Зимой, по снегу, босиком… не доводилось? Отморозил ноги? Хозяину плевать! Ненужного раба, раба, который не работает, попросту пристреливают. Чтобы н6е тратил ресурсы.
Добрые и благородные фереи, которыми так восхищались в салонах… тьфу!
Валежный бы полцарства отдал за ответ на вопрос. Почему как "утонченные" и "образованные", так восхищаются мразью, которая воюет против их страны? В морду бы их всех![10]
В морду!
Утешало одно.
Освобожденцы это обеспечат.
Даже от глистов, говорят, польза есть. А чем освобожденцы хуже?
Русина, Звенигород
Жом Тигр с отвращением посмотрел на черную кляксу. Та растеклась по листу, откровенно напоминая жирного гадкого паука.
Сволочь.
Кругом одни сволочи.
Чем дальше, тем больше мужчину… нет, не коробило. И не в таком дерьме привык копаться. А вот достать пистолет и перестрелять всех хотелось. Просто мечталось…
Чтобы у всех третий глаз открылся!
И у Пламенного – в первую очередь… с-собака страшная!
Реквизиции!
Конфискации!!!
А сеять что? На следующий год? Ежели выгребают все, меры не зная?
Но Пламенного это не волнует!
Разоряются поместья торов? Замечательно! Пламенный потирает ручки и подсчитывает ценности, которые свозятся в Звенигород командой жома Урагана. Тигр отлично знал, что часть этих ценностей (поменьше весом, поценнее стоимостью) не просто свозится, они еще и на поезд грузятся. И будут отправлены в порт, а оттуда в Лионесс. Наголодался несчастный по ссылкам, желает кушать три раза в день, а не когда косточку кинут.
По слухам, супруга Пламенного, жама Голубица (а в просторечии – Гулька, из-за прически) сейчас в Лионессе и находится. Обеспечивает мужу тылы, случись тому опять бежать.
Опять же…
Получится у мужа удержаться? Отлично!
Нет? Найдем другого мужа… и он тоже будет стремиться всех освободить и всех облагодетельствовать. Весь мир сразу и даром!
И чтобы никто не ушел обиженным…
Жом Тигр покосился в окно.
Яна…
Вспомнились слова – и вспомнилась девушка. Как она прищуривается, как улыбается, как качает головой… где-то она сейчас?
Сводки происшествий он все же отслеживал, но… у Яны был свой, достаточно характерный почерк. Ее нельзя было ни с кем спутать. И… либо ее не было в Звенигороде, либо она жила мирно и спокойно. В последнее жом Тигр откровенно не верил.
Яна – спокойно?
Хорошая шутка.
Не тот у нее характер, чтобы оставаться в стороне от событий… Хелла! Ну почему!? Почему он не в силах ее забыть!? Обычная ведь девушка!
Или – нет?
Жом Тигр не знал ответа. Но почему-то ему хотелось еще раз увидеть Яну. Еще разок… и дел по горло, и спишь по четыре часа в сутки, иногда и того не достается, и под смертью ходишь, а все равно.
Повидаться бы…
Хоть ты и вправду молись…
Но Освобожденцы уже сказали, что Творец – это выдумка. И Хелла – выдумка. И храмы ни к чему… поддерживать своих конкурентов они не желали. А то дай волю этим служителям культа – они все под себя подгребут, еще и освобождение благословлять начнут…
Так что – это всего лишь… как Яна сказала? Лохотрон? Забавно, но определение емкое…
Хелла, да что ж такое!?
Опять Яна…
Жом Тигр застонал и даже легонько (полировку было жалко) приложился лбом к столу. И тут же выругался.
Ага, биться головой – оно, конечно… и вдохновенно, и возвышенно… только вот лист с кляксой сначала бы убирать. А то…интересно, чем можно оттереть чернила с носа? И нужно ли? А то они едкие… отойдут только со шкуркой, а та пока еще отрастет.
Интересно, что хуже: нос черный – или он же, но красный? Может, подраться с кем?
Пойти и набить морду Пламенному. Ну, хоть помечтать!
Анна, Россия
– Хорошо тебе, у тебя юбка длинная.
– Кира, ты чудесно смотришься…
– Я не привыкла ходить, как чмо!
– В храм не ходят в короткой юбке, – надменно проинформировала Лиза. Да, ехать пришлось в одной машине, потому как дама нагрянула с утра. И пожелала ехать "по-семейному". Правда, на Анну посмотрела, как на врага народа.
Ее высочество взгляд проигнорировала. Вот в Зараево – там ей было страшно. А эта девица… и что ты мне сделаешь? Рожу скорчишь?
Лиза, кстати, была одета в духе времени. Юбка, длинная. В обтяжку, и с разрезом сзади, а то как в ней передвигаться? Кофта глухая, с воротничком. Но полупрозрачная, так, что все было видно. Полу-видно. Словно под покрывалом тумана.
А черный кружевной платочек на ее волосах стоил явно, как жигули-шестерка. Анна могла это оценить. А еще, поскольку обувь не регламентировалась, Лиза нацепила умопомрачительные шпильки. Кажется, даже от какой-то невероятной фирмы… Анна так и не поняла, почему это важно. Ей лично было все равно.
Она – великая княжна, она останется княжной, даже если ее раздеть догола. И одежда ничего для нее не поменяет.
Для Лизы это важно? Пожалуйста… лично Анна надела простую юбку и блузку. Кира ворчала и пыхтела, но согласилась сходить с Анной в ближайший магазин, и там они выбрали подходящую одежду. То, что Кира сможет надеть и потом. Длинную джинсовую юбку на пуговицах, с кучей карманов, наклеек, заклепок… симпатично. Против джинсовых вещей в храмах ничего не имели. И против белых свитеров тоже. Довершила ансамбль белая дубленка, удачно обнаруженная в Кирином гардеробе. И платок на волосы.
Кстати, как объяснила Кира – мода эта пошла потому, что Библия писалась для другой страны. Для другого климата. А живи ее создатели в России – первые бы приказали бабам в штанах ходить! Чтобы не морозить размножалку. И толку с тех платков зимой? Шапки надо! Ушанки!
Анна пожала плечами. У них, кстати, такого не было. Храмы творца были намного менее формализованы… это же – Творец!
Он мир сотворил, а может, и не один, он планетами вертит, он людей создал… и после этого он бросит все дела и будет смотреть, в чем человек в храм ходит? Ну и самомнение ж у вас, батенька!
Не говоря уж о том, что мода на протяжении веков меняется, а в разных странах она и вовсе разная. В храмах Творца не регламентировали одежду. Могли не пустить пьяного – ты в каком виде к Творцу приперся!? Могли не пустить с похмелья, но одежда?! Везде свои игрушки…
Вот и ограда… а неплохо тут с утра молятся. Сплошные иномарки. В этом Анна тоже уже разбиралась с легкой Кириной руки. Да и Янина память помогала.
– Мы тут пока погуляем, – решила Кира.
– Может, попробуешь с нами сходить? Хотя бы на начало службы, а потом выйдешь, если не понравится?
Борис Викторович не стал бы спрашивать. Но Анна его вчера очень просила дать дочери выбор. И сказать именно так. Пусть девочка поймет, что она решает. Что все добровольно, а не принудительно. Тогда она сама пойдет.
И с Кирой провела работу – не отказываться сразу.
Не из-за церкви – Анне было безразлично, хоть она под землю уйди. С ее-то посвящением Хелле…
– Хорошо, я схожу, – согласилась Кира. И накинула на голову легкий газовый палантин. Анна даже залюбовалась. Легкая ткань окутала девочку голубой дымкой, сделала огромными глаза, подчеркнула свежесть красок юного лица… и рядом с ней Лиза вдруг показалась нелепой раскрашенной куклой.
Дешевой куклой.
Борис Викторович нахмурился. Анна ответила невинным взглядом, но подозревать диверсию мужчина не стал. И направился в церковь.
"Девочки" висели на нем с двух сторон. Лиза что-то щебетала. Кира остановилась, перекрестилась… Лиза этого, кстати, не сделала.
Анна насмешливо улыбнулась. Пусть Кира поточит зубки.
Девочке нужен опыт, девочке нужно тренировать свои навыки – почему бы и не здесь? А сама Анна погуляет по аллеям, благо, рядом есть парк. Сидеть холодно будет…
Было еще темно.
Она медленно шла по дороге – и молилась.
За отца, за мать, за сестер. За Русину… она никогда ее не увидит. Но… вдруг ее молитвы будут услышаны?
Хотя Хелла ее наверняка слышит…
– Вы не заблудились?
Мягкий голос прервал ее раздумья. Анна повернулась.
– Добрый день…
– Здравствуйте. С вами все в порядке?
Анна пожала плечами, разглядывая неожиданную собеседницу.
Монахиня. Так это здесь называется. Среднего роста, крепкая, в черном платке и рясе. Рядом с ней вьется по снегу черная кошка. Гибкая, грациозная, с умной серьезной мордочкой… смотрит серьезными глазами. Не шипит. Но Анна не сомневалась – видит.
Кошки – мудрые существа.
– Добрый день. Да, спасибо.
– Вы не идете в храм. Хотя выглядите… соответственно, – подобрала подходящее слово монахиня.
– Мне нельзя, – коротко ответила девушка.
– Это… бывает. Но Господь милосерден. Вы приехали с кем-то?
– Со спутниками, – согласилась Анна.
– Жаль, что вам сейчас нельзя в храм. У нас чудесная роспись. И иконы есть древние, намоленные. Еще пятнадцатого века. Вам наверняка понравится.
Анна вздохнула.
Она бы с удовольствием. Но…
– Мне нельзя.
– Возможно, вы приедете к нам еще раз, – предположила женщина.
И столько участия было в ее лице, столько… добра! Есть люди, которые лезут тебе в душу, и делают это из любопытства. По углам пошарить, коврики всем на обозрение вытрясти…
Есть люди, которые пытаются помочь. Не всегда ведь можно разобраться самому, иногда под ношей тяжелой и падает человек на колени… ну не под силу женщине разобрать на кирпичики гараж, разве что взорвать его к чертям!
Вот, сейчас Анне предлагали именно такую помощь. Поддержку, участие… выговориться – это немного? Смотря как и для кого. Для Анны так очень много.
Она не привыкла быть одна.
Раньше рядом с ней были мать и сестры, потом Илья, потом опять родные, а сейчас…
Сейчас – никого. И Анна чувствовала звенящую пустоту – не спрятаться, не скрыться… и никому не открыться. Кире?
Отцу? Сыну? Ни на кого она не взвалит этот груз. Да никто ей и не поверит.
И даже сейчас…
– Мне нельзя в храм потому, что я посвящена другому богу. И я не знаю, как она отреагирует на мои молитвы.
Монахиня чуточку нахмурилась.
– Вы не христианка.
– Нет.
– И поэтому не заходите в храм.
– Верно.
– Но вас крестили?
Анна подумала пару минут. Обряд имянаречения над ней проводили, но вряд ли это считается крещением.
– Я некрещенная.
– Вы не русская?
– Русская.
– Что ж, бывает и так. Но вы не кажетесь счастливой в своей вере?
Подмечено было точно. Анна вздохнула.
– Меня не спрашивали, когда выбрали. Но согласилась я осознанно. И ношу взвалила на свои плечи осознанно…
– Вот даже как. Что ж. Каждому дается крест по силе его. И по вере его.
– Может быть, – Анна обхватила себя руками за плечи. Пальто, хоть и было теплым, но холод жил внутри. Там, где ровно и уверенно билось сердце, которое должно было замереть еще осенью.
– В этом нет ничего страшного. Просто надо верить. Как сказал один мудрый поэт – идти вперед, любить и делать дело, себя не оставляя на потом.[11]
– Это мудрый человек.
– Это в чем-то мудрый человек, в чем-то мирской, это жизнь, – грустно улыбнулась монахиня. – Так бывает. Жизнь во всем ее многообразии и вдохновенной прелести событий плохо поддается подсчетам.
– Вдохновенной прелести… к сожалению – так бывает не всегда.
– Всегда. Бог сотворил этот мир любовью, и им движет любовь.
– Меня убивали без любви, – вырвалось у Анны. И она тут же прикусила язык. Но – поздно.
– Вы живы.
– Убить меня пытались всерьез. И то, что я выжила, это не моя заслуга. Скорее, так получилось…
– Иногда случается так, что мир ополчается против тебя. Но это не потому, что мы плохи, или плох мир. Так уж получается… нам не постигнуть замысел Творца.
– Когда меня убивали, болело у меня, а не у Творца, – резко сказала Анна. И даже удивилась себе. Она ли это?
Она…
– Бедная девочка.
И сказано это было так….
Анна не выдержала. Развернулась, уткнулась в черную рясу – и разревелась, чувствуя, как теплая ладонь гладит ее по волосам. Никогда у нее не было бабушки. Вот и не знала она, как это… А сейчас – была.
А матушка Афанасия гладила по волосам несчастную уставшую девчонку, и думала, что уши бы пообрывать ее родителям.
Ребенок должен всегда прийти к тебе со своей бедой, как и ее дети приходили. И внуки.
Иначе – какие же вы родители?
Кира честно достояла службу до конца. Хотя и было ей откровенно скучно. И примерно с половины действия она из храма выглянула. Анну не нашла, но решила не звонить – и вернулась в тепло. Устроилась за колонной в темном закутке, и активировала телефон.
Поиграем!
Квесты девочке нравились.
И бродилки. А вот стрелялки не совсем то… на любителя. Не на нее…
А еще ей нравились игры на логику. Собрать шарики, отгадать слова, судоку тоже – интересно… только эти игрушки она никому не показывала. Не круто!
Засмеют!
Но поиграть-то можно?
Еще бы рекламой их не портили…
Анна сидела в маленькой келье и пила чай.
Темно-коричневая жидкость приятно пахла чабрецом душицей и медом.
– Варенье клюквенное, – посоветовала матушка Афанасия.
Девушка отправила в рот ложку.
– Благодарю вас. Очень вкусно.
– Лучшая благодарность – съеденное варенье. И плюшки.
– Я попытаюсь, – улыбнулась Анна. – Вы сами пекли?
– Я, конечно. Я в миру поваром была…
– А варенье?
Анна не отказалась бы от рецепта. Нежнейшая сдоба таяла на языке, варенье растекалось пикантной кислинкой…
– Внучка прислала.
– Внучка?
– Тебя это удивляет?
– Ну…. Да, мне казалось, что в монастырь идут те, у кого семьи нет…
– Не всегда. У меня семья есть, и детей своих я люблю, и внуков. Просто так было нужно. Чтобы я ушла и молилась за них. Чтобы они были счастливы.
– Они вас любят?
– Очень. И я их тоже. Но так было надо.
Анна почувствовала определенное сродство с этой женщиной.
– Это было… больно?
– Рожать тоже больно. Но мы идем на это. И идем с радостью… у тебя введь тоже есть дети? Верно?
– Сын.
– Как его зовут?
– Георгий.
– Хорошее имя. Он крещенный?
Анна подумала пару минут. Память Яны подсказала ответ. Да чтобы коммунисты внука крестили?
– Нет…
– Ну и пусть. Бог все видит. Я помолюсь за него.
– Я не могу вас об этом просить.
– А и не надо. И так все видно. И что тебе тяжело, и что не по доброй воле ты во всей этой ситуации оказалась, и что помощь тебе нужна. Чего тут удивительного?
– Ничего.
– Я не в миру сейчас. Но помолиться за тебя могу. И за твоего сына. Родители у тебя живы?
– Отец.
– А мать?
– Я ее даже и не помню. Она нас бросила.
– И такое бывает. Как их зовут?
– Петр и… Алина.
Анна плюнула, и решила назвать настоящие имена своих родителей, Вдруг да и поможет чем эта молитва? А вдруг?
Если есть Хелла, то есть и все остальное. Анна теперь не сомневалась.
– Петр и Алина. Георгий и Анна. Я помолюсь за вас. А отец есть у твоего сына?
Анна хмыкнула.
А вот об этой ситуации она рассказать могла. И рассказала честно.
Монахиня молчала.
Запрыгнула на колени Анне черная кошка, замурчала. Анна машинально погладила ее.
– Красавица… у меня кот.
– Багира, – подсказала имя монахиня, и опять ушла в свои мысли. Анна принялась чесать кошку под подбородочком.
Наконец женщина обдумала мысль и кивнула.
– Тебе сложно придется, Аннушка. Тут и пожалеть бы бабку несчастную, она ведь, считай, сына потеряла. Если внуков искать начала, да еще так – наверняка там все плохо. Да только и жалеть ее нельзя. Есть такие люди, привыкают людей гнуть, идут по судьбам, что комбайн по полю, а останется ли что вслед за ним – и неважно! Ты ее сейчас пожалеешь, а она тебя потом – нет. Потому как нет в таких людях жалости.