АНАТОЛИЙ ШАЛИН
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Дверь открыла высокая пожилая женщина в белом больничном халате и, едва разглядев Федора, сердито сказала:
- К профессору нельзя, он болен. Зачеты идите сдавать к Куроедову. - И женщина весьма негостеприимно попыталась захлопнуть дверь перед самым носом Федора, но Федя неторопливо выставил вперед ногу и, прислонившись к косяку, произнес:
- Я по объявлению. Вот, - он протянул сорванный с забора листок.
Женщина взяла листок и прочла: "Меняю шестидесятилетний жизненный опыт, знания доктора наук на пять - десять лет молодости. Приглашается молодой человек лет двадцати - двадцати пяти с крепким здоровьем и устойчивой психикой..." - Далее указывался адрес и время приема.
- Ну и что? - спросила женщина сердито. - Я сама эту чепуху повесила на заборе. Старик попросил, вот и повесила, но не всякому же вздору можно верить. Профессор болеет, человек он старый, уважаемый, но вот последнее время появляются у него некоторые странности. Даже не знаю, что вам и посоветовать...
- Так пустите вы меня к нему? - спросил Федор упрямо. Или в другой раз прийти?
Женщина развела руками и, с некоторой опаской поглядывая на могучую фигуру Федора, произнесла:
- Мир полон дураков и сумасшедших. Проходите. Пальто оставьте здесь. Вот тапочки, надевайте - и по коридору в ту дверь.
На огромной деревянной кровати, обложенный со всех сторон подушками и рукописями, лежал длинный бледный старичок. В руках у него была толстая книга на неизвестном Феде языке, а на носу покачивались огромные очки.
- Здравствуйте. Я по объявлению, - сказал Федя, обводя взглядом многочисленные полки с книгами и приборы, пылившиеся на двух столах и подоконнике.
Из приборов Федору был знаком только микроскоп, остальные поражали своей загадочностью и непонятностью.
- Присаживайтесь, - сказал старик, указывая глазами на кресло рядом с кроватью и откладывая в сторону книгу. - Будем знакомы. Сергей Иванович Перепелкин, - произнес он, протягивая Федору дрожащую старческую руку.
- Федя Тараканов, - кратко отрекомендовался Федор, осторожно пожимая протянутую руку и застенчиво опускаясь в кресло.
Старичок благожелательно кивнул.
- Итак, Федя, - сказал он, - вам нужны знания? Опыт? Вы даже готовы пожертвовать для этого несколькими годами своей цветущей юности, не так ли? Вы хотите быть интересным, эрудированным, образованным человеком?
- Да.
- Обычный метод вас не устраивает!
- Видите ли, профессор, науки мне даются с трудом. Способностей у меня маловато, что ли...
- Ага! Способности! - радостно забормотал профессор. Значит, с трудом даются... Гм... Это бывает. Иными словами... Вы только не обижайтесь на меня, я ведь немного врач и гарантирую сохранение тайны. Вы чувствуете себя дураком?
Вопрос был задан в упор, и Федору стало немного душно, уши его приобрели явственный малиновый оттенок.
- Ну, не совсем, конечно, - жалобно пролепетал он, отводя глаза в сторону, - встречаются ведь люди и глупее. А у меня по боксу первый разряд... и по лыжам... и по стрельбе...
- Это хорошо!
- Что хорошо?
- Хорошо, что вы понимаете свои слабости, - пояснил профессор. - Значит, не все потеряно. Плохо, если дурак чувствует себя умным - тогда это законченный дурак, а вы... Какой же вы дурак? Зря вы на себя, молодой человек, наговариваете. Вы просто работали над собой не в том направлении. Это дело поправимое. Вам сколько лет?
- Двадцать.
- Отлично! Работаете? Учитесь?
- На втором курсе университета.
- Хм! - удивился профессор.
- Трудно, - пояснил Федя, - только из-за спортивных успехов и держат.
- Ясно, - усмехнулся профессор. - Да, я вас понимаю. Это свинство!
- Что свинство? - спросил совсем сбитый с толку Федя.
- Свинство, что такой молодой цветущий человек испытывает острый, если так можно выразиться, дефицит знаний, мыслей, идей, а у такого старого сыча, как я, стоящего на краю могилы, этих знаний и мыслей хватит на десятерых. И все эти идеи, мысли, знания пропадут не за понюх табаку. Ведь это ли не свинство, я с вами согласен! Скажите, Федя, вы никогда не задумывались над проблемой передачи информации от одного поколения другому? Не задумывались, а напрасно. Ведь современные методы обучения весьма и весьма далеки от совершенства. Да, да. Не спорьте...
- Я и не спорю, - угрюмо ответил Федор, соображая, не пора ли ему уносить ноги от этого, по-видимому, спятившего старичка.
- Не спорьте, - продолжал старичок, очевидно, уже ничего не слушая и не слыша, - не спорьте, я ведь сам читал лекции. И знаю. Да, проблема информации существует. Над ней бьются и педагоги, и генетики, и кибернетики. Пытался ее решить и я в своей лаборатории. Вы, Федор, имеете какое-нибудь понятие о генетической информации, проблемах памяти и вообще?.. Хотя, что это я, - махнул профессор рукой. - Откуда вам об этом знать?
- Почему же, - обиделся Федя. - В общих чертах... Как все...
- Нет, Федя, нет! - поморщился Перепелкин. - Знать в общих чертах - это значит - ни черта не знать. Я занимался этой проблемой больше десяти лет и в какой-то степени ее решил, но работы еще непочатый край, а времени нет. Я болен. Медицина, как говорится, умывает руки. Вся надежда на вас. Федор, вы согласны на эксперимент?
Федор встрепенулся, и хотя из речи профессора почти ничего не понял, радостно кивнул.
- Согласен. Это не очень больно?
- Нет, это не больно, мой друг, - пробормотал профессор, - но я вижу, вы ничего не понимаете. Это опасно. Я должен все объяснить. Но этот аппарат, что стоит у окна, построен в моей лаборатории и предназначен для прямой передачи информации из одного мозга в другой. Дело новое, чреватое... Администрация института ни за что не согласилась бы на опыты над человеком, они потребуют тщательной проверки, всестороннего изучения вопроса... А когда изучать? Я почти покойник. Остались недели, дни, минуты... Поэтому предлагаю вам этот опыт самым честным образом на свой и ваш страх и риск. Да вы не пугайтесь! В общем-то, ничего страшного. Все наши знания останутся при нас. Аппарат только как бы снимет копию с каких-то участков моего мозга и передаст их вашему. И обратно, запись с вашего мозга попадет в мой. Здесь можно провести некоторую аналогию с перезаписью с магнитофона на магнитофон, улавливаете? Но, Федя, вы должны понять, что вместе с моими знаниями вы получите, если хотите - в нагрузку, частицу моей личности, моего Я. Приобретете, возможно, кое-какие из моих привычек, в какой-то мере будете смотреть на мир моими глазами. Это, кстати, и будет тот жизненный опыт, о котором я сообщал в объявлении. А что касается меня, - продолжал профессор, - я приобрету некоторые из ваших знаний, привычек и наклонностей. И после эксперимента мы с вами будем своеобразными двойниками в мышлении. Вам все понятно, Федя?
- Понятно, - буркнул Федя, у которого от профессорских речей уже начинала пухнуть голова. - Одного я не пойму, зачем вам мои знания? Ведь нет у меня никаких знаний, а наклонности самые дурные, как честный человек я вам об этом сразу говорю.
- Вот мы и подошли к самому главному, - улыбнулся профессор. - Вас интересуют мои мотивы? Разумно. Вам их надо знать. Начну с того, о чем уже упоминал, наши личности с вами будут, так сказать, в двух экземплярах, и если даже с одним из нас что-то случится, все его мысли и чувства, конечно, в несколько деформированном виде сохранятся у другого. Вы, например, сможете заниматься теми проблемами, над которыми я бился в последние годы. Это одна сторона вопроса, но я, например, вовсе не собираюсь умирать. Я надеюсь выздороветь и помолодеть с вашей помощью. Вспомните объявление. Ведь сами по себе знания - это ерунда, если вы не умеете ими пользоваться. А вы приобретете и способности моего мозга, его умение, а я, соответственно, вашего. Ясно?
- Нет!
- Хм! - вздохнул профессор. - Существует такая теория, что все болезни организма, исключая, пожалуй, инфекционные, зависят от центральной нервной системы. Даже старость можно объяснить тем, что мозг человека со временем, развиваясь в одних направлениях, деградирует в других - и все хуже и хуже управляет телом, развитием клеток, биохимическими процессами организма. Теперь понимаете? Грубо говоря, после эксперимента ваш молодой, здоровый мозг как бы напомнит моему старому, разболтанному и расхлябанному, как себя вести. Я рассчитываю, что после такого напоминания мой мозг, мое тело вспомнят свою юность и в определенной степени окрепнут, если хотите. М-да. Не исключено, что и со стороны моего организма будет оказано некоторое негативное влияние на ваш мозг. То есть вы можете постареть. У вас могут появиться какие-то из моих болезней, но все это, конечно, догадки. Возможно, и это был бы самый замечательный вариант, что наши организмы возьмут друг у друга только хорошие и полезные навыки, противясь отрицательным влияниям. Заранее, конечно, трудно что-либо предвидеть. Решайтесь, молодой человек. Аут Цезарь, аут нихиль.
Федя не понял последней фразы профессора, произнесенной им, очевидно, на каком-то зарубежном диалекте, но от нее ему стало только еще страшнее.
Действительно, было о чем подумать.
Ведь на визит к профессору Федора толкнула любовь. Не забывайте, ему было всего двадцать лет. Она же, ее звали Вероника Леонидова, окончила какую-то экспериментальную школу, училась на четвертом курсе, хотя, заметьте, ей было только девятнадцать, и она была красива, как... впрочем, не будем вдаваться в подробности. Федя не был силен в метафорах, и по его мнению все сравнения доказывали бы только, как некрасивы все остальные женщины рядом с Вероникой. И ему тем более было обидно, что на него Вероника внимания не обращала, за исключением разве того случая, когда назвала скучным дураком. Этот-то случай и побудил Федю пуститься на поиски знаний, забросить бокс и стрельбу и пропивать потоки слез над таблицами интегралов. Федя решил резко поумнеть, сделаться интересным, остроумным собеседником, поражать окружающих своей эрудицией и глубиной философского мышления...
Объявление на заборе потрясло Федора, предложения профессора Перепелкина просто очаровали, но...
Было о чем подумать.
"А что, если... - думал Федя. - Ага! Значит... А если постарею на десять лет, ну, это пустяки, а если - на двадцать? А болезни? Хотя, никогда ничем не болел. М-да... А если так жить... Дурак! Обидно... Нет, лучше в омут... И еще оскорбления терпеть."
- Профессор, я согласен, - произнес Федор твердо. - На все согласен! Скажите, что нужно делать?
- Тогда поспешим, - сказал профессор. - Мне с каждым днем все хуже и хуже. Сами видите, - Перепелкин кивнул на небольшую полку над кроватью, заваленную пузырьками с микстурами и горами таблеток. - Подвиньте сюда тот аппарат. Осторожно! Это же прибор! Ну, и силушка у вас, Федор, даже страшно становится. Включайте в розетку. Так... Помогите-ка мне.
Профессор, охая и ахая, поднялся с подушек и склонился над прибором. Он долго возился, включал и выключал какие-то лампочки, чем-то щелкал и что-то ввинчивал и отвинчивал. Затем укрепил на голове Федора шлем со множеством каких-то иголок и проводков, укрепил такой же шлем на своей голове. Перекрестился, плюнул и произнес:
- Ну, поехали, - и нажал кнопку.
Свет померк в глазах Федора. Ощущение было таким, словно он получил пару добротных ударов в челюсть.
Какое-то время Федя и профессор были без сознания. Первым очнулся Федор. Он заметил, что прибор, видимо, автоматически отключился и что уже поздно.
Профессор все еще лежал с закрытыми глазами - и Федю это испугало.
"Не помер ли старик, чего доброго, от всех этих экспериментов? - подумал Федя, участливо снимая с профессора шлем и отодвигая аппарат на прежнее место, к окну. Отыскав на полке с лекарствами пузырек с нашатырным спиртом, Федя поднес его к носу профессора, и только тогда тот очнулся и застонал. Прибежала женщина в белом халате. Профессор принялся глотать пилюли. И Федя, сообразив, что теперь не до него, осторожно вышел из комнаты, отыскал в коридоре свои ботинки, надел пальто и, тихо прикрыв за собой дверь, ушел.
Так он и не понял, обменялись они с Перепелкиным содержимым мозгов или нет? Удался опыт или нет? Пока это Федю не волновало.
Он возвращался домой, хотелось спать, а в голове чувствовался какой-то непривычный зуд. Должно быть, профессорские мысли обживались в просторных извилинах сравнительно малонаселенной Фединой головы.
На следующий день Федя проснулся непривычно рано. Сна не было. Часы на письменном столе показывали половину шестого.
Первая мысль, которая появилась:
"Где валерьянка?"
Федя ужаснулся. Мысль была явно не его, а профессорская.
Отогнав эту мысль и десяток других: о близкой кончине, о всевозможных заболеваниях, покалывании в области сердца, ревматизме, болях в пояснице и печени, Федор подошел к зеркалу.
"Внешне я, во всяком случае, пока не изменился, - отметил он, созерцая полную скрытого достоинства игру бицепсов, Вроде бы, здоров. Но откуда усталость, медлительность в движениях? Кстати, почему я так рано проснулся - старческая бессонница? Нет, с этим надо бороться. От всех этих профессорских недугов надо избавиться, пока они не укоренились. А теперь небольшая разминка".