В глубокий ночной час, когда все стихло в погруженной в сонную тьму квартире, в небольшой щели между кухонной раковиной и облезлой стеной блеснула пара крохотных глаз — блеснула и погасла, и тут же блеснула снова. Потом из щели осторожно высунулась маленькая серая мордочка с настороженно шевелящимися усиками-вибриссами. Мышь застыла, жадно втягивая носом сыроватый воздух, пропитанный вкусными запахами. Человеческие ноздри не уловили бы этих запахов — для них они были уже слишком слабыми, но для мыши это был запах резкий, сильный, близкий и очень притягательный. Где-то совсем рядом находилась еда — много еды. Мягкий густой запах хлеба. Сладкий запах сахара. Суховатый запах крупы. И множество других запахов, принадлежность которых зверек не мог определить, но они определенно были съедобными. И они тянули — настойчиво, безудержно тянули к себе.
Мышь была совсем молоденькой. Она жила на свете всего несколько месяцев, но уже успела хорошо познать множество опасностей окружающего мира. Она отлично запомнила приятный запах маленького оранжевого катышка, который в одной из квартир сгрызла ее сестрица, опередив всего на секунду, и вскоре забилась в страшных судорогах и издохла. Она знала, что существуют странные железные штуки, в которых лежат кусочки сыра или хлеба. Когда она сунулась в одну такую, ее спасли только чудо и хорошая реакция — ей всего лишь прищемило и вырвало пару усов. А еще она знала, что во многих квартирах и за пределами дома живут ужасные хвостатые чудовища с горящими глазами, когтистыми лапами и огромными клыками. Она видела, как такое чудовище сцапало ее братца так стремительно, что он не успел даже пискнуть, и съело без остатка совсем рядом. Были и другие чудовища — двуногие и вовсе уж гигантские, но эти чудовища были куда как более ленивы — они не утруждали себя выслеживанием и охотой и лишь издавали оглушительные звуки и бросались разными тяжелыми предметами. Попадали они очень редко, но все равно было страшно. К тому же многие из этих существ то и дело выпускали изо рта дым с очень противным запахом, от которого щекотало в горле и хотелось чихать. Тем не менее, к местам, где обитали эти ужасные создания, стремились все мыши, поскольку там всегда было очень много еды, и иногда она даже лежала без присмотра, как попало.
Мышка обнаружила эту квартиру всего несколько дней назад, но для нее это был огромный срок. Вначале та ничем не привлекла ее внимания. Квартира казалась пустой, и запахи в ней царили исключительно неприятные. Мышка не уловила ни запахов чудовищ, ни запахов гигантов, едой и подавно не пахло. Кроме того, она не ощутила запаха присутствия других мышей. Похоже, ее товарки никогда сюда не забегали, а значит, делать тут было нечего. Все же, мышь выглянула было из-за плиты, но тут же стремительно умчалась обратно. Позже она так и не смогла понять, почему это сделала — ведь никакой угрозы не было. Но все же что-то ее напугало.
Днем спустя она снова решилась заглянуть на странную кухню — на сей раз в обществе годовалой мыши, бежавшей в том же направлении. Но та, едва впереди забрезжил бледный дневной свет, вдруг остановилась как вкопанная, тревожно нюхая воздух, после чего развернулась, метнулась куда-то вбок и исчезла. И в тот день мышка не решилась проинспектировать кухню.
Но мышь была очень любопытна и очень настойчива. К тому же, она была очень голодна и пока еще не нашла постоянного источника пропитания. И на следующий день снова пробежала извилистой сырой тропкой под подгнившими досками и высунула нос из-за раковины. На этот раз, к своей радости, она увидела на кухне двуногих гигантов. Один из них пускал дым изо рта, другой мгновенно погнался за ней, но мышка тотчас улизнула. Внутри у нее все трепетало от нехитрого мышиного восторга. Раз в квартире появились гиганты, значит, обязательно появится и еда, и нужно только дождаться, пока они уснут. Только бы гиганты не привели с собой клыкастых чудовищ.
И вот ее усилия вознаграждены. Запахи еды — восхитительные запахи! Слабые запахи гигантов. И ни малейшего намека на запах огнеглазого чудовища!
Мышка выбралась из своего укрытия, и на нее тотчас нахлынуло уже знакомое странное чувство страха. Захотелось юркнуть обратно и бежать без оглядки, она чувствовала угрозу, хоть и не могла понять, откуда та исходила — ведь у этой угрозы совершенно, совершенно не было запаха. Но голод на сей раз пересилил страх.
На полу она обнаружила несколько хлебных крошек и проглотила их. Взобралась на табуретку, перелезла с нее на газовую плиту, где обнаружила крошечный ломтик полусырой картошки и сгрызла его. Перебралась с плиты на подоконник, оттуда перепрыгнула на стол и суетливо забегала взад-вперед. Она нашла немного сахарных крупинок и небольшой темно-коричневый приятно сладко пахнущий предмет, лежащий на блестящей бумаге. Вкус у предмета оказался восхитительным, и ее острые зубки сточили почти половину, прежде чем мышь почувствовала хоть какое-то насыщение. Ухватив остаток, она скатилась вместе с ним со стола и юркнула обратно за раковину. И тут же вынырнула — уже без него. Искать — еще искать, чтобы запасти впрок — кто знает, когда ей в следующий раз так повезет?!
Но кроме еще пары хлебных крошек мышь ничего не нашла. Очень вкусно пахло из большого белого холодного шкафа, но открыть его ей было не под силу. Из маленького же шкафчика на стене тянуло хлебом, но он был слишком высоко, и залезть туда мышь не смогла.
Оглядевшись и обнюхавшись, мышь осторожно проскользнула по коридору в глубь квартиры. Ткнулась в одну закрытую дверь, нюхнула воздух в щели. Пахло двуногим гигантом, дымом и еще каким-то запахом, резким, сладким, но совершенно несъедобным.
Повернувшись, мышь обследовала коридор, но ничего не нашла. Тогда она юркнула в открытую дверь и суетливо забегала возле шкафа, настороженно оглядываясь. И тут ее ноздри уловили слабый, но очень знакомый запах. Так пах сыр. Запах шел из второй комнаты, дверь в которую была гостеприимно приоткрыта.
Некоторое время мышка напряженно нюхала воздух, потом пробежала с метр и замерла. Пробежала еще немного и опять застыла. Так, короткими перебежками она добралась до двери и осторожно проскользнула внутрь. Запах сыра усилился, но вместе с ним она почувствовала и другой запах — где-то в этой комнате был двуногий гигант. Хотя, это было не так уж страшно. Главное, что здесь не пахло хвостатым чудищем.
Она начала осторожно передвигаться по гостиной, отыскивая источник запаха, и вскоре обнаружила его. Сыр был в двух местах — возле стены и где-то на стуле рядом с кроватью, с которой тянуло гигантом. Со стула доносился еще и приятный хлебный запах, но туда мышь решила пока не соваться — лучше воспользоваться тем, что находится от гиганта подальше.
Кусочек сыра лежал у самого плинтуса — даже не кусочек — клочок, но все же… Мышь дернулась к стене, но тут же замерла, чуть привстав и крутя головой по сторонам. Чувство опасности возросло во много раз — тяжелое, резкое, потянувшее по маленькому тельцу волны дрожи, но у опасности по прежнему не было запаха. Мышь не чуяла ни чудовищ, ни железных ловушек, ни знакомого ядовитого духа — ничего этого не было. Древний животный инстинкт взывал к ней, гнал прочь из страшного места, но сыр пах так притягательно… Можно стремительно подскочить, схватить его и умчаться, и никто ничего не успеет сделать.
Не раздумывая больше, мышь проворным серым шариком подкатилась к стене и вцепилась зубами в сыр, и тотчас где-то неподалеку что-то щелкнуло, и вспыхнул небольшой огонек, отбросивший на стену пятно света. Сразу же знакомо потянуло дымом. Мышка со своей добычей дернулась было обратно, в спасительную тьму, где ждал ее сырой, безопасный лаз, но в эту же секунду что-то произошло. Она так и не успела понять, что именно это было.
Секундой спустя мышь перестала существовать.
III
Комнату накрывал легкий полумрак. Стас еще спал, закутавшись в одеяло так, что видны были только лоб, полуприкрытый встрепанными волосами, закрытые глаза и часть носа, — спал так сладко и безмятежно, что прокравшейся в гостиную Кире стало завидно до хруста в зубах. К канделябру и зажигалке на стуле прибавилась тарелка с полусъеденным бутербродом. Висевшая на спинке стула одежда была аккуратно сложена, и так же аккуратно, задниками к кровати, стояли, словно наготове, тапочки. В комнате витал легкий, едва уловимый запах то ли сигаретного дыма, то ли просто чего-то горелого, и к этому примешивался уже знакомый неприятный душок, который царил и в ее комнате. Нужно будет и здесь поработать с освежителем.
Подойдя к окну, Кира резким движением отдернула шторы, но это не произвело должного эффекта — оконное стекло было таким грязным и проникшее сквозь него количество света таким ничтожным, что в комнате практически ничего не изменилось. Стас тихонько всхрапнул и натянул одеяло до глаз. Кира посмотрела на него недобрым взглядом, подошла к фортепиано, тихонько открыла крышку и, прикусив губу, с размаху сыграла начало бетховенского „Турецкого марша“ в большой и контроктаве, и брат с вытаращенными глазами выхлестнулся из-под одеяла, чуть не кувыркнувшись с кровати. Ошалело огляделся, узрел Киру возле фортепиано, поморгал, привыкая к столь грубо опрокинувшейся на него реальности, после чего с предельной мрачностью вопросил:
— Что это было?
— „Турецкий марш“ Бетховена, — охотно ответила Кира, опуская крышку на клавиши. — Из цикла „Афинские развалины“. Только на полторы октавы ниже, чем положено.
— Развалины… — пробурчал Стас, потирая заспанные глаза. — Очень похоже… Я тоже быстро развалюсь, если меня каждое утро будут будить таким ужасным образом.
— Ну, извини, — примирительно сказала она. Стас пожал плечами и, повалившись, сунулся лицом в подушку.
— А в чем дело-то? — придушенно произнес он. — Чего в такую рань?! Воскресенье же!..
— Мне надо в Симферополь ехать — забыл?
— Ну. И что?.. — вопрос оборвался заунывным зевком. Кира вздернула брови, и ее руки сделали недоуменный жест.
— Я думала, ты поедешь со мной. Мне надо забрать много вещей… мне потребуется помощь…
Стас поднял голову. В его взгляде уже не было ничего сонного, и Кира увидела в нем вполне отчетливое недовольство, даже негодование и отвращение к этой просьбе — настолько явное, что Кира даже почувствовала что-то очень похожее на обиду.
— Ну, если это нарушает какие-то твои планы, то…
— Это нарушает только один-единственный и главный мой план — выспаться! — сердито перебил ее Стас и спустил ноги с кровати, в то же время натянув на себя одеяло. — Ладно, если надо, то поеду. Просто в следующий раз не надо таких будильников — достаточно мило потрясти за плечо. Может, это и великий Бетховен, только в твоем исполнении больше походило на конец света. Во сколько примерно мы вернемся?
— Скорее всего, поздно.
Стас сожалеюще вздохнул.
— Хорошо, ужасное создание. А теперь брысь отсюда — я хочу одеться, а ты меня смущаешь!
— Да ладно, я уже все равно увидела, что трусы у тебя зеленые…
Стас запустил в нее подушкой, и Кира, успев сделать напоследок насмешливый жест, метнулась прочь из гостиной.
Проходя через столовую, она вдруг остановилась, удивленно-горестно вздернув брови, в смятении всплеснув руками. Нарциссы, еще вчера вечером такие яркие и свежие, безжизненно обвисли в вазе, почти касаясь столешницы дряблыми сморщившимися лепестками, выглядя так, словно всю ночь простояли без воды. Но вода в вазе была — и вчера, и сейчас — всего несколько сантиметров не хватало до края. Кира подтянула вазу к себе и осторожно понюхала. Пахло водой и чуть-чуть зеленью.
— Стас! — крикнула она, поднимая вазу. — Ты ночью цветы из воды не вынимал?
— А зачем мне это надо?! — удивился Стас из гостиной.
— Ну… может случайно уронил и забыл…
— …потом вспомнил и засунул обратно? — Стас выглянул в столовую. — Нет. А что такое?
— Завяли! — недовольно сказала Кира, демонстрируя ему вазу с погибшими цветами. Стас пожал плечами.
— Странно… Может, вода плохая?
— Да вроде нормальная…
— Ну не знаю… — Стас еще раз пожал плечами и исчез. Кира удрученно ушла, унося с собой увядшие нарциссы.
Спустя десять минут Стас, умытый и посвежевший, плюхнулся на кухонный табурет, вожделенно глядя на весело шипящую на сковороде яичницу с колбасой. Закипающий чайник призывно погромыхивал желтой крышкой. Стас постучал ногтем по краю пустой тарелки, благодушно посмотрел на Киру, нарезающую хлеб, потом отодвинул занавеску и взглянул на утренний двор.
— Никого нет, — заметил он, — только вон, тетя Тоня бродит со своим чудовищем.
— Мне на это наплевать, — равнодушно отозвалась Кира, откладывая нож, и Стас похлопал ее по руке.
— Да ладно, подумаешь, цветы завяли. Я тебе другие куплю.
— Просто это странно, — она сняла сковородку с плиты. — И неприятно. Нехорошо, когда в первый же день в доме вянут цветы.
— Кир, ну значит такие цветы… Брось! — Стас нацелился вилкой в яичницу, дожидаясь, пока Кира поставит сковородку и сядет. — Как спалось?
— Отлично, — отозвалась Кира, почти не кривя душой — тень на стене почти позабылась, и она уже вполне допускала, что это могло быть всего лишь обрывком мимолетного сна. — Никто не вздыхал и не бряцал цепями, не бродили по комнате фигуры в белых саванах, я не слышала замогильного шепота, и ничьи ледяные пальцы не сжимали мое горло… Уж не знаю, к чему адресовались косые зловещие взгляды местных старух. Никакого полтергейста здесь нет… хотя говорят, что в Украине барабашки живут практически в каждой квартире.
— Ха, полтергейст! — Стас презрительно фыркнул, выковыривая вилкой из яичницы кругляшок зажаренной до хруста колбасы. — Звуки, которые издает здешняя сантехника, распугают любой полтергейст. Хотя, наверное, я бы предпочел парочку призраков, чем общую разваленность этой хаты! Одни полы чего стоят! А проводка! У-у-у!
— Ну, ничего. Если мы свяжем эту квартиру веревочками, то вполне сможем протянуть шесть месяцев, — бодро сказала Кира. — Интересно все же, к чему такие условия? Забавно, что указанный срок истекает аккурат в мой день рождения. Вот уж, подарочек!
— Как мы уже рассуждали, скорее всего, бабулька просто впала в маразм, вот и все.
— Тогда бы ей не позволили писать завещание.
— В любом случае, мне на это наплевать! — заявил Стас. — Так или иначе, по семнадцать тысяч на лицо — по-моему, очень неплохо для тех, у кого ничего нет. А если мы потом ее хорошенько освежим, то и больше выйдет. Я лично займусь ремонтом, а от тебя потребую множество мелких услуг, например, обед или, там, подача гвоздей и разведение клея.
— Дурацкие условия, — проворчала Кира, не желая оставлять эту тему. — Мы могли бы хотя бы поменять проводку. Очень глупо выключать холодильник, чтобы включить пылесос. Или сушить волосы феном в полной темноте.
— Ну, у тебя есть полный шкаф свечей, — насмешливо напомнил брат, и она раздраженно передернула плечами.
— Много я увижу при таком свете! Ладно, доедай, а я пойду собираться, — Кира встала. Стас потер щеку.
— Я успею побриться?
— Раза четыре, — Кира заглянула в щель между раковиной и стеной. — Мышки не видать.
— Вылезет. Ночью уж точно кто-то вылезал — стащил шоколад, который я забыл на столе… если только это не ты.
— Не я. Нет, точно придется завести кошку.
Стас возвел глаза к потолку, но на сей раз возражать не стал.
Когда они вышли на лестничную площадку, в подъезд торопливо вошла — почти вбежала Антонина. Казалось, все это время она тихонько стояла за дверью и караулила — слишком плохо укладывалась на ее лице безмятежная приветливость, слишком смятой была утренняя улыбка и слишком ярко блестело в глазах жадное любопытство. Буся, подхваченная под мышки и накрепко прижатая к хозяйской груди, заходилась задушенным истеричным лаем.