«Как же так… ну, положим, И-15-ые были уже в воздухе, когда я передавал радиограмму, наверняка, все они были без раций, но на то, чтобы бомберам сообщить, времени же было предостаточно. Что с ними не так»?
— Разговорчики! — Прикрикнул Мошляк. — Отдаю боевой приказ: всему личному составу укрыться в русле того ручья…
Лейтенант неосторожно дёргает раненой рукой в направлении небольшой заросшей расщелины, сбегающей вниз с вершины сопки, лицо его мертвецки бледнеет.
— Чаганов, на вас бойцы из лагеря, Васильев — первый секрет…. — полетели команды Мошляка.
— А что, может и получиться… русло глубокое и узкое…. вьётся вниз по склону и впадает в Хасан неподалёку от нашего убежища…. воды по щиколотку, — стучат мысли по темечку в такт буханью моих сапог по каменистой тропинке.
Не таясь, пролетаю с десяток метров по открытому месту до зарослей камыша и врываюсь в «штаб» сквозь «стену».
— Подъём! Все за мной! Старшина, поможешь майору! С собой взять только оружие и боеприпасы! — Противореча своему приказу, левой рукой хватаю «разгрузку Вассермана», а правой продолжаю прижимать к груди искорёженную рацию. — Не отставать!
— Лейтенант госбезопасности Мальцева на проводе, — тонкие пальцы девушки, крепко сжимающие деревянную ручку телефонной трубки, белеют. — соедините с комкором Смушкевичем.
— Товарищ Смушкевич в кабинете у командующего, — укоризненно отвечает его секретарь. — позвоните часа так через два, сейчас я могу только принять телефонограмму…
— Послушай меня, капитан, — зашипела Оля, как змея. — я звоню по поручению Генерального комиссара госбезопасности товарища Берия. Если ты прямо сейчас не позовёшь комкора к аппарату, я тебя в лагерную пыль сотру…
Стоящий рядом Ким невольно вздрогнул от разительной перемены, которая произошла за секунду в облике милой девушки.
— Одну секундочку… — в голосе секретаря одновременно послышались раздражение и испуг.
— Ну что? — Оля прикрывает трубку ладошкой, поворачивается к Киму, склонившемуся над «Бебо».
— Товарищ Меркулов уже едет в Управление, будет на связи минут через десять.
— Комкор Смушкевич на проводе…
— Здравия желаю, товарищ Смушкевич, — глаза Кима лезут на лоб: это уже третья интонация и громкость, которыми окрашивается голос девушки за последнюю минуту, теперь это — голос коллеги, знающего себе цену.
— … Мальцева здесь. Мне из особого отдела доложили, что майор госбезопасности Чаганов вылетел с майором Рычаговым на самолёте У-2 с аэродрома Воздвиженка вылетел в Новокиевку, где должен был приземлиться в полдень. Что вам известно об этом? Где Чаганов, Рычагов, самолёт?
— Ничего неизвестно, — замялся комкор. — да, я распорядился помочь, но…
— Нашей службой около 13:00 перехвачена японская радиограмма, — в последних словах Оли зазвучали металлические нотки. — что советский двухместный самолёт с бортовым номером 29 был сбит зенитчиками, его обломки упали в озеро Хасан у подножия высоты 150. Это сопка Заозёрная, так?
— Я сейчас уточню, — в трубке послышалось шуршание и едва различимые слова. — почему сразу не доложили?…
— Вы что-то скрываете от органов, комкор? — Голос Оли снова вернулся к первой интонации. — Не советую, происшествие находятся на личном контроле товарища Берии.
— Нет-нет, я ничего не скрываю, товарищ Мальцева, — голос Смушкевича дрогнул. — вот, в 12:30 Чаганов вышел на связь, доложил, что самолёт попал в туман и просил начальника ВНОС сориентировать их по месту, но связь быстро прервалась. Затем… в 13:40 получена радиограмма от Чаганова, что они с Рычаговым живы и находятся районе сопки Заозёрная, в подразделении лейтенанта Мошляка. Врут японцы, живы они! Правда в данный момент с трёх сторон охвачены вражескими войсками.
— Немедленно вышлите туда самолёт — разведчик, гидросамолёт, истребители. Необходимо срочно эвакуировать товарища Чаганова!
— Кхм, тут такое дело… — виновато добавляет комкор. — В 14:05, как только позволила погода, согласно приказа командующего начались бомбовые и артиллерийские удары по японским войскам…
— И по Заозёрной тоже? — Повысила голос девушка.
— Да, тоже.
— Почему же вы не отменили удар? — Почти кричит она.
— Мне не доложили… я был на совещании в кабинете у товарища Апанасенко…
— Отменяйте сейчас, у вас же есть связь!
— Хорошо, я только доложу командующему. Начальника шифровального отдела ко мне… — вторая часть фразы командующего авиацией прозвучала совсем тихо.
— Зачем шифровка, просто открытым текстом отмените операцию! — Взрывается девушка.
— Но я не в праве… это дело командующего Группой Войск… в открытую запрещено… и как я могу действовать через голову командиров авиаполков.
— Делайте что хотите, но, если в результате вашей бомбардировки пострадает товарищ Чаганов, вас ждёт трибунал. Мой вам совет, действуйте быстро и ничего не бойтесь, товарищ Берия в эту минуту уже звонит наркому обороны. — Оля расстроенно кладёт трубку.
— Товарищ Ким, — девушка уже на ногах. — доложите товарищу Меркулова, что я выезжаю на железнодорожный вокзал, надеюсь утром быть в Ворошилове.
— С-сука, — Смушкевич раздражённо бросает трубку ВЧ на рычаг. — советует она, знаешь куда засунь свои советы…
— Что же делать, товарищ командующий? — Подаёт голос капитан, заботливо подставляя стул начальству.
— Что делать, что делать? Выполнять указания… всяких б***ей… — Скрежещет зубами комкор. — Пиши приказ…
— Но бомбовозы уже в воздухе, — секретарь растерянно смотрит на часы. — а радиосвязи с ними всё равно нет.
— Дошло наконец, — криво усмехается Смушкевич. — передашь телефонограммы в Кневичи, Ново-Никольск и Шкотово. Всё чтоб было чин чином, время передачи, кто принял. Ой чует моё сердце, что эта мадам ещё много крови у нас выпьет, особенно если с её хахалем что-то случится…
— Так может вам лучше, товарищ командующий, — вкрадчивым голосом продолжает секретарь. — поручить это дело Сорокину? Это ж в основном его подчинённые из 1-й Армии будут наносить бомбовые удары. Он всё равно в Кневичах прохлаждается…
— Дело говоришь… — веселеет комкор.
— … просто так кратко и передать приказание, — воодушевляется капитан. — «приостановить бомбовые удары по району сопки Заозёрная до особого распоряжения. Ответственным за доведение и исполнение данного распоряжения назначить комдива Сорокина».
Ударная волна от близкого взрыва огромной бомбы вначале оттолкнула меня от стенки нашего убежища, к которую мы вжались в ожидании конца света, а через мгновение дважды сильно сверху хлопнула по ушам. День за секунду превратился в ночь, каменная пыль абразивом прошлась по открытым глазам, обожгла глотку и забила ноздри. Недолгое затишье и вдруг в полной темноте подо мной задрожала земля, это сверху по ней забарабанили, поднятые взрывом в воздух камни. Накрываю «хрустальный сосуд» руками, сворачиваюсь в позу сидячего эмбриона: ноги прикрывают причинное место, на плечах — разгрузка Вассермана. С каждой секундой сила ударов каменного дождя неуклонно ослабевает, в наше убежище начинает проникать свет.
— Кхм-кхм, есть кто живой? — Сбрасываю жилет и как собака отряхиваюсь.
Прямо передо мной, на том месте, где сидел Рычагов — земляной холмик, из которого торчит его грязная пятка. Берусь за неё двумя руками и изо всех сил тяну на себя.
«Застонал, дышит… значит, будет жить».
Перехожу к соседнему холмику, кто-то начинает мне помогать… русло пересохшего ручья начинает оживать, послышались хриплые команды лейтенанта, которые почти никто не исполняет, думаю, по причине массовой контузии — не слышат просто. Через четверть «реанимационных» мероприятий обнаружилось, что в строю осталось десять человек, четверо бойцов, включая Бобарыко, погибли, остальные — легко и тяжело ранены. За это время справа и слева от нас в отдалении раздалось ещё несколько подобных по мощности взрывов.
«Предположим, что скорость звука в скальных породах в десять раз выше, чем в воздухе, тогда выходит, что остальные „царь-бомбы“ взорвались примерно в километре от нас на севере и юге, то есть в районе „бутылочных горлышек“, где граница проходит буквально в сотне метров от берега озера».
— Товарищ Чаганов, — уставший лейтенант приваливается к отвесной земляной стенке, рядом с ним присаживается на корточки старшина. — пошептаться надо.
«Пошептаться… как же, кричит как иерихонская труба».
Мошляк левой здоровой рукой лезет в сапог и достаёт аккуратно сложенную карту, старшина помогает ему её развернуть. Сажусь сам рядом и с удовольствием вытягиваю ноги.
— Значица так, — указательный палец лейтенанта с чёрным ногтем заскользил бумаге. — мы сейчас находимся здесь. Основной задачей вверенного мне головного отряда первого батальона 118 стрелкового полка было скрытно пройти узкий участок границы, разведать обстановку и выслать проводников для обеспечения прохода усиленной роты нашего полка. Задумка была такая, чтоб в случае обострения обстановки усилить гарнизон на отбитой нами сопке Заозёрная. Но японские милитаристы опередили нас: под покровом ночи вновь захватили сопку и отрезали наш отряд от основных сил полка…
— Товарищ майор, как же так? — Неподалёку от нас трое бойцов окружили Рычагова. — Почему ваши продолжают бить по своим? Вам же послали радио… Что теперь их родным мы скажем? Все обернулись на четыре трупа, лежащих в стороне.
— Молчать! — В лесу загремел голос Мошляка. — Видите, ранетый он. Вам троим, я смотрю, больше всего повезло… Берите оружие и давайте наверх, шагов на двадцать разойдётесь… охранение организуйте. Японцы тоже могут скоро в себя прийти…
Бойцы без пререканий сразу подхватили винтовки и, цепляясь за корни деревьев, стали карабкаться наверх по крутому склону. Из уголка глаза лётчика скользнула вниз по щеке коричневая слеза.
— … Короче, — грустно выдохнул лейтенант. — на текущий момент во вверенном мне подразделении половина бойцов неходячие, бросить их и прорываться к своим мы не можем…
— Так и оставаться нам здеся нельзя, — покусывает ус старшина. — сами же говорите, очухаются японцы и снова полезут.
— Это я так просто сказал… — морщится от боли Мошляк. — не до нас им скоро будет. Наступление скоро наше начнётся, аккурат после того, как бомбовозы назад к себе повернут…
И действительно, в этот момент вновь раздалось гудение авиационных двигателей, сквозь рассеявшийся дым проклюнулось голубое небо и в нём несколько серебристых СБ, плывущих на восток.
— …, но, конечно, начеку нам всем быть нужно.
«Я бы на этот счёт не был так уверен. Не дай бог прознают японцы, кто здесь и тогда точно не пожалеют сил и средств чтоб захватить меня в плен».
— Товарищ лейтенант, не мешало бы нам запасной план составить…. — лейтенант со старшиной удивлённо повернулись ко мне.
— Что за план?
— А такой, я — довольно хороший пловец-разрядник, — гордо расправляю плечи. — минут за тридцать это озерцо свободно переплыву, помощь вызову.
— Заливаешь… — читаю по глазам у своих собеседников.
— Я серьёзно, — хмурю брови. — в 25 метровом бассейне кролем 400 метров за четыре с половиной минут проплывал…
«Стоп, что я несу? Это в семидесятых — норматив перворазрядника, а сейчас, по-моему, — как бы не мировой рекорд… Хотя мои слова протеста у слушателей не вызывают… не в теме они».
— Как бы, товарищ Чаганов, не вышло с вами как с Чапаем, — качает головой Мошляк. — японцы с вершины из пулемёта всё вокруг пристреляли… Видели что с вашим самолётом сделали?
— Решето, — согласно кивает старшина. — а что, если, товарищ лейтенант, поплыть ночью? Хотя без напарника всё равно опасно… помочь-то случись что, некому. Мы тут все в нашем полку — степняки из Туркестана, плавать толком не могём… один Лукашенко из Белоруссии, сказывает у них там на море крабы да ботаны (креветки)… во-о, почище местных Дальневосточных… да только вот ноги ему перебило — не пловец он.
— Поставят нас со старшиной к стенке если не убережём вас, товарищ Чаганов, — тяжело вздыхает лейтенант. — и правильно сделают…
«Вполне вероятно».
— В общем так, — с трудом поднимается на ноги командир. — отряду подъём, перекатами по десять шагов по руслу выступаем к камышовому лагерю. Старшина, командуешь арьергардом. Мне выпала задача переносить неходячих раненых и их оружие, медленно со всеми предосторожностями минут за двадцать спустились к заросшему камышом устью ручья, где чуть не напоролись на японских солдат, вдруг загомонивших неподалёку. Сквозь жиденькую зелёную завесу с высоты своего роста я смог видеть двух вражеских пехотинцев: оба в тонкой серой обтягивающей форме, рыжих ботинках и касках в чехле. В одной руке они держали длинные с примкнутым штыком винтовки, а другой — растягивали мою шинель, изрешечённую осколками и политую кровью Рычагова.
Глава 3
31 июля 1938 года, 01:00.
— Доложите обстановку, товарищ Базаров. — Апанасенко опирается на край стола, всю поверхность которого занимает большая карта, столешница заскрипела и накренилась.
Сгрудившиеся вокруг карты командиры подхватили керосиновые лампы, стоящие по углам столешницы, по брезентовым сводам палатки заметались большеголовые тени. Командир 40-й стрелковой дивизий полковник лет сорока с орденом Красной Звезды подался вперёд и выдвинулся на свет из-за плеча Мехлиса, стоящего рядом командующим.
— Вверенная мне дивизия, — резво начал полковник. — силами 118-го полка при поддержке 40-го отдельного танкового батальона сегодня в 17:00 вступила в огневой бой с японцев милитаристами.
— Где 119-й и 120-й полки? Гаубичный полк?
— На марше, — из тени на помощь Базарову пришёл начштаба, майор. — прибытие ожидается сегодня, начиная с 16:00.
— … Противник оказывает бешеное сопротивление… — продолжил командир дивизии.
— Собаки бешеные их что ли покусали? — Недовольно прерывает его Апанасенко. — Ты мне на карте покажи.
Базаров, начальник штаба дивизии, комполка и старший лейтенант танкист совместными усилиями, согнувшись над картой и забирая друг у друга резную деревянную указку, показывают армейскому начальству обстановку.
— Что вам известно о группе Мошляка? — Мехлис берёт за рукав комполка Солёнова и отводит его от стола.
— После того, как японцы отрезали его от основных сил полка ничего не известно. Состав группы: 20 штыков, два станковых пулемёта. Лейтенант Мошляк, опытный надёжный командир, коммунист.
— Та-а-к… понятно, — выпрямляется Апанасенко, грозно постукивая указкой по ладони. — давай я тебе, полковник, своими словами расскажу, что ты тут натворил. Ты без разведки противника, без артподготовки, на участке шириной в сто пятьдесят шагов бросил в атаку в лоб двадцать танков и две роты бойцов. Десять танков застряли в болоте и их сейчас добивают японцы, остальные — не смогли преодолеть противотанковых заграждений и отошли назад. У пехоты — двадцать пять убитых, сорок раненых. Тоже вернулись на исходные и ещё у тебя боеприпасы на исходе. Правильно я говорю? Да-нет?
Базаров молчит, опустив голову.
— Товарищ командующий, товарищ армейский комиссар 1-го ранга, — из тени появляются лысая голова и петлицы бригадного комиссара. — мы выправим положение. Мы вызвали на соревнование 32-ю дивизию полковника Берзарина, мы вам торжественно клянёмся, что первыми водрузим красный флаг на вершине сопки Заозёрной!
— Да итить… твою мать! — Апанасенко с силой стучит указкой по столу, пробивая дыру в карте, точно попав в злополучную вершину.
Тёмная полоса появилась над воротом гимнастёрки комкора и, расширяясь, быстро поползла наверх захватывая всё его лицо. Все, включая Мехлиса, с опаской вжимают голову в плечи и завороженно смотрят на остриё указки. В палатке становится так тихо, что снаружи проникает многоголосый комариный писк.