был великолепен, а потому и состояние духа у всех повышенное. После хорошего ужина и многих стаканов вина разговор с охотничьих приключений снова перешел на вурдалаков.
Вытребовали старика библиотекаря и подступили к нему с вопросами, не нашел ли он продолжения дневника учителя.
– Нет, господа, в церкви идут приготовления к празднику Богородицы, а потому ризница и архив подле нее замкнуты. Но если мистер Гарри позволит, то я могу прочесть письма, найденные сегодня в Охотничьем доме. Мы были там с управляющим, и дом, как уже известно, не успели приготовить к сегодняшнему вечеру. Он очень запущен. Даже к завтрашнему будет готова только часть дома: столовая и несколько спален, – говорил библиотекарь. – Убирая одну из спален, управляющий нашел в столе пачку писем и передал мне. Я просмотрел их, мне кажется, что письма эти имеют связь с дневником учителя, и вот если господа пожелают, я их прочту, – предложил Карл Иванович.
– Просим, просим!
– Я предполагаю, – продолжал Карл Иванович, – что это пишет один товарищ другому; место отправления, судя по пометке, Венеция, Италия.
Письма к Альфу
Письмо первое
Милый Альф!
Ты не можешь себе представить, как я счастлив. Мне разрешено, вернее, я могу вернуться на родину, которую оставил семилетним мальчиком. До сих пор для меня тайна, почему я был отослан из родительского дома.
Я много раз тебе рассказывал, как богато и весело жилось в родовом замке отца, но я как-то стеснялся рассказать тебе последние мои впечатления.
Сегодня мне хочется это сделать. Не знаю сам, что побуждает меня к тому.
Начинаю.
Был прекрасный весенний вечер, солнышко еще не закатилось, сад благоухал запахом цветов; все собрались на террасе. Я и малютка Люси, моя сестренка, также присутствовали. Любимая собака мамы лежала около нас.
Вдруг входит слуга и докладывает, что старый чужой господин просит разрешения переговорить с отцом.
На разрешение отца ввести его на террасу явился старый седой господин, одетый в длинное полумонашеское платье. Я заметил, что у него были красноватые глаза и пунцовые губы на бледном лице.
При первых звуках его голоса Нетти, любимая собака матери, вскочила и, ощетинившись, бросилась на него. Она точно хотела вцепиться в его ноги, но страх перед палкой, которую держал незнакомец, заставил ее отступить.
– Поразительно, что с Нетти, – сказала моя мать. – Извините, – обратилась она к незнакомцу, – это первый раз, что Нетти бросается на чужих.
– Петро, выведи собаку, – приказал отец.
Незнакомец, казалось, не обратил никакого внимания на выходку Нетти и с низким поклоном подал отцу большой запечатанный конверт.
Пробежав несколько строк, отец обратился к матери и начал сообщать ей содержание письма. Я, конечно, не понял, да и не все слышал. Дело кончилось тем, что отец и мать предложили посланному сесть и изъявили свое согласие на его просьбу.
Пропустив первое мимо ушей, незнакомец спросил:
– Когда же позволите привезти гроб?
– Завтра, если хотите, – ответила мать.
Поклонившись, незнакомец удалился.
О чем говорили отец с матерью, я не разобрал; поминали капеллу, деда, старый портрет, но какую все это имело связь, я тогда не понял.
Вчера мне не удалось кончить письма: пришел Сильвио и уговорил прокатиться на Лидо. Вечер был чудесный. Гондола наша тихо скользила по воде. Отблеск заходившего солнца золотил облака. Кругом нас раздавались пение и музыка с соседних гондол.
Я, настроенный на воспоминание о прошлом, думал о моей матери и ее преждевременной кончине. Она умерла, когда я уже был в Нюрнберге. Как прекрасна она была и как быстро увяла. До сих пор я не знаю болезни, что свела ее в могилу. На мои вопросы отец не отвечал, так же, как не объяснил мне причины, почему я был отослан из замка. «Это желание твоей матери».
Но почему? Она так любила меня!
Я ясно представлял себе мою мать: высокая, стройная, с тяжелыми русыми косами. Голубые глаза любовно и нежно смотрят на меня… Я точно чувствую их… и что же… два глаза смотрят на меня, но это не голубые глаза матери, а жгучие, черные.
Они промелькнули и исчезли… а я не могу их забыть!.. Мне необходимо их еще раз видеть!..
Пока прощай.
Письмо второе
Милый Альф.