— ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ПРАВ, — проворчал Хираэн.
— ТЫ ГОВОРИЛ МНЕ, ЧТО ВИДЕЛ ЧУДОВИЩНУЮ ВОЙНУ, ВИДЕЛ, КАК МОН-КЕЙ ВЦЕПЯТСЯ В ГЛОТКИ ДРУГ ДРУГУ?
— Так было, о Великий, — подтвердил Эльдрад.
— ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ ПЫТАЕШЬСЯ ПРЕДУПРЕДИТЬ ИХ? ЧТО НАМ, ПЕЧАЛИТЬСЯ ИЗ-ЗА ВАРВАРОВ, УБИВАЮЩИХ СЕБЕ ПОДОБНЫХ? ЖИЗНЬ ОДНОГО ЭЛЬДАРА СТОИТ ДЕСЯТКОВ ТЫСЯЧ ИХ ЖАЛКИХ ЖИЗНЕЙ!
— Твои слова верны, — ответил Ультран, — но я видел мрачную тьму далекого будущего, которую может вызвать к жизни наша сегодняшняя неудача, буде она произойдет.
— НАДЕЮСЬ, ТЫ ПРАВ, ПРОВИДЕЦ. ВСЕМ СЕРДЦЕМ, КОТОРОГО МЕНЯ ЛИШИЛИ.
Эльдрад поднял глаза на бронированных воинов, спускающихся по склону холма, и почувствовал, как в его душе дрожит слабый огонек надежды. Они уже согласились прийти сюда, быть может, и в дальнейшем…
ФУЛГРИМ ШАГАЛ ВПЕРЕДИ ВСЕХ, на несколько шагов опережая Гвардию Феникса и обоих лорд-коммандеров. Примарх являл собой прекраснейшее зрелище, его начищенная боевая броня и шитый золотом плащ сияли в мягких лучах заходящего солнца, серебряно-белые волосы были заплетены во множество замысловатых косичек, а на лбу сверкал золотой венец. Пудра, щедро присыпавшая кожу Фулгрима, сделала его лицо даже бледнее обычного, а щеки, виски и веки украсились изящными узорами, нанесенными цветной тушью. Финикиец пришел на переговоры с оружием — у его пояса висел обнаженный серебряный меч.
Соломон долго пытался понять, что же именно кажется ему странным в облике своего вождя, пока его вдруг не озарило. Фулгрим выглядел не как Примарх Космических Десантников, ведущий за собой лучших воинов человечества. Он выглядел, как актер, играющий роль Примарха Космических Десантников в какой-то не самой лучшей театральной постановке.
Разумеется, Деметер оставил свои мысли при себе, тем более Дети Императора наконец спустились с холма и подошли вплотную к эльдару в черном одеянии. Тот плавно поднялся на ноги, с тем, чтобы склонить голову перед Фулгримом. Перед этим, впрочем, он снял свой бронзовый шлем, и Соломону почудилась тень усмешки, промелькнувшая по лицу ксеноса.
— Добро пожаловать на Тарсус, — произнес эльдар, кланяясь в пояс.
— Вы — Эльдрад Ультран? — спросил Фулгрим, возвращая поклон.
— Да, верно, — Ультран повернулся к огромной боевой машине, — а это Призрачный Лорд Хираэн Голдхельм, один из самых уважаемых Предков Рукотворного Мира Ультве.
Соломон чуть вздрогнул, увидев, как гигант мотнул головой в неопределенном жесте, равно могущем быть и дружелюбным, и неприветливым.
Взглянув на Призрачного Лорда, Феникс кивнул ему, выказывая уважение, как воин воину. Эльдрад тем временем продолжал:
— И, судя по вашему облику, вы, должно быть, Фулгрим?
— Лорд Фулгрим, Повелитель Детей Императора! — неожиданно встрял Эйдолон.
По губам эльдара вновь скользнула тень улыбки, и Деметер скрипнул зубами, увидев в этой гримасе оскорбление.
— Приношу извинения, — поправился Ультран. — Я не пытался унизить вас или же проявить неуважение. Мне всего лишь хотелось, чтобы разговор меж нами шел, опираясь не на чины и звания, а на взаимное почтение.
— Я вовсе не оскорблен, — улыбнулся Фулгрим. — И мне по душе ваша точка зрения, поскольку не право рождения и не высокий чин, но почтение, заслуженное своими свершениями, возвышает людей. Лорд-коммандер лишь озаботился тем, чтобы вы полностью уяснили мое положение в человеческой иерархии. И, хотя это и немногое значит в свете грядущих переговоров, мне пока ещё неясно место, которое вы занимаете среди своей расы?
— Я из тех, кого называют Провидцами, — медленно произнес Эльдрад. — Я веду мой народ сквозь испытания, насылаемые судьбой, и предлагаю решения, помогающие избежать опасностей грядущего.
— Провидец… — протянул Финикиец. — Это то же самое, что и колдун?
Ладонь Соломона мгновенно скользнула к рукояти меча, но Второй Капитан тут же пришел в себя. Примарх строго наказал им не прикасаться к оружию прежде, чем он подаст соответствующий знак.
Ультран спокойно воспринял грязное слово, которым его назвал Примарх Детей Императора, лишь покачав головой:
— В нашем языке «Провидец» — древний термин, к сожалению, не имеющий аналогов на Имперском готике.
— Понимаю. Простите, что сразу не подумал об этом, — слегка поклонился Фулгрим.
Деметер превосходно знал своего вождя, и сразу сообразил, что Феникс намеренно выбрал самое грубое из оскорблений, чтобы посмотреть на реакцию Эльдрада. Впрочем, то, что срабатывало с людьми, на ксеноса не подействовало. Лицо эльдара осталось таким же спокойным, как и в начале беседы.
— Что ж, как я понял, вы возглавляете свой мир-корабль?
— Рукотворный Мир Ультве не имеет единого вождя, он скорее следует указаниям тех, кого на вашем языке можно назвать… советом.
— Значит, вы и Хираэн Голдхельм представляете здесь этот совет? — не отступал Фулгрим. — Поверьте, для меня действительно важно знать, с кем я говорю.
— Говоря со мной, — твердо ответил Эльдрад, — вы говорите с Ультве.
ОСТИАН ЕЩЁ РАЗ ПОМОЛОТИЛ КУЛАКОМ по переборке, закрывающей вход в студию Серены, и мысленно дал художнице ещё пять минут на то, чтобы ответить на стук. Его неудержимо тянуло назад, в собственную студию, где близилась к завершению работа над статуей Императора. Образ Повелителя Людей уже почти полностью выступил из камня, но, хотя руками Делафура водила некая внутренняя сила, он чувствовал, что бесцельное стояние у закрытых дверей отнимает драгоценное время. Он может не успеть…
Поняв, что художница не собирается открывать, Остиан тяжело вздохнул… и тут же услышал легкий шорох за неплотной переборкой. Ошибки быть не могло, поскольку к шороху добавился слабый, но отчетливый запах немытого тела.
— Серена, это ты? — позвал скульптор.
— Кто там ещё? — раздался злобный и испуганный голос.
— Я, Остиан. Открой, пожалуйста.
Молчание вместо ответа. Скульптор подумал, что обладатель неизвестного голоса вновь отошел от двери, но, стоило ему вновь занести руку для очередного стука, переборка медленно поехала вверх. Делафур отступил на шаг, неожиданно испугавшись мысли о том, кто сейчас предстанет перед ним.
Наконец медленно ползущая переборка целиком въехала в потолочные пазы, и Остиан увидел, кто же откликнулся на его стук.
Вероятнее всего, это был человек, поскольку ксеносам нечего делать на борту флагмана Детей Императора. Далее, по некоторым явным признакам Остиан определил, что человек принадлежит к женскому полу. Потом скульптор вспомнил, как в юности отправился на захватывающую дух прогулку по нижним уровням улья и увидел там нищенку, живущую в помойной канаве. Открывшее дверь существо выглядело точно так же.
Длинные нечесаные волосы свалялись в засаленный комок, лицо исхудало, щеки ввалились, а давным-давно нестиранная одежда почти превратилась в лохмотья.
— Кто ты… — начал Остиан, но тут же поперхнулся собственными словами, поняв, что жуткое существо, стоящее перед ним — Серена д’Ангелус.
— Трон Терры! — вскрикнул Делафур, бросаясь к девушке и хватая её за плечи. — Что с тобой случилось, Серена?!
Опустив взгляд, он увидел, что её руки испещрены множеством шрамов и порезов разной глубины. Некоторые из них до сих пор покрывала корка засохшей крови, и многие явно воспалились от заражения.
Художница смотрела на него пустыми глазами. Остиан почти втолкнул её в студию, вновь, на миг, остолбенев от того, во что превратились покои Серены. Что произошло с всегда аккуратной и чистоплотной девушкой, обожавшей организованность и собранность в мельчайших деталях? На полу валялись целые и разбитые баночки из-под красок, сломанные мольберты и палитры, горы прочего мусора. Два целых этюда стояли посреди беспорядка в центре студии, но что на них изображено, Делафур не знал — они были развернуты в другую сторону, да ещё и прикрыты сверху какой-то тканью.
Непонятные красные потеки испещряли стены, а в углу стояла высокая и объемистая пластиковая бочка. Даже стоя у дверей, Остиан чувствовал мерзкий, ядовито-кислый запах, струящийся от неё.
— Серена, ответь мне во имя Имперских Истин, что — здесь — произошло?!
Девушка посмотрела на него, словно увидев впервые, вяло пожала плечами и чуть слышно произнесла:
— Ничего…
— Знаешь, мне почему-то так не кажется, — съязвил Делафур, страшно раздосадованный безразличием Серены. — Просто обернись вокруг: краски, размазанные по стенам и полу, сломанные кисти и палитры… и эта вонь?! О Трон, у тебя что, здесь кто-то умер?
Серена вздрогнула и, как ей казалось, объяснила происходящее:
— Я слишком занята последнее время, мне некогда сделать уборку…
— Что за чушь?! Я, например, куда безалабернее тебя, но в моей-то студии и близко нет такого кошмара! Ещё раз спрашиваю. Что. Здесь. Произошло?
Разбрасывая ногами хлам, Остиан обошел огромное пятно красно-коричневой краски, засохшее в центре пола, и направился в сторону бочки.
Не дойдя до неё буквально нескольких шагов, скульптор почувствовал, что Серена стоит прямо у него за спиной. Обернувшись, Остиан увидел, что девушка протягивает к нему левую руку, в то время как правая прячется в складках бывшего платья, словно сжимая какой-то небольшой предмет.
— Нет, — пробормотала Серена. — Пожалуйста, я не хочу…
— Не хочешь чего? — подозрительно спросил Делафур.
— Просто не надо… — слезы потекли из глаз художницы.
— Что у тебя в бочке?
— Травильная кислота, — ответила девушка. — Я… я пробую новые ингредиенты для красок. Вообще что-то новое.
— Что-то новое? — повторил Остиан. — Перейти от акриловых красок к масляным — вот что значит «попробовать нечто новое»! А ты занимаешься какой-то… каким-то идиотизмом, если хочешь знать!
— Пожалуйста, уходи, Остиан, — вновь заплакала Серена. — Пожалуйста, оставь меня.
— Не уйду, пока не пойму, что с тобой стряслось.
— Нет, Остиан, ты должен уйти, — вдруг разозлилась художница. — Иначе я за себя не отвечаю!
— Что ты несешь, Серена? — скульптор сгреб её в охапку и потряс. — Я не знаю, что с тобой, но хочу, чтобы ты знала, что со мной… то есть, что я пришел сюда ради тебя! И ещё я полный придурок, потому что не сделал этого раньше.
— Послушай, — с болью в голосе продолжал Остиан, — я знаю, ты порой ненавидишь себя, потому что решила, будто лишена таланта. Поверь мне, это совсем не так, ты настоящий гений в своем деле, у тебя чудный дар и… не мучай себя больше, пожалуйста. Это неправильно, нездорово.
Девушка безвольно повисла у него на руках, её тело тряслось от рыданий, и скульптор почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза. Сердце Остиана готово было разорваться от боли, но он до сих пор не мог понять своей мужской логикой, что же заставляет её так страдать. Серена д’Ангелус, несомненно, была одареннейшим художником из всех, что Делафур встречал в своей жизни, и при этом она измывалась над собой из-за каких-то дурацких мыслей о собственной бесталанности.
Он крепче прижал её к себе, не обращая внимания на тяжелый запах, и поцеловал в макушку.
— Все хорошо, Серена, я с тобой…
Не дав скульптору договорить, девушка толкнула его в грудь и вырвалась из объятий, яростно закричав:
— Нет! Нет, не все в порядке! Ничего не выходит! Ничто уже не имеет значения! Наверное, потому, что он оказался бездарным идиотом, да, да, все из-за него. Я не могу, мне не хватает того, что я забрала!
Остиан опешил, не понимая, о чем или о ком бормочет художница и что вообще имеет в виду.
— Серена, прошу тебя, я хотел помочь!
— Не нужна мне твоя помощь! Мне вообще ничья помощь не нужна! Оставь меня в покое!
Совершенно потерянный, Делафур начал медленно отступать к двери, инстинктивно чувствуя, что ему угрожает какая-то непонятная опасность.
— Я не знаю, что с тобой творится, Серена, но я уверен — ещё не поздно избавиться от того, что пожирает тебя изнутри. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.
— Заткнись, Остиан, — прошипела она, — ты даже не представляешь, о чем говоришь. Тебе все и всегда давалось легко, не так ли? Ты у нас гений, вдохновение само приходит к тебе! Я видела, как ты творишь прекраснейшие скульптуры, не задумываясь ни на секунду о том, как нанести новый удар долотом. Но что же делать нам, не таким великим, как ты? Не гениям? Что нам делать?!
— Ах, вот ты о чем! — не своим голосом закричал Остиан, до глубины души возмущенный тем, что, как он решил, было мелочной завистью и пренебрежением к его таланту, к той силе, что жила внутри него и помогала творить. — Легко и просто, говоришь ты? Послушай-ка меня хорошенько, Серена, вдохновение — это не какой-то незаслуженный дар, вроде везения в азартной игре. Оно приходит лишь к тем, кто упорно, не жалея сил, каждый новый день трудится над собой. Люди думают, что мой талант — нечто вроде туфель, которые снимают на ночь и ставят у кровати, а утром надевают опять, но это совсем не так! Мой дар — это деревце, которое я лелеял с детских лет и ухаживал за ним, пока оно не начало давать плоды.
— Тот, кто лишен таланта, — продолжал Остиан, — смотрит на людей, подобных мне, и думает, что всё-всё дается нам легко и просто. Это полная чушь! Я круглые сутки простаиваю с долотом и теркой над обломками мрамора, чтобы не потерять те навыки и умения, которыми владею, и поверь, я готов взорваться от ярости, когда какой-то серенький типчик начинает читать мне лекции о том, кто такой гений и как он творит! Обливать помоями чужой труд куда приятнее, чем наслаждаться им, не так ли, Серена? Ты сразу начинаешь ощущать власть над тем, кого ругаешь последними словами!
Девушка шаг за шагом отступала от него, и Делафур наконец понял, как сильно перегнул палку, дав волю гневу.
Разозленный на самого себя, он отвернулся от Серены, вновь попытавшейся подойти к нему, выскочил в дверной проем под переборкой и со всех ног бросился по коридору в свою студию.
Он не увидел, как Серена д’Ангелус упала на колени и тихо заплакала, повторяя сквозь слёзы:
— Остиан, вернись! Пожалуйста, прости, прости меня! Помоги мне, прошу тебя!
Он не услышал.
ПОКА ПРИМАРХ И ПРОВИДЕЦ ОБМЕНИВАЛИСЬ ВЕЖЛИВЫМИ КОЛКОСТЯМИ, Соломон не сводил глаз с неподвижно стоящего за спиной Ультрана Призрачного Лорда, не переставая удивляться, как его тонкие и стройные ноги способны удерживать тяжелую «голову» в золотом шлеме. По коже Второго Капитана бежали мурашки, когда он вспоминал, насколько ужасающе быстро и ловко способны двигаться эти создания. И, что самое неприятное, в теле машины не ощущалось жизненной силы, которую источали Дредноуты Космодесанта.
Хотя в саркофагах Древних от воина Астартес не оставалось ничего, кроме израненного полумертвого тела, навеки подключенных к системам жизнеобеспечения, под их адамантиевой оболочкой все же билось теплое сердце, и мыслил живой мозг. От громадной эльдарской машины веяло лишь смертью, и Соломон понемногу начинал верить, что в ней каким-то неведомым способом заперт призрак воина, способный приводить её в действие…
Фулгрим кивнул в ответ на последнюю фразу ксеноса и гордо произнес:
— Превосходно, Эльдрад Ультран с мира-корабля Ультве, вы же можете говорить со мной, как с представителем Императора Человечества.
Эльдрад грациозно поклонился и плавным жестом указал в сторону невысокого стола.
— Прошу вас, присаживайтесь, и мы начнем застольную беседу, как путники, встретившиеся на перекрестке дорог.
— С радостью принимаю приглашение, — ответил Фулгрим и с большим изяществом, особенно сложным в боевой броне, опустился за стол. Тут же он дал знак Капитанам последовать своему примеру, и поочередно представил каждого из них эльдарскому Провидцу. Соломон поправил меч на поясе и сел последним, сразу же после чего гудение курсирующих вокруг них танков изменило тон, и они зависли в воздухе, выпустив трапы из своих днищ.
Среди Астартес тут же возникло напряжение, а Гвардейцы Феникса плотнее сжали в руках алебарды. Однако вместо ожидаемой ударной группы из танков появилась процессия эльдаров в белых одеяниях, несущих блюда с едой. Вновь прибывшие двигались с такой грацией и пластикой, что казалось, будто их ступни скользят по траве.