Пристрастие к молодежи Хольгер питал всегда. Его Слуги приводили в дом, в жертву господину, только молодых людей, а когда он или его най охотились, они тоже выбирали самых юных. Тридцатилетняя война – безумное и страшное время. В потерянной молодежи не было недостатка, и никто не считал, сколько же их, потерялось в буквальном смысле.
Безумное и страшное время…
Для мисс дю Порслейн оно было родным. И воспоминания окрашивались ностальгической грустью. Но удивляло не это. Удивляло то, что она грустила не по вседозволенности. В этом смысле, в понимании того, что можно делать, а что нельзя, для нее ничего не изменилось. Семнадцатый век или двадцать первый – нет никакой разницы, пока улицы полны красивых парней и девушек, которых можно «целовать», и самой решать, станет ли «поцелуй» смертельным. Ни тогда, ни сейчас мисс дю Порслейн не заботилась о том, как заметать следы и прятать трупы.
Ни тогда, ни сейчас не думала о том, что убивать нельзя.
Можно. Ведь это во благо. И смерти, куда более страшные, по-прежнему подстерегают на каждом шагу.
Ну, трупами-то, положим, занимались Слуги Хольгера. А вот воспитанием мисс дю Порслейн заняться было некому.
– Я понять не могу, – шепнула Берана, – мне ее жалко, или мне от нее жутко.
Лучше не скажешь.
Заноза смотрел, как блестит нож в руках мисс дю Порслейн, как лезвие режет ягоды, превращая их в цветы с кровавыми, сочными лепестками. Он тоже не знал, жалеет он вампиршу или злится на нее.
Даже не мог толком понять, если злится, то за что. Над этим еще предстояло подумать.
А дочка у мисс дю Порслейн появилась уже после войны. В шестьсот пятидесятом. Кто-то из най по глупости или из интереса притащил с охоты девочку лет восьми. Живую девочку.
– Я знала, что ее убьют, – последняя ягода раскрылась в пальцах кровавым цветком, – я хотела спасти ее.
Заноза в красках представил себе историю побега неприспособленной к самостоятельному существованию вампирши с украденным, перепуганным ребенком. Послевоенные Нидерланды, озверевшие люди, из ценностей – только украшения и пара нарядных платьев. И девочка, живая, о которой нужно как-то заботиться, а как это делается, мисс дю Порслейн забыла лет сорок назад. Эта история не могла закончиться хорошо. Не важно, кто поймал беглянок, Хольгер, семья девочки или просто лихие люди.
Важна была попытка сбежать. Единственное, что имело значение. Зато огромное.
– Я попросила ее себе, – сказала мисс дю Порслейн, – и сделала вампиром.
Берана издала звук. Что-то вроде вопросительного: «ых?»
Заноза поперхнулся дымом.
Мартин вытаращился на вампиршу изумленными, круглыми глазами, и сейчас зрачки в них были абсолютно нормальными.
– Вы убили ребенка?
– Я спасла ее, – мисс дю Порслейн покачала головой. – Спасла мою Лидию, мою девочку. Неужели вы думаете, что ей лучше было умереть?
Они сказали «да», все втроем. Хором. Мартин на итальянском, Берана – на испанском, и Заноза – на немецком. Когда он злился, английский часто вышибало из головы.
– Как вы неправы! Вы так ужасно неправы… если б вы только знали, – мисс дю Порслейн протянула к Занозе перепачканные алым, пахнущие клубникой пальцы. – Можно мне сигарету, герр Сплиттер? Август убил ее. Все равно. Дал нам всего десять лет, а потом отправил Лидию на солнце. Но эти десять лет были счастливыми. И для Лидии, и для меня. Десять лет счастья. У нее была мама, у меня – моя доченька. Вам никогда не понять, какую цену можно отдать за своего ребенка. Разве что ей, – взгляд ярких, нефритовых глаз мазнул по Беране, – но я молю Господа, чтобы и она не поняла.
* * *
Мартин чувствовал, как его изумление сменяется апатией. Странно. Он ожидал, что разозлится на Виолет. Она – детоубийца. С такими тварями разговаривать не о чем, их самих убивать надо. Но злости не было. И интереса не было. Виолет больше не хотелось видеть. Опасность разозлиться все же оставалась, а прикончить упырицу – значит, подвести Занозу. Так что лучше бы ей уйти сейчас, пока драматизм истории кажется настоящим, и мешает верно оценить убийство девочки.
Только как ее спровадить?
Заноза – знаток всяких таких штук, знает кучу способов вежливо кого-нибудь послать. Куда-нибудь. Как бы он поступил?
Мартин сообразил, как. И отправил Берану за сводом законов Тарвуда. Мигель держал у себя несколько экземпляров, специально для посетителей. Отнюдь не только для новичков. На разбуянившихся старожилов, равно как и коренных обитателей острова, вид Мигеля, призывающего их к порядку с увесистым томиком в руках, производил волшебное действие.
Лэа утверждала, что Мигель и без книжки такое действие производит. И была права. Два метра роста, да такой же размах плеч, да мачете на стене – зачем тут еще какая-то магия? Но сам Мигель верил в силу печатного слова, чтил оба кодекса, и Уголовный, и Административный, и полагал, что лишь такое же уважение к законам усмиряет буянов в зале.
Берана вернулась, обошла Виолет по дуге, хлопнула толстую книжку на стол перед Мартином. И отошла к Занозе.
Там она себя безопасней чувствовала?
Заноза слишком задумчив сейчас для того, чтоб считать его безопасным. Мартин за месяц знакомства уже понял, что когда упырь задумывается, хорошего не жди. Берана этой закономерности еще не заметила?
– Это свод законов Тарвуда, – Мартин подвинул книгу к Виолет. – Про детоубийство здесь тоже есть. Про вампиров пока нет, но мы с княгиней работаем над соответствующими дополнениями. Я советую вам приступить к изучению свода, не откладывая. До рассвета не так много времени.
– Такая толстая книга, – Виолет погасила сигарету. Белая рука – пальцы испачканы алым – легла на обложку. – Я не успею прочесть все.
– Прочитайте, сколько успеете.
– А завтра ночью вы меня проэкзаменуете?
Она считала себя красивой. Она, наверное, и была красивой, если б была картиной или статуей, или искусно сделанным манекеном для одежды. Но Мартин не мог воспринимать ее как статую или картину. В этом прекрасном теле жила душа, и душа все портила! Извлечь бы ее, оставить только оболочку, и какая же прекрасная получится вещь!
– Пойдемте, мисс дю Порслейн, – Заноза встал, – я вас провожу. Чем больше вы прочтете до рассвета, тем лучше. Мартин прав, лучше начать прямо сейчас.
Мартин разочарованно выдохнул.
Разочарованно? Он же не собирался, в самом деле, отнимать у упырицы душу? Да еще ладно бы ради получения этой души, а то ведь – ради того, чтоб освободить от нее тело! Штезаль! От такого эстетства один шаг до потери человечности. Лэа это очень не понравится. Не понравилось бы. Если б случилось.
В общем, вовремя Заноза вмешался.
– Увидимся завтра, Мартин, – Виолет склонила голову в подобии поклона, по рыжим волосам пробежали шелковые блики света, – я очень рада знакомству. И тому, что вы меня выслушали.
– Ага. Взаимно, – что там Заноза говорил про неискренность? Если б он в начале вечера сказал, что рад знакомству, это было бы почти честно. А сейчас – точно вранье.
Хотя… Мартин задумался, пытаясь понять, что же чувствует. Кажется, он все-таки не считал, что Виолет не нужна на Тарвуде. Про извлечение души, конечно, лучше и не думать, но можно ведь просто понаблюдать, посмотреть на сочетание красивой оболочки и непонятного наполнения. Подумать. О чем-нибудь. Заноза думает. Значит, есть о чем. Значит, и от Виолет есть польза.
* * *
– Если я сделаю что-нибудь, что ему не понравится, он меня изуродует, – рассуждала мисс дю Порслейн, по пути на второй этаж, – превратит во что-нибудь мерзкое. Демоны читают в душах, они знают, какое наказание хуже всего. Знаете, во что они умеют превращать вампиров? В таких чудовищ, в таких монстров, каких и Босху было не выдумать! Вы его не боитесь, герр Сплиттер?
Заноза сомневался, что Мартин захочет превращать мисс дю Порслейн в монстра с полотен Босха. Мисс дю Порслейн или его, или кого угодно. Зачем Мартину на Тарвуде такая дрянь? Не лучше ли видеть перед собой красивых вампиров и людей?
– Он очень холоден, – рыжая вампирша не стала дожидаться ответа, не нужен ей был ответ, – знаете, герр Сплиттер, я не привыкла к такому обращению.
И к демонам она не привыкла. Никак не могла определиться со своим отношением к Мартину. Боялась его, обижалась, испытывала интерес, снова пугалась – то ли Мартина, то ли своих фантазий на его тему. Вроде этой, с превращением ее в чудовище. Замечание насчет холодности стоило бы как-нибудь прокомментировать, но Заноза был поглощен мыслями о Хольгере и дайнах, и не находил в себе достаточно вежливости, чтобы поддерживать разговор.
Тут он сообразил, что мисс дю Порслейн имела в виду и его тоже. Он же не ответил ни на одну из ее реплик. Не из холодности или высокомерия, но ей-то откуда знать? И к такому обращению она действительно не привыкла. Скорее, привыкла быть холодной сама.
Они прошли мимо гостеприимно распахнутых дверей казино, окунулись в сонную тишину жилой части таверны, и все, что оставалось, чтоб хоть как-то исправить впечатление о себе, это пожелать упырице хорошей ночи. Маловато пространства для маневра.
– А там играют? – мисс дю Порслейн оглянулась на площадку, – карты, рулетка? Хотела бы я провести время до рассвета с кем-нибудь повежливее, чем демоны.
Под демонами подразумевались они с Мартином оба. Заноза был вампиром, но выказал себя такой же бесчувственной ледышкой, стало быть, заслужил обвинение в демонизме.
– В казино вам понравится больше, чем в нашей компании, – он сделал приглашающий жест, – хотите, я представлю вас завсегдатаям?
– Была бы признательна.
Снова эти интонации. Ни тени признательности. Не знай он, что мисс дю Порслейн рада предложению, решил бы, будто она вменяет церемонию представления ему в обязанность. А Мартин – не эмпат. И Берана тоже. Им эта несчастная мертвая красавица кажется высокомерной, чрезмерно требовательной стервой. Еще и бессердечной.
Она и правда любила свою дочку. Бывает такая любовь, что лучше б ее вообще не было.
А насколько сильно любит дочь Старый Лис Алахди?
– Вы всегда так рассеяны? – поинтересовалась мисс дю Порслейн, – или это мое невезение? Кстати, герр Сплиттер, а вы играете?
– Нет. Неинтересно. Слишком хорошая память. Мисс дю Порслейн, – Заноза обвел взглядом небольшой, полный людей зальчик, – ваше невезение закончилось. Здесь сегодня и чиновники из мэрии, и офицеры Гарнизона, и джентльмены из Замкового Квартала. Вы прекрасно проведете остаток ночи. При условии, что будете помнить о правилах.
– Никакой живой крови, – вампирша скривила губы, – разве о таком забудешь?
В голосе было недовольство, но только в голосе. Мисс дю Порслейн уже предвкушала игру, азарт, новые знакомства, флирт, восхищение и интерес мужчин. Чужое внимание нужно были ей так же, как ему. Это дайны убеждения, не принуждения. Только у мисс дю Порслейн они почти не работают.
А она об этом, кажется, не знает.
Пожелания приятного вечера и пригоршни фишек оказалось достаточно, чтобы мнение о нем изменилось к лучшему. Сильно к лучшему. С женщинами так бывает: оставляешь их с деньгами в мужской компании, и становишься близок к образу идеального джентльмена. Хорошо, что мисс дю Порслейн – не его женщина. И хорошо, что Эшива любой компании предпочтет его общество.
И надо, наверное, перестать дарить ей красные автомобили. Эшиве и другие цвета к лицу.
* * *
Мартина из апатии и исподволь копящегося недовольства всем вокруг, вывела, как ни странно Берана. Которая, пока Заноза провожал мисс дю Порслейн, вертелась по залу, помогая двум официанткам, а как только Заноза вернулся – тут же снова уселась к нему на колени. Несмотря на то, что стул мисс дю Порслейн был уже свободен.
Это было так забавно – на Занозу смотреть забавно. Он и в первый-то раз, когда Берана совершила свой маневр, сделал лицо «меня тут вообще нет, я эту дурочку не знаю», а уж во второй, оказавшийся еще более неожиданным, чуть не выпрыгнул из-под Бераны вместе со стулом.
Не понимает бедный упырь, как порядочная девушка может прилюдно усесться к парню на колени. И считать Берану непорядочной тоже не способен. Иначе б не стал с ней водиться. А еще он вроде бы не считает себя ее парнем.
Мартину от наблюдения за этими двоими немного полегчало. Как будто какую-то пробку из мозгов вынули. Думать стало получаться. Он закурил и поделился тем, что надумал:
– Меня напрягает то, что она осталась с ратуном. После всего. Или… – это была мысль, свалившаяся вдруг, сама, а не в результате раздумий, – меня напрягает то, что тебя ничего не напрягает?
– И то, и другое, – сказал Заноза.
С ним было удобно еще и поэтому: он мысли читал. Мартин запутывался в мыслях, а Заноза их распутывал, и обходилось без непоняток.
– Ты, правда, думаешь, что с ней все нормально?
– Он так не думает, – Берана помотала головой, положила Занозе пальцы на виски и заставила его тоже покачать головой туда-сюда, мол, нет, я так не думаю. – Он же детей не убивает. Маленьких девочек – тем более.
– Мисс дю Порслейн ничего не рассказала о родителях, – Заноза не возражал против манипуляций Бераны, он ее игнорировал, как если б она была котенком, забравшимся на руки и вздумавшим поиграть. – У нее не было семьи, кроме мужа. Овдовев, она осталась совсем одна. Хольгер стал спасением, дал ей то, в чем она нуждалась так сильно, что готова была даже с жизнью расстаться.
– Это что? – поинтересовался Мартин скептически. – Любовь, что ли?
– Защиту. Одинокая женщина в те времена, в которых живем мы с тобой, даже близко не представляет себе, что такое настоящее одиночество и настоящая беззащитность. Хольгер спас мисс дю Порслейн от мира, и от участи худшей, чем смерть. К тому же, он был другим. – Заноза нахмурился, вновь погружаясь в какие-то свои мысли, не отпускавшие его с того момента, как вампирша начала рассказывать свою историю, – Август Хольгер был другим, – произнес он медленно.
– Ты его не знал, ты гораздо младше.
– Особенности дайнов. Мисс дю Порслейн не научилась дайнам своего ратуна, освоила только зачатки, на большее она не способна, потому что не способна сочувствовать. А он научился ее дайнам, полученным при афате не от него, а от фей. Это были дайны принуждения. И они убили в Хольгере эмпата. Маятник качнулся, – Заноза сделал жест кистью, подразумевающий движение маятника. Но выглядело это так, словно он отсек что-то. – Обратная сторона эмпатии – бесчувственность. Возможно, жестокость. Хольгер, которого я видел в Алаатире – нелюдь, заслуживающий уничтожения. Никакие картины, как бы хороши они ни были, не оправдывают его существования. Но Хольгер, которого видела мисс дю Порслейн, был… таким же как я. Кто передо мной устоит?
Вопрос был риторическим. Но если б Мартин решил ответить, он сказал бы «никто». Потому что это правда. С дайнами или без.
– Ты можешь стать таким, как Хольгер? – не поняла Берана.
– Могу. Любой мертвяк может.
– Не называй себя мертвяком, – Мартин поморщился, – терпеть этого не могу. Мисс дю Порслейн оставалась с Хольгером, когда он уже изменился. Ты же не хочешь сказать, что он убил ее девочку, пока был таким же как ты?
– Я и детей помладше убивал, – Заноза пожал плечами. И пока ошеломленный Мартин искал, что сказать, а цвет лица Бераны менялся от кофейно-молочного к зеленовато-серому, продолжил: – Хольгер изменился, все правильно. Но это происходило постепенно. Незаметно. И мисс дю Порслейн так же незаметно привыкала к переменам. Для нее Хольгер оставался таким же, каким был в самом начале. Защитником. И учителем. И он ее правда защищал. А еще… ратуна нельзя не любить. Нельзя ему не верить. И нельзя от него уйти.
– Ты же ушел! Ты своего ратуна, вообще, убил.
К Беране именно в этот момент вернулся дар речи, и она не нашла ничего лучше, чем тут же им воспользоваться.
– Ты-ы убил своего создателя? – она уставилась на Занозу, потом медленно сползла с его колен и отошла на пару шагов: – ты убивал детей и убил своего создателя? Это же все равно, что убить отца!