Номинг-младший не собирался убегать. Снаружи было так холодно, что ему подумалось, что, возможно, он скоро просто замерзнет насмерть, что такие скопления каменных домов в снежном регионе не предназначены для жизни человека, во всяком случае для жизни артанца. Комод провел его через парадный вход и затем в боковую дверь, за которой было много непонятного и пугающего, но интересного.
Комод знал свое дело хорошо. Через три дня, к моменту въезда в город Фалкона, все было готово. Везде висели флаги, благодарный народ встречал своего верного защитника. И когда Фалкон произнес на форуме приветственную речь, тусклую и неинтересную, ее приняли как откровение. Да, Кронин был сожжен, в чем были виноваты командующие северными войсками и ничтожные, корыстолюбивые торговцы оружием. Но под предводительством Фалкона победоносная ниверийская армия при незначительных потерях разгромила коварных артанцев так убедительно, что пройдет еще не мало времени, прежде чем они сунутся к нам еще раз. После чего сам Великий Князь Зигвард выступил на форуме, благодаря Фалкона за верную службу стране. Затем, с некоторыми уточнениями и добавлениями для посвященных, Фалкон повторил речь в Рядилище, и там ее тоже приняли с восторгом.
Еще неделя ушла на осмысливание народом доброй вести и на соответствующие праздненства. А затем в город въехал кортеж невесты Великого Князя, княжны Беркли.
В отличие от Номинга-младшего, княжна Беркли прибыла в Астафию более или менее по собственной воле. Правда, все, кто интересовался будущим браком, были уверены, что княжну заставили. Ибо было ей шестнадцать лет, а жениху тридцать четыре, и брак был чисто политический. Жених, Великий Князь Зигвард, был легкомысленный развратник, пьяница, и вдовец. Его старшему сыну, официальному наследнику, было пятнадцать лет. Ходили слухи о побочных детях.
Все это не имело никакого значения для княжны Беркли. Год назад, во время визита Великого Князя в княжество ее отца, она видела Зигварда, всего один раз, и говорила с ним. Свою романтическую влюбленность она скрывала ото всех, и когда ей сообщили, что она выходит замуж за Зигварда, сообщавшие были удивлены отсутствием бурной отрицательной реакции.
Княжна Беркли была высокого роста, тощая, нескладная, с некрасивыми зубами и небольшими глазами, со слегка лошадиным лицом и странно для ее комплекции светлыми, очень подвижными бровями. Голос у нее был монотонный и тусклый, сипловатый. Остроумием она не блистала, пристрастий не имела, была вежлива с окружающими и иногда благосклонна к служанкам.
В столице она была уже два раза. Восхищаться ей не хотелось, а хотелось побыть одной. Ее привезли в княжеский дворец и выделили ей апартаменты. У ее служанки загорелись глаза при виде столичного великолепия. Княжна Беркли скинула тяжелые неудобные башмаки с золотыми пряжками, велела служанке поменьше таращить глаза на все эти тряпки и занавеси, сама развязала длинными своими руками шнурки платья на спине, стянула платье через голову, и прилегла на кровать в спальне.
— Княжна, нас, наверное, поведут сегодня в знаменитый Озерный Парк! — воскликнула служанка.
— Выйди вон, — сказала княжна.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ГОД МАМОНТА
Прошло два года.
Осень выдалась теплая, а в конце октября и вовсе захорошело, и три дня подряд было почти жарко. Столица нежилась на солнце, подданные заметно повеселели и подобрели, и первый день рождения Великой Княжны Шилы отметили неподдельным праздничным настроением. Торговки на рынке благодушно торговались с покупателями, кузнецы в кузнях отпустили подмастерьев на улицу, чтоб те развеялись, хозяева таверн наливали вторую кружку бесплатно, бродячие музыканты играли патриотические этюды, и даже проститутки на Улице Святого Жигмонда оделись в национальные бело-голубые цвета.
Великий Князь показал Великую Княжну народу с балкона дворца. Годовалая Великая Княжна Шила испугалась и сначала жалобно заскулила, а потом заплакала. Ее отдали няньке, после чего придворные и самые знатные члены Рядилища ушли в дворцовую столовую залу отдать должное раннему обеду, а Великая Княгиня, сославшись на легкое недомогание, удалилась в свои апартаменты. Великий Князь не обратил на ее уход никакого внимания. Он был занят — флиртовал с женами придворных, обменивался циничными замечаниями с членами Рядилища, подшучивал над Фалконом (а Фалкон терпел), и вообще вел себя, по своему обычаю, легкомысленно и распущенно.
Выпив очередную кружку доброго вина, доставленного неделю назад из южных владений Ниверии, Великий Князь Зигвард вдруг уперся ладонями в резные подлокотники кресла, вскочил, и согнулся пополам. В следующий момент все сидевшие за обеденным столом были на ногах. Кто-то с интересом наблюдал, кто-то заботливо спешил на помощь, а одна дама упала в обморок.
Фалкон сделал шаг вперед и положил руку на плечо Великого Князя.
— Вам плохо, Зигвард?
— Мне нужна ванна, — сказал Великий Князь, медленно разгибаясь.
Придворные обменялись сочувственными репликами.
Лежа в высоком деревянном корыте, наполненном теплой водой, Зигвард отвел назад и пригладил ладонями светлые волосы, обнаруживая солидные залысины, помедлил, протянул руку, взял с туалетного столика колокольчик и позвонил. Вместо слуги в ванную комнату вошел Фалкон.
— Князь, — сказал он.
— Передайте мне губку, если вас не затруднит.
Фалкон выдержал паузу, выражая таким образом неудовольствие, и брезгливо взял губку двумя пальцами.
— Что за странная комедия, — сказал он полувопросительно.
— Вы, если я не ошибаюсь, назначили аудиенцию двум князьям из северных владений?
Зигвард принял губку из рук Фалкона. Фалкон иронически посмотрел на резной потолок ванной комнаты, перевел глаза на стойку, с которой свешивались белоснежные простыни, на запотевшее окно, и снова на князя.
— Да, князь.
— Вы ими недовольны?
— Почему Вы так решили, князь?
— Отвечайте на вопрос.
Кажется, кто-то настроил Великого Князя против него, Фалкона. Это несерьезно, конечно, и завтра же Зигвард, пьянствуя и соблазняя какую-нибудь девку, обо всем забудет. Но неплохо бы узнать, кто именно тут, во дворце, занимается подрывной деятельностью. На всякий случай.
— Они ведут переговоры со Славией, — сказал он.
— Мы тоже с ней ведем переговоры, — заметил Зигвард. — И Артания тоже ведет. И даже загадочная Страна Вантит, местонахождение которой до сих пор никто не может точно определить, наверняка ведет переговоры со Славией. Вы всем будете аудиенции назначать?
— Не понимаю, чем вы недовольны, князь, и почему вас вдруг заинтересовало все это. Мне кажется, здесь не обошлось без постороннего влияния.
— Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос.
— Странные у вас нынче капризы. Хотел бы я знать, кто ждет вас в данный момент в вашей спальне и чья она жена. Хотелось бы задать ее мужу несколько вопросов. Несправедливо получается — спите с их женами вы, а интригуют они против меня.
— Не забывайтесь, Глава Рядилища.
Фалкон пожал плечами. Очень по-своему, но он любил Зигварда. Зигвард был, конечно же, легкомысленный пьяница, бездельник и самодур, ничего не смыслящий в управлении, но знали они друг друга давно и всегда друг друга понимали. Почти всегда. Фалкону стало жалко Великого Князя. Друзей у Фалкона не было. Не считать же друзьями Хока и Комода, не говоря уж о Рите. Собственно, Зигвард был единственным человеком, который больше всех, в случае Фалкона, соответствовал понятию друг. Очень жалко расставаться с друзьями. Ну, посмотрим.
— Князь, положение очень серьезное.
— Вы имеете в виду ваши шашни с моей женой?
Нахал. Зигвард любил при случае щегольнуть безнаказанностью, сказать, либо при всех, либо в глаза, что-нибудь шокирующе неприятное. Но должны же быть границы.
— Не следует меня оскорблять, князь.
— Так что же это за положение в таком случае, из-за которого нужно назначать тайные аудиенции с непокорными провинциалами?
— Колония Бронти, князь…
— Колония Бронти существует уже лет тридцать. Туда сбегаются все недовольные, со всей страны. Туда же уезжают ссыльные. Тридцать лет. А заговоры там начались всего пять лет назад, именно с того момента, как вы стали Главой Рядилища. Это просто неприлично, Фалкон. Пять лет назад о вас в Колонии Бронти слыхом не слыхивали, но первый заговор против вас там, тем не менее, составили. Пять лет мы арестовываем и обезвреживаем заговорщиков. Пять лет мы окружены артанскими шпионами, славскими лазутчиками, местными предателями, завербованными Артанией и Славией, и потенциальными убийцами всех мастей. Ваши горлохваты предотвратили на моей памяти пятнадцать убийств высокопоставленных людей. Четыре покушения было на меня лично. Вы арестовали половину Рядилища. Восемь весьма уважаемых, хоть и неприятных, людей были арестованы и казнены, потому что они, видите ли, продавали оружие в Артанию. Казалось бы — не стало их, и некому больше оружие артанцам поставлять. А? Но во всех пограничных стычках с артанцами — во всех, без исключения — у степных дикарей продолжает появляться оружие, сделанное в Астафии, самые новые разработки. Я не понимаю, чего вы добиваетесь, и мне от этого тоскливо. Развлеките меня, расскажите о своих планах.
Фалкон помрачнел. Да, это были серьезные обвинения, несмотря на цинично-развязный тон. Похоже, за его, Фалкона, спиной, кто-то составлял настоящий заговор, и этого слабохарактерного дурака собирались использовать и как наживку, и как орудие. Сволочи. Он ведь, Великий Князь, совсем как ребенок. Зачем же втягивать его в это дело? Каким же бессердечным надо быть, чтобы использовать невинного, не ведающего, что творит, капризного но доброго? Моего друга? А? Ну я их…
— Государству требуются…
— Я не про государство спрашиваю, — сказал Зигвард, — а про ваши планы.
Некоторое время Фалкон молчал. К удивлению князя он вдруг резко повернулся и вышел, прикрыв дверь. Некоторое время князь прислушивался к удаляющимся шагам, а потом ему стало не по себе.
Моложавая наглая служанка открыла дверь в апартаменты Великой Княгини.
— Что угодно, господин мой? — спросила она, встав на пути.
Фалкон молча ее отодвинул, а когда она попыталась возразить, влепил ей с размаху пощечину. Она поняла и занялась запиранием двери. Фалкон быстрым шагом пошел прямо в будуар. Там никого не было. Он заглянул в гостиную. Тоже никого. В ванной комнате тоже пусто. В детской мирно спала дочь, а нянька дремала в обитом голубым бархатом кресле, распустив губы и шевеля жирными пальцами левой руки, как будто отсчитывала золотые монеты. Великая Княгиня обнаружилась в библиотеке. Она сидела за столом и читала какой-то фолиант. Взглянув на Фалкона мельком, она тут же опять уставилась в текст.
— Добрый вечер, княгиня, — сказал Фалкон, подходя и садясь рядом. — Что читаете?
— Историю Северных Регионов, — ответила она.
За два года она очень похорошела. Преждевременное превращение девочки в женщину, беременность и рождение ребенка неожиданно благотворно сказались на ее облике. Впрочем, дело было не в облике. Фалкон, впервые увидевший ее в доме ее отца, когда она была совсем еще девочка, очень хорошо знал, что дело не в облике.
— Фрика, — сказал он. — Нам нужно серьезно поговорить.
Северные князья иногда называли своих детей именами богов и богинь славского эпоса. Неблагозвучные на слух столичных ниверийцев, не знавших наречий Славланда, имена эти резали слух. Но именно в случае Фрики, княжны Беркли, а ныне Великой Княжны Владений Ниверийских, имя богини семейного очага удивительно сочеталось с образом носящей его женщины, звучало красиво и таинственно.
Фрика встала. Фалкон остался сидеть. Это было невежливо, но, наверное, необходимо для предстоящего разговора — Фрика была на полголовы выше его.
— Что вам угодно? — спросила она холодно.
Она помнила ту первую встречу. Она не любила и боялась этого могущественного человека с железной волей, немногословного, мрачного, бездушного.
— Вы здесь несчастны, — сказал Фалкон. — Вы вышли замуж по политическим причинам. Муж ваш вас сторонится. Верных друзей у вас нет, а слуги и служанки все продажны и корыстны. Вы одиноки. Но горю вашему можно помочь.
Она молчала. Она была смугла, не как артанцы, но как восточные славы. У нее были темные глаза и густые, слегка вьющиеся, темные с отливом волосы. Очень гибкая талия, очень тонкие руки. Хрупкие плечи. Бедра княжны стали шире, чем были два года назад, но сохранили до сих пор очарование бедер девушки-подростка. Ступни и подъем скрывала, к сожалению, пышная юбка, но Фалкон знал, что они идеальной формы, хоть и великоваты. Угловатость движений все еще наличествовала. Фалкон сжал зубы и посмотрел в сторону.
— Вы умны, княгиня, — сказал Фалкон, глядя в сторону. — Несмотря на юный ваш возраст, вам известно о людях очень многое. У вас доброе сердце. Недавно вы познали материнство. Вы раздаете милостыню нищим каждый день, считая это своим долгом, долгом богатой женщины. Вы никому не желаете зла. Вы знаете, что люди бывают подлы, трусливы, продажны, и жалки, а также мстительны и завистливы, и несмотря на все это, вы никому не желаете зла. Да, вы многое знаете о людях.
Он замолчал. Княгиня тоже посмотрела в сторону, с очевидной досадой. К чему это предисловие? Что он задумал? Что мне делать? Извиниться, сказать, что больна, уйти в спальню?
— Одного вы не видели, — сказал Фалкон. — Вам не доводилось смотреть в любящие глаза мужчины.
Княгиня покраснела от гнева.
— Как вы смеете, — тихо сказала она. — Это просто возмутительно. Вы оскорбляете меня!
— Нет, княгиня. Я пришел, чтобы предоставить вам шанс сделать то, что вы никогда не делали. А именно, посмотреть в любящие глаза мужчины.
Фрика нахмурилась и растерялась. Такого поворота событий она не ожидала.
— Я очень богатый человек, Фрика, — сказал Фалкон. — Я многое могу. Представьте себе берег Южного Моря. Большой уютный, светлый дом на берегу. Много веселых, добрых людей. Ни вы, ни ваша дочь никогда ни в чем не будете нуждаться. И вам никогда не придется бояться ни заговоров, ни сплетен. И рядом с вами всегда будет любящий вас человек. Уедем, Фрика. Вы не созданы для столицы, для политики, для интриг. Вы не умеете притворяться. На людях вы хотите выглядеть величественно, как подобает Великой Княгине, но вместо этого выглядите мрачно. Вам не идет мрачность. Вы — светлое существо. Не отказывайте мне, Фрика. Я — ваш единственный шанс. Для вас я готов поступиться карьерой, патриотизмом, судьбой страны, судьбой всех трех царств, судьбой друзей. Вы мне дороже моего предназначения. Вы никогда не любили. Я научу вас любить. Любить иногда больно, но боль окупается радостью, а радости в любви часты. Не отвергайте меня, Фрика.
— Вы ошибаетесь, — сказала княгиня. — Я знаю, что такое любовь.
— Вероятно из книг, — предположил Фалкон.
— Нет. Я любила, и люблю сейчас.
А вдруг она любит меня, подумал он. Ну, конечно же. А кого еще? Здесь нет никого, кроме меня, кто был бы достоин ее любви, любви уникальной женщины, властительницы всех женщин, лучшей из женщин.
— Кого же вы любите, княгиня? — спросил он. Сердце забилось отчаянно в ожидании желанного ответа.
— Я люблю своего мужа, — сказала она.
Фалкон побледнел. Безусловно, это не было правдой. Фрика любит Зигварда? Глупо. Невозможно. Значит, это просто формальный отказ, да еще и урок зарвавшемуся придворному, мелкой сошке. После такого монолога. Наглая, самодовольная спесь старой аристократии. Они думают, что они могущественны и неприступны. Что они лучше других по праву рождения. Что ж. Придет час, и он заставит их ползать перед ним, умоляя о милосердии. Как она презирает его! Какой надменный взгляд! Ты будешь моей, подумал он. При других обстоятельствах. Не сейчас. Не завтра. Я сохраню тебе жизнь, чтобы ты видела, как растет моя власть, как становится незыблемой, абсолютной. Ты будешь жить и бояться меня. Я приручу твою дочь, как приручил Первого Наследника. Она будет доносить мне на тебя. Я уничтожу твоих близких, провинциальных нищих князьков, а их женщины будут прислужницами в моем доме. Ты будешь одна, всегда одна. Потенциальных любовников будут убирать. Мужа она любит, надо же.