Много времени рассказ не занял. Я скрыла, как и велел дор Керц, только суть заказа, не утаив ни деталей процесса его заключения, ни размера гонорара. Топаз предъявила Пирлану, друг при виде него лишь задумчиво качнул головой и вернулся к пузырям. Рассказала я и про свои ощущения от общения с Дайроном – честно, искренне, целиком. Мне же нужен совет, а стесняться этого человека я перестала давно.
– М-да, дружочек, – вновь качнул головой наставник. – Как это все неприятно. И, самое главное, мало что от тебя зависело! У тебя был единственный шанс: отказаться его принять до того, как он представился, но для этого надо быть гениальным пророком. В остальном ты вела себя единственно правильно. Боюсь, совет только один: делай, что должна, и будь что будет. Иного выхода из ситуации нет. А вот моральную поддержку оказать могу, это всегда пожалуйста, – улыбнулся он. – Да и, когда все случится, может, помогу чем-нибудь. В конце концов, мое слово все еще что-то значит в Доме.
– Ты тоже считаешь, что все кончится плохо? – безнадежно уточнила я.
– Нет. Я считаю, что-то очень плохое случится, а вот чем это кончится – покажет только время. Лейла, за один такой камень можно убить, любой Иллюзионист пройдет по трупам. Ты об этом только догадываешься, а я такое видел. Мы, маги, зависим от этих камней, как это ни печально. Так что готовься и постарайся держать себя в руках, хорошо?
– Разумеется, – улыбнулась я.
– Кстати, вот еще мысль. Сходи-ка к пророчице, здесь неподалеку живет Акья Хмер-Ай-Таллер. Лунная улица, дом с увитым плющом фасадом, то ли восьмой номер, то ли десятый, не помню. Скажешь, что от меня. Она сейчас уже редко кому гадает, но более талантливой я не встречал. Может, и посоветует что; или не посоветует, но хуже точно не будет. А вечером жду тебя у меня дома, будут гости. Отдохнешь, расслабишься. Я посылал весточку, но она тебя, видимо, не застала.
– Здорово! – искренне обрадовалась я. На душе действительно полегчало. Если до этого будущее казалось сплошной непроглядной тьмой, то теперь в ней будто вспыхивали золотистые искорки надежды на лучшее. Неоправданной, конечно, но так уж человек устроен, ему надежду только дай. – Тогда я сейчас к гадалке, потом забегу домой, а потом к тебе. Что-нибудь купить?
– Броженицы[4] можно, ее всегда мало бывает, – рассмеялся Пирлан.
Распрощавшись с другом до вечера, я вышла на улицу в неплохом настроении с привычным налетом легкой светлой грусти. Эта печаль была вызвана одной причиной: пониманием, что наши отношения никогда не перерастут во что-то большее. Потому что два сильных Иллюзиониста не уживутся под одной крышей в качестве супружеской четы или даже просто любовников, проверено веками. И в бытовом смысле не уживутся, и в магическом.
Пир для меня эталон идеального мужчины – веселый, легкий, умный, заботливый и невероятно обаятельный. Но я уже привыкла, да и нельзя сказать, что я в него влюблена. Просто… хороший он. И с женщинами ему не везет почти так же, как мне с мужчинами.
Дом я, как и обещал наставник, узнала легко. Он действительно настолько плотно зарос плющом, что различить исходный цвет штукатурки не представлялось возможным. Равно как и узнать его номер, который тоже был похоронен под зеленью. Но странно: домик при всем при этом не казался запущенным. Наоборот, уютным, теплым и будто пушистым. Я только подошла к крыльцу, как распахнулась дверь, и из глубины дома на меня внимательно уставилась пара глаз. Из-за яркого уличного света на фоне полумрака прихожей я различила только их по отблескам света да белесую фигуру в какой-то мешковатой одежде.
– Проходи, – через пару секунд разрешила хозяйка и исчезла. Я робко шагнула внутрь, и дверь за спиной закрылась. Щурясь в попытках что-то разглядеть, я не торопилась прибегать к магии. Говорят, у пророчиц бывает очень странная реакция на обычные чары. Что-то связанное со структурой их дара и несовместимостью его с остальными направлениями магии. – Пойдем, – на запястье сомкнулись тонкие и не по-старчески сильные пальцы. Хозяйка потащила меня дальше, через тесный и захламленный коридор. В конце концов, обо что-то спотыкаясь и цепляясь одеждой и локтями, я вслед за женщиной выпала из коридора в комнату.
Мне никогда раньше не доводилось обращаться к пророчицам, и я понятия не имела, нормально ли то, что происходит, и обычна ли подобная обстановка для их домов. Но вдруг сделалось жутко.
Невозможно было определить размеры комнаты. Казалось, она уходит куда-то в бесконечность, а дверь за спиной – мираж. Свисающие с потолка полупрозрачные завесы едва колыхались в рассеянном слабом свете от неощутимого сквозняка, множась в бесчисленных зеркалах. По полу стелился белесый дым, создавая иллюзию отсутствия пола. Как просто: дым, зеркала и вуали. Никакой магии, а насколько эффективный обман восприятия!
Но наш путь на этом не закончился, и через несколько секунд я совершенно потеряла ориентацию в пространстве. Хозяйка что-то бормотала себе под нос, будто разговаривала с невидимым для меня собеседником. Потом старая пророчица резко остановилась и обернулась ко мне, сверля взглядом. Стало совсем уж не по себе, казалось, женщина вглядывается куда-то в глубинные слои моей души.
– Вот оно как, – медленно протянула она. – Значит, так и поступим. Помолчи! – вдруг резко воскликнула старуха, раздраженно глянув куда-то в сторону. Я вздрогнула и уже пожалела, что решила сюда наведаться. Ей же самой помощь нужна, причем помощь Целителей! Пророчица вновь пронзительно глянула на меня, усмехнулась. – Что, боязно, Песня Вуалей? – с непонятной злостью спросила старуха. – Смотри, во все глаза свои слепые смотри! – и она резко ударила меня двумя пальцами в точку между бровей.
Тени вокруг взвихрились, изгибаясь в безудержной пляске. Белые полотнища растрепал призрачный ветер, завивающий туман в смерчи. Отчетливый гул голосов нарушил тишину, он все нарастал и нарастал, пока не стал оглушительным, но я не могла разобрать ни слова. Из зеркал вдруг пропала и я, и пророчица, осталась только пустая комната; эта ли или вовсе иная, где-то в другом измерении? Мир поплыл, закружился, и я пошатнулась, пытаясь уцепиться за дым и преломляющиеся в бесконечных отражениях занавеси, но на предплечье капканом сомкнулись жесткие костистые пальцы. В следующее мгновение все было как прежде – тьма ютилась в дальних углах, дым стелился по полу, а зеркала отражали комнату – и нас в ней. Запоздало накатило ощущение потусторонней жути: я не могла понять, реальность видела пару мгновений назад или иллюзию. Привычный застарелый страх – страх заблудиться в закоулках фантазий – вновь всколыхнулся, но старуха не позволила увлечься фантазиями.
– Вот оно как, – с расстановкой проговорила она. – Со смертью тебе рука об руку идти, Песня Вуалей, по пути, отмеченному кровью. Со всеми твоими страхами встретиться, с надеждой истлевшей, с предательством, с чужой волей и еще одной волей. И будут они швырять тебя как песчинку, тянуть и кроить под себя. Меж двух жерновов тебе выживать, а получится, нет ли – про то не ведаю. А что делать… Когда спрашивать будут – правду говорить. Правда, она тебе одна помочь может. Правда и кровь. А когда взлететь придется – ветру верь и себе. Ветер, он поможет. Ну что смотришь? Спрашивай.
– А почему вы называете меня Песней Вуалей? – робко поинтересовалась я.
– Карта такая. Мастерица иллюзий, актриса, неуловимый дух, греза, – проворчала старуха и вновь повела меня сквозь зеркала и занавеси. – Больше ничего не спросишь? – с непонятной иронией уточнила она.
– То, что мне действительно интересно, вы или не знаете, или не расскажете. Зачем спрашивать что-то еще? – Пожала плечами.
– Приятно иметь дело со знающими, – хмыкнула пророчица и втащила меня в коридор. Вновь пробравшись между бесформенных нагромождений непонятно чего, мы оказались перед дверью, и жесткая рука женщины, схватив меня за плечо, выпихнула на крыльцо.
– О крови помни, Песня Вуалей. Она причина, она же – средство, – прилетело в спину. Но обернуться и уточнить я не успела: хлопнувшая за спиной дверь ясно говорила о том, что аудиенция окончена.
Я медленно спустилась по ступеням и побрела в сторону дома, оглядываясь по сторонам в поисках экипажа.
Тот факт, что у пророчицы явные проблемы с головой, не вызывал сомнений. И было непонятно, как расценивать ее слова: воспринять всерьез или забыть как плохой сон. Рекомендация Пирлана дорогого стоит, но мог же он именно сейчас ошибиться!
С другой стороны, а что такого важного сказала мне эта сумасшедшая? Две силы. Одну из них я могу назвать с ходу: дор Керц, конечно. А все остальное… Я же и так догадалась, что оказалась частью какого-то замысла. А чем ближе к трону, тем интриги опасней и жестче, и нечего удивляться вероятной встрече со смертью. Утешает только, что моя собственная гибель не является неизбежным финалом.
Слова про кровь, которая является причиной и средством, тоже мало что дают, кроме мыслей о заговоре с целью государственного переворота: все-таки в жилах Тай-ай-Арселя течет императорская кровь. А тот факт, что она может быть средством, и вовсе не удивляет в свете угрозы встречи со смертью.
Единственная достойная внимания рекомендация, говорить правду, была слишком расплывчата, чтобы слепо ей следовать. Кому говорить правду? Дайрону? Спасибо, но мне дорога жизнь.
Ложь – единственная броня Иллюзионистов, опасная в том числе и для хозяина. Расстаться с ней, быть откровенным, – это противоречит самой нашей природе. И уж точно я не собиралась лишаться ее в общении с дором Керцем: он явно мой враг или по меньшей мере противник, а не один из кровников.
Кровники – это люди, связанные крепчайшими узами. Друзья, которые хорошо тебя знают и могут вовремя заметить опасные перемены. Подобную связь придумали уже давно, и для многих магов она стала настоящим спасением. Кровники чувствуют настроение и эмоциональное состояние друг друга, не те эмоции, которые мы показываем случайным свидетелям, а те, которые испытываем на самом деле. В случае Иллюзионистов эти самые эмоции запрятаны глубоко-глубоко внутри. Это, конечно, не панацея, и иногда даже они не способны распознать надвигающуюся катастрофу, но обычно это неплохо работает, особенно если кровники обладают разной силой.
Меня с Пирланом связывают именно такие узы. И еще с несколькими людьми, которые сегодня вечером придут к нему в гости. У Пира, как у учителя по призванию, очень много кровников, около трети учеников, если быть точной. К счастью, чувствовать можно только тех, кто находится в зоне прямой видимости, иначе, полагаю, ему было бы очень трудно жить.
Весь путь до дома я терзалась мрачными мыслями и неопределенностью. А добравшись до цели, решительно прошествовала сразу в ванную. Лучшее средство придания ясности уму и бодрости телу – прохладный душ. Не ледяной, я очень не люблю холодную воду, а именно прохладный, чуть ниже комнатной температуры. Можно даже не душ, порой хватает просто сунуть под кран голову, но сейчас этого явно было недостаточно.
Мысли о собственной судьбе соседствовали во мне с опасными и лишними воспоминаниями о Дайроне Тай-ай-Арселе. Последнее было, с одной стороны, понятно и объяснимо, но, с другой, пугало. Все-таки дор Керц – весьма эффектный мужчина, знающий, как увлечь любую женщину, а я не могу назвать себя искушенной в любовных играх. И предательское тело до сих пор чувствовало прикосновения, а зараза-фантазия рисовала, что могло бы случиться, не окажись я столь осмотрительной. Одно радует: тренированный разум Иллюзиониста не даст мне безоглядно и сумасбродно влюбиться в этого человека. Даже если какое-то чувство посмеет родиться, я вполне способна его со временем задушить. Выжить бы для начала.
К счастью, душ сделал свое благое дело. Тщательно просушив волосы полотенцем, я, не расчесывая, кое-как собрала влажные пряди в косу и пошла одеваться. Гардероб у меня небогатый, но каждый раз я почему-то мучаюсь с выбором. Потянувшись было за своими повседневно-рабочими шароварами (в магазин добежать, с друзьями посидеть дома) в серо-серую (одна темная, другая чуть светлее) полоску, вдруг передумала и почему-то решила быть сегодня яркой. Поэтому остановилась на изумрудно-зеленых хлопковых штанах (у меня вообще много зеленых вещей – это мой любимый цвет, хоть я не целитель) и жемчужной рубашке с травянистым вышитым узором вдоль ворота (сама вышивала!).
Дополнив все это белой шалью, я прихватила удачно оставшуюся с прошлых посиделок пару кувшинов любимой яблочной броженицы и выскользнула на улицу.
У нас женщины не выходят на улицу с непокрытой головой. Не то чтобы это было запрещено или зазорно, просто – не принято, а мне к тому же идут платки и косынки. Да еще солнце припекает очень ярко, особенно зимой, поэтому и мужчины редко брезгуют головными уборами.
Вот так, с кувшинами в руках – один на плече, второй с другой стороны в охапке, – я и двинулась в гости к учителю. Смотрелось, должно быть, довольно забавно, хоть сейчас картину пиши с избитым названием.
Подтверждение мыслей об эффектности образа пришло довольно быстро. Стоило попасть в поле зрения стайки туристов-северян – четыре женщины в длинных платьях сложного кроя и странных шляпках, пара мужчин, затянутых в узкие пиджаки и штаны, – как они о чем-то взбудораженно зашептались, глядя на меня и дергая за рукав своего проводника. Тот долго не мог понять, что им от него надо, но, когда я уже прошла мимо, сообразил и окликнул меня.
– Госпожа, пожалуйста, постойте! – учитывая, что на неширокой пешеходной улице сейчас больше никого нет, глупо делать вид, что обращаются не ко мне. Поэтому я, вздохнув о несбывшемся, остановилась и обернулась. Надо было сразу, как только заприметила эту группу, свернуть на соседнюю улицу.
Я не слишком люблю туристов. Вернее, не совсем так, я к ним безразлична, а их наряды забавляют и вызывают жалость. Тесные женские платья с пыточными приспособлениями под названием «кольцо», которое принято затягивать до невозможности нормально вдохнуть, эти многослойные мужские одеяния, порой с теми же «кольцами»… Лет двадцать назад у нас случилась повальная мода на эти наряды, но хватило ее ненадолго. Все же не с нашей жарой так утягиваться. Остались только узкие мужские брюки и рубашки, в каких утром щеголял дор Керц. Ну, еще сапоги, но их научились делать великолепного качества, такими, что в них не жарко.
– Да, господин? – вежливо кивнула я. – Что вы хотели?
– Понимаю, что задерживаю вас и отвлекаю, – виноватым голосом ответил молодой человек. – Но эти люди – гости нашего города, и ваш внешний вид, особенно ваши кувшины, привели их в экстаз. – Он развел руками и обезоруживающе улыбнулся, отчего веснушки на лице будто засветились. Я не смогла удержаться от ответной улыбки. – Можно им сделать несколько магографий? С вами и с кувшинами.
– Только если недолго, – со вздохом согласилась я. Почему бы не поработать достопримечательностью, в самом деле!
Туристы восторженно затараторили, когда проводник с жутким акцентом перевел мои слова на сионский. Я, не вслушиваясь в лепет, миролюбиво улыбалась и покладисто принимала позы, в которые меня жаждали поставить. К счастью, сионцы (если это были они) за рамки не выходили, и дело ограничивалось «поставить один кувшин», «взять оба кувшина в руки», «встать рядом с вот этой женщиной», «дать этой женщине кувшин». Я лишь надеялась на то, что ни одна из светлокожих белокурых дам не уронит кувшин и что броженица не слишком нагреется.
Наконец, когда две самые молодые девушки, возвращая мне имущество, громко заспорили, масло ли в кувшинах или я иду от колодца с водой, я, едва сдерживая смех, решила заканчивать бесплатный аттракцион и на сионском (у магов очень разностороннее образование) полюбопытствовала:
– А зачем мне в городе колодец?
Эффект был чудесный. Дамы постарше и мужчины растерянно замерли, а девушки испуганно переглянулись.
– Ну… А как же воду носить?