Делать нечего, подошел ближе, хоть и не любил монастырских - да кто их на посаде любил? Одно дело - чернецы-монахи, другое - настоятель и прочая братия: алчны, сребролюбивы, мстительны. Монастырь, как паук, все земли под себя подмял, всякий посадский человек ему должен!
- Чего уставился, паря? - Стрелец - худой длинный мужичонка в темном кафтане, с бердышом и саблей - неодобрительно посмотрел на Проньку.
- Любопытствую, дядько! - широко улыбнулся тот. - Грят, убивство тут было! Введенских служек живота лишили. Так им и надо, введенцам!
Стрелец усмехнулся уже куда более благосклонно, ну как же, введенские бобыли завсегда посадским конкурентами были.
- Не убили, а побили крепко. И не служек, а одного служку, другой страхом отделался.
- Во как! - Пронька покачал головой. - И что ж теперича тем ворам, кто бил, будет? Неужель казнят?
- Не, не казнят. - Стрелец задумчиво поковырял в носу. - Батогом побьют да ноздри вырвать могут - всего-то делов. Правда, если поймают.
- Если поймают? - Пронька почувствовал, как бешено заколотилось сердце. - Так они, что же, сбегли?
- А ты думал! - глухо расхохотался воин. - Станут правеж дожидаться? Жди! Руки в ноги - и бежать. Ищи их, свищи. Хотя далеко не убегут - ужо разошлют по монастырским селам да тоням бирючей. Куда беглецам податься? Придут куда - тут же их и схватят. А схватят обязательно. Тут дело не в том, что служку отоварили, а в том, что от тягла сбегли!
- А ежели они в свейскую землю рванут? - допытывал словоохотливого стрельца Прохор. - Тогда тоже поймают?
- До свейской земли еще добраться надоть! Путь-то неблизок, только богатому человеку под силу. А эти что? - Стрелец с презрением кивнул на избенку. - Голь да шмоль сиволапотная! Не, такие к свеям не побегут.
Озадаченный услышанным, Прошка повернулся и медленно направился обратно. Интересно, куда могли побежать Митька и Василиска? Может быть, во-он в тот дальний лес? Или в ту рощицу? А еще рядом урочище, ручей, болото. Недаром говорят, у беглецов сто дорог. Однако это только до холодов, до первого снега. Да и летом в пути чем-то подкрепляться надо. Ну, рыба, само собой, может, дичь - тетерев там, глухарь. До зимы в лесах продержаться можно - а дальше? Без теплой одежки, без жилья - пропадешь, сгинешь. Хотя, с другой стороны, пустошей сейчас много - такие уж невеселые времена. Отыскать в глухомани избенку, подлатать - провести зиму. Пока кто-нибудь дым не увидит. А потом наведаются пристава: кто вы, отроче, да откуда? А не вы ль служек введенских изобидели и от монастырского тягла бежали? Не вы? Ой ли… А ведь по всем приметам - схожи…
- Не было, говоришь, шомушских? - Хозяин, Платон Акимыч, недоверчиво посмотрел на поникшего головой Проньку. - А может, все ж таки были, да ты проспал? Ух, балбесина!
Отвесив проштрафившемуся молотобойцу увесистый подзатыльник, Платон Акимыч несколько успокоился и задумчиво потеребил бороду:
- Ин ладно, завтра с утреца поедете с Федотом за крицами к Козьме, в Сарожу. Знаешь Козьму-то?
- Знаю, батюшко, - радуясь, что буря миновала, кивнул Прохор. - Чернобородый такой, по осени на усадебку заезжал.
- Вот-вот, к нему и поедете. Купите криц, Козьма-то - по ним мастер, ну и там поспрошаете, буде кто из сарожских уклад предложит, возьмите и уклад - да только глядите, чего брать будете.
- Уж погляжу, Платон Акимыч, не изволь беспокоиться! - Пронька зачем-то перекрестился.
- Зря-то рожу не перекрещивай, - ухмыльнулся хозяин. - С Устином-ковалем да с подмастерьями поедете, да еще дед Федот, о двух возах. Смотрите токмо осторожнее, возы мне не ушатайте.
- Да сладим, батюшко!
- Сладим… - Платон Акимыч заворчал. - Ты уж мне сегодня сладил… Почитай, цельный день шатался незнамо где.
- Так ведь крицы искал…
- Искал он… Я уж без тебя нашел, в Сароже… Постой. - Хозяин вдруг осекся. - А ты у кого про крицы спрашивал?
- Да у многих. - Прошка махнул рукой. - По всему торжищу шлялся. Исподволь этак про шомушских выпытывал, они ж чаплинские, не наши…
Платон Акимыч вдруг упер руки в бока и густо, со смаком захохотал.
- Ой, уморил, - сквозь смех проговорил он. - Не наши, говорит, шомушские. А сарожские-то, что, наши, что ли?
- И правда! - До Проньки наконец дошло, на что посылает его хозяин кузниц. Причем не только его, но и расковочного кузнеца Устина с подмастерьями, и деда Федота… Сарожские-то укладники с кричниками на Синезубовых работали, то ж семейство известное. А вот Козьме, видать, платили не очень, либо подзаработать еще захотелось - видать, утаил крицы-то да решил запродать Узкоглазову, с чем наверняка и прислал своего человечка. И ведь как вовремя! Вот и объяснение тому, что хозяин сегодня не больно-то злился. Однако с Козьмой этим, опасное дело. А ну как прознают Синезубовы? В обитель зачнут жаловаться, судному старцу. А то и проще поступят - не говоря худого слова, пошлют людишек на сарожскую дорожку, а уж там… Мало ли убийств случается в окрестных лесах? Разбойных людей в нынешние времена много.
- Что, страшно? - Посмотрев на Проньку, хозяин вновь хохотнул. - Не боись, вам, главное, туда незаметно доехать. Выйдете засветло, с купцами московскими, типа и вы с ними. Хозяин, мол, Узкоглазов, одну кузню решил продавать, а лишних людишек - вас - в Тойвуйский погост отправил, за кожами.
- А возьмут нас с собой московские?
- Возьмут, - хмыкнул Платон Акимыч. - Все уж договорено с ними, одна малость осталась… И эту малость тебе, Прошенька, ладить!
Хозяин бросил на него такой жутковато-разбойничий взгляд, что Прохор вздрогнул. Чего еще попросит от него батюшко?
Платон Акимыч начал издалека, увел Проньку со двора в избу, в верхнюю, на подклети, горницу, с широким слюдяным окном в свинцовой раме, усадил на лавку напротив стола, самолично налил в стеклянный бокал романеи. Ой, не нравилась Прохору подобная ласковость, ой не нравилась!
Силясь, выхлебал полбокала, так и не почувствовав вкуса вина, все ждал подвоха. А хозяин не торопился, сидел, ухмыляясь, перебирал на животе четки. Наконец начал.
- Один ты, Проня, сиротинушка. - Узкоглазов притворно вздохнул, напомнил: - Кабы не я, так сгинул бы.
- За то век буду за тебя Бога молить, Платон Акимыч, - перекрестился на икону в углу Прохор. - За доброту твою, за приветие.
- То так, - степенно кивнул владелец кузней. - Пригрел я тебя, хлеб-соль дал. Всегда ты, Проня, сыт, всегда при деле. Так?
- Истинно так, батюшко!
- Ну, а раз так… вот тебе поручение. Слушай внимательно, а как лучше сладить - про то сам думай.
Пронька затаил дыхание.
- Пойдешь севечер к реке, к обрыву, что у обительской тони… Знаешь место-то?
Молотобоец кивнул.
- Затаишься там в кусточках, будешь ждать знака… Ведаешь ли, как утица селезня подзывает?
- Слыхал - кря-а, кря-а.
- Ну вот, как услышишь три кряка - так скоренько выскакивай из кустов и бей с размаху в скулу того, кто по тропинке идти будет. Да так ударь, чтоб тот, кого бьешь, в реку с обрыва свалился.
- Ой, батюшка! - услыхав предложенное, Прохор вдруг не на шутку испугался. - А ну как смертоубийство выйдет?
- А ты уж думай. - Платон Акимыч нехорошо прищурился. - Бей так, чтоб не вышло. Главное, чтоб он в реку свалился, - а уж там, чай, не утонет. Ну, понятна задачка?
- Да уж понятна, - со вздохом откликнулся Прохор и тряхнул рыжеватыми кудрями. - Хоть и не по мне такое дело, но уж для-ради тебя, Платон Акимыч, что хошь слажу!
- Ну, вот и молодец! - Хозяин довольно осклабился и подлил в бокал романеи. - Пей, пей, Проша. Чую, еще не раз с тобой хорошего винца попьем. Да ты не думай, человечишко тот подленький, гнусный - за чужими женками приглядывал, вот и решили его проучить, тут и про тебя вспомнили - боец кулачный ты славный, - пришли ко мне, упросили, а уж я думал-думал да согласился. Ну как хорошим людям не угодить?
Прохор чего-то не понял. Вроде бы сначала про московских купцов разговор зашел, мол, что-то для них сделать надо, а тут вышло, что вроде и не для них вовсе, так, для каких-то «людей хороших». А, ладно, пусть и нехорошее дело, а все ж не смертоубийство, стукнуть легонечко, чтоб только с обрыва - кувырк, и пускай себе плавает.
- Ну, вот и славно, - подвел итоги Платон Акимыч. - Иди себе с Богом, а сразу после вечерни и подходи к реке-то. Да смотри, кого попало не бей, сперва дождись кряка.
Поклонившись, молотобоец вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
- Ну, вот и хорошо, - прошептал про себя Узкоглазов и, покосившись на икону, потянулся к бокалу. Хапнул единым махом, закряхтел… - Может, и зря так с парнем делаю, - пробормотал угрюмо. - Ну да деньги и связи - они по нонешним временам вещь не лишняя. А вот едоки - совсем даже наоборот. Ну а не выйдет ничего - тоже неплохо, привяжу кровью, вместо пса цепного мне будет. Прав Акинфий-гость - этакому молодцу можно не только кувалдой махать. Мечом - оно куда как сподручнее!
Место на берегу Прохор отыскал сразу. Вот он - обрыв, вот - тропа, а вон, на реке, тоня. Загородки, садки, сети. Спрятался, как велено, в кусточки, затаился и принялся ждать. Чтоб не скучно было и не заснуть невзначай, стал в звуки посадские вслушиваться да представлять: а что это там происходит? Вот где-то на ручье залаял пес - видать, почуял кого-то. На Романицкой улице истошно завыла баба - наверное, муж бил, за дело или так, для порядку. За кустами, на дороге, слышались голоса и скрип тележных осей - возвращающиеся с торжища крестьяне из ближних деревень - Стретилова, Кайваксы, Шомушки - бурно обсуждали прошедший день. Ругали какого-то Миколу-весовщика да поминали лихом монастырских старцев. Вот замычали коровы - пора доить, вот снова залаял пес… нет, два… сначала один, потом другой, ясно - сучка с кобельком перекликаются. А вот… А вот и шаги! Пронька едва не пропустил, как где-то рядом три раза крякнули, и тут же зашуршали кусты на тропке. Изготовился… Из-за деревьев показалась фигура в рясе, свернула к реке, к тоне… А Прошка уж тут как тут - ка-ак зарядил с левой! Прохожий даже вскрикнуть не успел - так и полетел кубарем с обрыва в реку, только брызги кругом. Прохор, после того как ударил, тоже к обрыву кинулся, высунулся из-за кустов - увидал, как ходко плывет к берегу поверженный в реку незнакомец. Впрочем, какой незнакомец? Прохор узнал - светло еще было - Ефимий то, монах с таможни. Так вот, значит, на кого он руку поднял? На человека Божьего! Хотя хозяин, Платон Акимыч, говорил, что человек тот - подлец, каких мало, да еще вязался к чужим женкам. Это монах-то? Хотя, конечно, всякого народу хватало в обители. Иные чернецы поклоны бьют да Господа молят, а иные и во все мирские дела лезут. Ефимий-то, кстати, на посаде считался честным, однако Платон Акимыч другое говаривал. И все равно, хорошо хоть, выплыл таможенник. Ну, видно было, как плыл…
Пакостно было на душе у Прохора, когда выходил он с берега реки на большую Белозерскую улицу, пакостно и постыло. Хозяин его, конечно, похвалит, а все же как-то не по себе. Пойти выпить, что ли? Медяшка с «полпирога», в шапке спрятанная, как раз подходила для такого дела. Зайти, хватануть чарку ядреного перевара, закусить луковицей - много ли надо? Поговорить с народом малость - да на усадьбу, завтрева вставать рано.
Остановившись на углу у корчмы, Платон, сняв шапку, достал монетку, сжал в кулаке…
Опа! Корчемные двери распахнулись, и в тот же миг из них на улицу вылетел взъерошенный мужичонка в стареньком армяке. Пролетел пару саженей - хорошо кинули, видать, сперва раскачали! - и тяжело ухнул в холодную лужу.
- Гады! - выбравшись из лужи, жалостливо запричитал мужичонка. - Христопродавцы. Пиявцы ненасытные.
Выйдя из корчмы, остановился в дверях высокий парень, сплюнул презрительно и, скрестив на груди мускулистые руки, бросил:
- Помолчал бы уж лучше, Егошка. Сам знаешь, пускать тебя в кабаки судебным старцем не велено.
- Да знаю, что не велено… - Мужичонка попытался встать на ноги, встал-таки, зашатался и обозленно сплюнул. - А, все равно выпью! Крест тельной пропью - а выпью!
- Иди, иди, богохульник, - испуганно закрестился парень. - А то не ровен час…
Пошатавшись, мужичонка - тощий, растрепанный, с кудлатой сивенькой бороденкой - рванул на груди рубаху и, вытащив медный крестик, зажал его в кулаке.
- И выпью! Не у вас, так на горе, на Фишовице!
И пошел себе шатаясь, загорланил песни.
- Тьфу! - сплюнул вслед питуху парень.
Тут и Пронька вышел из полутьмы, узнал знакомца - еще бы не узнать, в паре с ним сколько раз с введенскими дрался. Мефодий то был, корчемный служка.
- Здрав будь, Мефодий.
- А, Проня! Здоров и ты. Зайдешь?
- Что за мужик-то?
- Да Егошка Окунь, питух стретиловский. Был мужик как мужик, а как жена с детишками от лихоманки сгорела, совсем ум потерял. Пить стал по-черному - все пропил: и избу, и челнок, и снасть рыбацкую. Посейчас на Стретилове у бабки Свекачихи кормится, там и живет. Думаю, сдохнет скоро.
- Да… - Прохор сокрушенно покивал головой. - Хуже нет, когда человек с горя пить начинает. Лучше б работал или молился.
- Вот и я тако ж мыслю. - Мефодий сжал губы. - Насмотрелся, прости Господи. Ну, заходи, усажу, где получше.
- У вас чего там, царева водка?
Мефодий расхохотался:
- Да ты что, родимый! На Руси уж два года, как хлебушек не родился, а ты говоришь - водка. Перевар с прошлогодних ягод - ядреный, с ног так и валит. Вообще-то, по дружбе, я бы его не советовал.
- М-да, - Пронька задумался. Случайная встреча с пропойцей сильно поколебала его желание выпить.
- Если хочешь чего хорошего выпить, иди на постоялый двор, у них мальвазея имеется, недешевая, правда.
- Недешевая? - Прохор шмыгнул носом. - Жаль. У меня всего-то «полпирога».
- Ну, на полчарки хватит. И то дело. Все лучше, чем наш перевар жрать.
Корчемный служка презрительно сплюнул. Сам он, как достоверно знал Прохор, не употреблял ни капли - берегся.
Простившись с приятелем, молотобоец потерянно побрел по Белозерской улице. И чем дальше шел, чем тоскливее становилось у него на душе. Ну одно к одному! Монаха ударил, теперь питух этот… А, ладно!
Миновав распахнутые ворота, Прохор вошел в гостевую комнату постоялого двора и, перекрестившись на висевшую в углу икону с изображением седобородого Николая Угодника, нос к носу столкнулся с Митькой Умником! То есть не нос к носу - глаза в глаза, так будет вернее.
Пронька улыбнулся, махнул рукой… Митька приложил палец к губам и отрицательно качнул головой. От кого-то хоронится? Ах, ну да…
Немного постояв в дверях, Прохор отмахнулся от подбежавшего служки и, словно раздумав, вышел. Встал, прислонившись спиною к стене, и стал ждать. Скрипнула дверь, и вырвавшийся из гостевой горницы тусклый свет сальных свечей тоненьким лучиком упал на черную землю. Мелькнула тень.
- Я здесь, Митрий.
- Вижу. Ну, здрав будь, друже! Рад встрече.
- Я тоже… Ты, я знаю, в бегах? С сестрицей?
- Откуда знаешь? Неужто к нам заходил?
- Заходил… почти.
Пронька кратко рассказал о том, что видел и что услышал от стрельца.
- Вот, значит, как… - тихо, словно бы сквозь зубы, промолвил Митрий. - Вообще я хотел было повиниться, пасть в ноги архимандриту, судебному и прочим старцам… Но…
- Я бы на твоем месте лучше отсиделся где-нибудь, - шепотом заметил Прохор. - Засудят вас, тебя - в железа, а сестрицу… Эх, да что там… Она с тобой?
- Да, в горнице, наверху. Эту ночь, верно, проведем здесь. Василиска предлагает на Спасский погост податься.
- На Спасский погост? А где это?
- На Шугозерье.
- Да-а, неблизко. - Пронька присвистнул и вдруг обрадованно хлопнул приятеля по плечу. - Знаешь что, Митяй?
- Что? С чего это ты так обрадовался?
- Да с того… Мы, ну, узкоглазовцы, завтра поутру в Сарожу за крицами едем.
- В Сарожу? - Митрий хлопнул глазами. - Так это ж почти полпути… ну, треть…
- А я о чем? - весело расхохотался Прошка. - Так что не вешай голову и смотри веселей.
Митька улыбнулся, застенчиво, как и сестра.
- Вот славно, что ты едешь… Постой-ка, ты вообще как здесь?
- Да так… - Пронька замялся. - Зашел вот, вина выпить…