Едва Ларсенис добрался до медицинского пункта, начался обстрел. Наши шарахнули разом, из всех стволов, из «Шилки», крупнокалиберных пулеметов и пушек БМП. Трудно было сказать, бьют ли они, согласно указу, по основаниям дувалов, или лупят куда попало, потому что пыль, в которую разлетались трухлявые кирпичи и стены, заволокла полнеба. Через десять минут обстрел закончился и Шабдолов через громкоговоритель призвал «товарищей правоверных» выходить организованными рядами, с поднятыми руками и без оружия. Через некоторое время из горящего кишлака потянулся народ — старцы, женщины с детишками, многие были ранены. Мужчин сразу отводили в сторонку для фильтровки. Поскольку поток фильтруемых шел мимо медпункта, Виктор зорко посматривал, нет ли среди них кого-то, напоминающего Мохтата. Не было никого даже отдаленно похожего. Армия Мохтот-шо прочно сидела в кишлаке и сдаваться не собиралась.
На пару минут у санитарной палатки появился капитан Багирян, спрыгнул с брони БТРа, грязный как черт. По его круглой физиономии, бурой от пыли, тек пот, оставляя светлые дорожки.
— Крепко засел, скатына! — пожаловался он. — И ведь неплохо все идет — мирных, как ни странно, этот шах отпустил, не стал закрываться их спинами. Сейчас бы разбомбить кишлак в труху, э, и дело с концом! Так нет — опять радиограмму из Кабула получили: Мохтат-шаха взять живым или мертвым, тело опознать и предъявить начальству. Какой-то важный чин к нам сюда на вертолете летит. А как мы этого беса опознаем, а? Ты получил хоть какую-то информацию, Витя?
— Да, — важно сказал Ларсенис, на ходу придумывая, как половчее соврать. — Я же обещал тебе!
— Отлично! — Ротный едва не подпрыгнул от нетерпения. — Какие приметы?
— Ну, в целом, похож на того с фотографии. Бородища длинная, седая, нос орлиный. Глаза черные. Лет около пятидесяти...
— Ерунда это! Особые какие отметки есть, а?
— Есть! — Виктора наконец-то осенило. — У него левого уха почти нет. Саблей снесли — недавно, недели две назад.
— Вот это здорово, Витя! — Эдик показал большой палец. — Молодец, старлей! И откуда ты балакать по-ихнему научился, а?
— Говорил же я тебе, что прошел курсы переводчиков! Сколько можно повторять, диплом показывать? Ты армянин, я литовец. Мы говорим с тобой на русском и отлично понимаем друг друга. Ты неплохо знаешь фарси, я знаю узбекский. Давай не будем больше об этом, а? — Ларсенис поднял указательный палец. — Слушай, Эдик, вы сейчас зачистку начнете?
— Не просто зачистку. — Багирян сплюнул бурой слюной. — Аккуратную зачистку, да! Всех «духов» будем складировать тут — и раненых, и убитых. И осматривать! Чтобы не пропустить этого хоза , беса одноухого. Тебя назначаю ответственным.
— Да они же у меня разбегутся! — притворно озаботился Ларсенис.
— Отставить! Кто разбежится? Мертвые? А раненых мы повяжем. Я тебе отделение бойцов дам для охраны. Всех осматривай, да. Если увидишь кого похожего на Мохтат-жопа, свисти немедленно. И помощь ему окажи, э, чтобы до Кабула дотянул — если, конечно, жив будет.
— Так точно! — козырнул Ларсенис.
— Ну все, бывай, Витя-джан. Готовься, сейчас начнется.
Комроты тяжело запрыгнул на броню, и БТР умчался, обдав местность черными клубами выхлопов.
«Начнется... — подумал Вик, автоматически шагая за обветренный край скалы, на точку, откуда был виден кишлак. — Начнется такое, чего вы еще не видели... — Из всех офицеров здесь он единственный сталкивался в бою с Мохтот-шо. — И все-таки, на кой ляд Мохтат понадобился большим шишкам из Кабула?..»
Додумать Виктор не успел. Из дымного облака разбитой деревни вырвалась гигантская стая псов, обвязанных взрывчаткой. Они не лаяли, словно у них вырезали языки, только топот сотен лап приближался, заставляя дрожать землю. Ничего нового в этом не было — тактика Мохтат-шаха уже была хорошо известна советским. Собак встретили дружным огнем, скашивая их десятками. И все же расстояние до кишлака было слишком малым, звери мчались с непостижимой скоростью, проделав большую часть пути за пылевой завесой. Вик схватил бинокль и увидел, как множество псов, истерзанных пулями, достигли нашего рубежа и врезались в машины. Вспыхнули одновременно два бэтээра и БМП. Взрывчатку на боках животных подорвали дистанционно, и вдоль линии, где залегли две роты, прошла цепь оглушительных разрывов. А вслед за собаками-подрывниками повалили другие, налегке. Огромные и нелепые, словно сшитые из разных частей... Вик не поверил своим глазам, а ведь предупреждал его Саид о странных зверях. Они вкатились на передовую и начали бойню. Пули пронизывали их, оставляя огромные дыры, но, казалось, не причиняли вреда. Когда пулеметная очередь отрывала голову монстра от тела, голова продолжала неистово работать челюстями, вгрызаясь в горло очередной жертвы. Десятки солдат, тех, кто был слабее духом, с воплями вскочили и начали паническое отступление. Виктор сжал зубы до скрипа — ему бы сейчас верную СВД или хотя бы карабин Симонова, и толку от Вика было бы больше, чем от этих испуганных мальчишек, вчерашних новобранцев, до колик испуганных чудовищами из кошмарных снов. Увы, он не мог ввязаться в бой, не мог оставить свой пост, связанный не столько приказом командира, сколько осознанием того, что место его — именно здесь, в ожидании самого главного, ради чего был затеян этот бой.
Он ждал Мохтат-шаха.
Ужас длился недолго. Сшитая и оживленная армия афганского колдуна была бы эффективна в Средневековье, но современное оружие разделалось с ней за пять минут. Впрочем, наши потери были значительными — к медпункту один за другим побежали пары солдат, вытаскивающие раненых товарищей на носилках. Виктор тут же пожалел, что удалось взять так мало медперсонала. Впрочем, взять больше все равно бы не получилось — медицинская рота была на грани истощения после непрерывных боев последних месяцев. «Беркут, Беркут! — орал в командном пункте радист, и Виктор отчетливо слышал его вопли сквозь брезент палатки. — Беркут, это Чеглок! Высылайте вертушки! У нас девять «двухсотых» и два десятка «трехсотых»! Высылайте вертушки, говорю! У нас тут такое...»
Дальше непечатно.
Место ординатора Ларсениса было в автоперевязочной, где находился операционный стол, кислородные аппараты и стерильные инструменты. Но Виктор знал, что в АП сейчас легче и безопаснее — опытный Михеев справится там и без него. Самая трудная работа была именно снаружи, под навесом около палатки, куда ежеминутно подносили раненых — умирающих, без сознания, жутко-белых от потери крови, с оторванными конечностями, со страшными ранами. Вовремя наложенный жгут, быстро пережатый сосуд, точное определение степени тяжести могли спасти их жизни, и счет шел на секунды. Быстрые одномоментные потери рядом с линией боя — самое тяжелое, с чем приходится сталкиваться полевому хирургу. И тяжелее Ларсенису еще не доводилось ни разу.
Он впал в транс, забыв обо всем, кроме раненых. А когда очухался, то обнаружил, что стоит в автоперевязочной, голова к голове с Михеем, и накладывает герметичную повязку на сквозной пневмоторакс — раненому уже не такому тяжелому, какие были до этого. Бросил взгляд на часы — прошло двадцать пять минут. Что там наши делают? Уже кончают зачищать кишлак? Или еще не начали?
Узнал он об этом почти сразу. «Товарищ старший лейтенант! — заорали снаружи. — Товарища капитана принесли! Гранатой накрыло! Принимайте срочно!»
Ларсенис даже не успел выпрыгнуть из перевязочной — Багиряна втащили в фургон, и через полминуты он уже лежал на столе. Ротный был весь в крови, однако состояние его оказалось не критическим. Он был в сознании, дышал сам, только глухо мычал от боли. Вик срочно вколол ему промедол и камфору. Пока с капитана стягивали штаны, Виктор вытянул пинцетом несколько мелких осколков из лица. Самый неприятный осколок засел в бедренной вене. Артерию, к частью, не задел, иначе Багирян мог бы и ноги лишиться, но крови вытекло достаточно. Ларсенис убрал осколок, пережал вену. Поставил капельницу с кровезаменителем.
— Ну как?.. — хрипло спросил Эдик, медленно оживая после двойной дозы промедола, «розового укола».
— Терпимо. На три сантиметра выше — и остался бы ты без мужского хрена. На пятнадцать сантиметров выше — и распороло бы кишечник. Опять без бронежилета воюешь, джигит хренов. А так — считай себя везунчиком, Эдик-джан. До госпиталя долетишь. Если вертушки будут.
— Будут... минут через десять уже... Там ведь этот... — Багирян показал пальцем в потолок. — Шишка... из Кабула... летит... Он вертушки обеспечил.
— А как у наших дела?
— Нормально... После того как от зверей отбились... легче дело пошло... С людьми воевать привычнее. Кончаем уже зачистку... жаль, я до конца не дошел. — Комроты, совсем уже порозовевший, встрепенулся. — А ты почему не на месте, старший лейтенант?
— А где же я?
— Я же тебе сказал: принимать пленных, осматривать!
— Знаешь, Эдик, мне не до пленных было. Наших бы успеть принять.
— Отставить... — просипел капитан. — Иди и найди мне Мохтата! Быстро!
— Ладно. — Виктор пожал плечами. — Так точно, товарищ капитан.
Он выпрыгнул из перевязочной и пошел к санпалатке. Действительно, ситуация изменилась — раненых перевязали, новые перестали поступать. Зато пленных моджахедов приносили и приводили одного за другим: убитых, подбитых, пришибленных и связанных, и даже практически здоровых, с поднятыми вверх лапами. Охраняло их два десятка солдат, потому что «духов» было уже с полсотни.
Виктор пошел вдоль вереницы лежащих душманов. Не то, не то... В самом конце ряда он остановился как вкопанный. Один из «духов», показавшийся ему трупом, вдруг разлепил веки и уставился на него мутным взглядом. Один его глаз был мутно-зеленым, второй — мутно-голубым. Козлиная бородка, сплющенный, как у боксера, нос. На вид — не старше тридцати лет.
Ларсенис оглянулся — никого из наших не было в пределах пяти метров. Виктор присел на корточки и тихо произнес на дари:
— Салам алейкум, шо.
— Валейкум ассалам, — еле слышно отозвался Мохтат. — Ты тот, кто меня ищет?
— Один из тех. Похоже, тебя ищут многие.
— Меня? Или что-то другое?
— Я ищу то, что ты хранишь на груди.
— Попробуй найди. — Мохтат усмехнулся, из угла рта его вытекла струйка крови. Выглядел он плохо: кисть левой руки оторвана и замотана грязной тряпкой, щека разорвана так, что через дыру видны зубы. Большая рваная рана на черепе, бритом наголо. Вряд он протянет долго.
— Я обыщу твои карманы, — сказал Вик. — Надеюсь, ты не против? Не попытаешься меня убить? Иначе мне придется прирезать тебя, а потом уже искать.
— У меня нет карманов, кяфир. Тем более не вздумай убить меня, пока не получишь того, что ищешь. Тогда твои усилия будут напрасны, шурави-табиб. Эту вещь нельзя отнять. В таком случае от нее не будет толка. Она сохранит волшебную силу, только если ее подарить.
— Почему ты говоришь мне это?
— Потому что хочу подарить...
— Подарить? Мне, врагу?
— На войне все враги... Друг другу, брат брату... — Мохтот-шо дернулся, зрачки его сузились, и Вик только сейчас вдруг осознал, насколько моджахеддину больно. — Ты — табиб. Ты — воин. Шелкопряд должен попасть в руки только лекарю-воину. Иначе он будет бесполезной игрушкой.
— У тебя начинается бред. Хочешь, я сделаю тебе укол, — предложил Виктор. — И боль уйдет.
— Не надо укола... Воин должен терпеть боль и умирать без страха. Воин ислама должен бояться только бесчестия.
— Где та вещь, про которую мы говорим? — спросил Виктор, нервно оглянувшись через плечо. Никто не обращал на него внимания — вдали раздался гул трех вертолетов и все смотрели на машины, приближающиеся по небу.
— Пообещай, что избавишь меня от бесчестия, и я отдам тебе шелкопряда.
— Как я это сделаю?
— Там летит великий воин, человек без сердца. — Мохтат поднял руку, пальцы его дрожали. — Если он найдет меня, то расчленит мое тело и не похоронит меня по обычаю ислама. Это бесчестие, и я не попаду в рай. Возьми шелкопряда и пообещай мне, что он не найдет меня. Тогда меня отдадут людям ислама вместе со всеми павшими и похоронят по верному обычаю, до заката.
— Обещаю.
— Ты знаешь, как это сделать?
— Знаю. Я все подготовил для этого.
— Я верю тебе, шурави-табиб, потому что ты воин и у тебя есть сердце. Подними мою рубаху.
Тело Мохтот-шо было тощим, с выпирающими ребрами. Его покрывало множество шрамов, багровых заживших надрезов в виде буквы П, положенной на бок. Больше всего шрамов было на груди, напротив сердца.
— Ты видишь шелкопряда? — спросил шах.
— Да.
Ошибиться было трудно. Кожа под одним из надрезов, самым свежим, зашитым грубыми нитками, выбухала заметным бугром.
— Вынь его и дай мне.
Виктор достал из кармана нож-выкидушку с лезвием, заточенным до остроты скальпеля, и точным движением вскрыл надрез. В пальцах его оказался небольшой овальный предмет, весь в крови. Вик вложил его в руку Мохтат-шаха.
— Дарю тебе шелкопряда, воин-лекарь, — прошептал шах. — Он принесет тебе тяжелую судьбу, и горе, и радость, и победу. А теперь сделай то, что обещал...
«Покойся с миром», — хотел произнести Ларсенис. Но не смог сказать это человеку, который убил столько советских солдат и столько своих же людей, мусульман, превратив их в мертвых воинов, который мучил животных и людей, и отправлял их на смерть во имя призрачных, ложных идей. Виктор собирался исполнить то, что обещал Мохтату, но вовсе не был уверен, что тот займет место в раю.
Во всяком случае, Виктор не хотел бы попасть в такой рай.
Вигго приставил кончик ножа к месту на груди, где только что находился шелкопряд, и вогнал лезвие между ребрами до упора. Сердце лопнуло. Мохтот-шо, великий и страшный колдун, дернулся и умер. Как самый обычный человек.