— Северин, — неверным голосом позвала я, чувствуя навернувшиеся на глаза после его рассказа слезы. Воображение у меня было более чем богатое.
— Что, драгоценная моя?
— Не уходи сегодня хорошо? Побудь со мной… Вдруг сны будут страшные сниться…
— Конечно, Лазорь, все что попросишь. Зря я, наверное, рассказывать взялся, на ночь тем более…
Я легла поудобнее, и почувствовала, как Князь лег рядом поверх одеяла. Рядом с ним не было страха. И никакие плохие сны мне не приснятся пока он будет со мной.
Почти заснув, я все же задала мучивший меня вопрос:
— А твой дед почему не ушел поминать? Ведь он тоже мужчина? Князь усмехнулся в ответ:
— В ту ночь бабушка рожала моего отца.
К счастью никаких страшных снов мне не приснилось. И пробуждение было даже более чем приятным — особенно незнакомая тяжесть на животе. Я лежала на спине, раскинув руки, с разметавшимися по постели волосами. Князь по-прежнему спал рядом, только в отличие от меня, трогательно свернулся калачиком, положив голову мне на живот. Он был одет и лежал поверх одеяла. Это было даже красиво. Серебро его волос и чернота моих. Его сила и моя слабость. Мама когда-то сказала мне: 'Чтобы прожить счастливо всю жизнь с мужчиной и любить его, нужно чтобы вы были абсолютно одинаковыми… или абсолютно противоположными.' Мы не похожи, но можно ли назвать нас настолько разными? Ведь дело не только во внешности, а ее и в характере, душе, воспитании… Но вот сейчас, смотря на спящего Князя, я могла сказать со всей искренностью на которую способна: я могу его полюбить. А он? Сможет хотя бы терпеть рядом? Он Князь, хотя официально их всех уничтожили еще сотню лет назад. Сколько ему лет? И как он выжил? Ведь в той войне, когда против самых могучих магов пошли обычные, последние использовали самый грязный и бесчестный способ победить — они обращали против магов их же Ограничения…
У каждого мага после определенного уровня силы есть такие Ограничения. Это сам мир решил обезопасить себя от слишком непостоянных существ… Чем сильнее маг, тем серьезней и сложнее его Ограничение. И Высших они, соответственно, держат в довольно узких рамках. Избавиться от ограничений невозможно, хотя архимаги уже не раз и не два пытались. Вывод один: Ограничения часть магической силы и она пропадет вместе с ними. Есть бедолаги, которым Ограничения не дают нормально жить. Я слышала, например, что одному юноше нельзя было показываться на солнце, иначе Ограничение начинало вытягивать из него жизнь. Таких магов специально лишают дара, чтобы не мучились зазря. Интересно, а какие ограничения у Северина? Будто подслушав мои размышления, Князь завозился, потерся щекой о мой живот и приподнялся на вытянутых руках. Я улыбнулась, настолько забавным он выглядел с растрепанными после сна волосами и сонной полуулыбкой.
— Доброе утро, — поприветствовала я.
— И тебе Лазорь, — ответил он и потянулся, хрустнув суставами. — Давно не спишь?
— Не очень. Из коридора послышали невнятные гневные воли, какая-то возня; Северин мигом подобрался, насторожился.
— Что там? — испугалась я.
— Не знаю, — помолчав, сказал он. — Но предчувствие у меня нехорошее. В дверь комнаты заколотили, да так что она чуть не слетела с петель. Я только и успела, что закутаться в одеяло, когда Князь распахнул ее.
— Что происходит? — холодно вопросил. Стоявшие в коридоре северяне в основном женщины, с решительностью написанной на лицах загомонили все разом, указывая на меня руками. Я не поняла ни слова. А вот Князь, судя потому как разом ожесточилось его лицо — понял.
— Что такое? — пискнула я, но он услышал и повернулся ко мне. Синие глаза словно покрылись коркой льда.
— Они говорят, что ты прокляла Элн, сестру Алкари. Она умирает. Я даже не сразу поняла смысл его слов. Потом решила, что мне послышалось, однако взгляд Князя развеял эту надежду. Заем некоторое время потратила на осмысление сложившейся ситуации. И только после всего этого — испугалась. Что бы не случилось с сестрой Алкари, в этом обвинят меня. Даром, что я и вправду не хотела ее проклинать, да и не смогла бы. Магии во мне, да я уже говорила, хватает разве что на редкие вещие сны и те не особенно понятные. Но что же могло случиться с Элн? Князь в упор, не мигая, смотрел на меня. А толпа за его спиной не прекращала негодовать.
«Это самое страшное, — вспомнились мне вдруг слова матери, сказанные когда-то, — когда тебя ненавидит толпа. С одним человеком можно договориться или же просто поговорить, что-то ему объяснить, доказать, убедить… Против толпы есть одно оружие — власть. И то ненадежно, ибо действенно, только пока люди нормально к тебе относятся. Толпа жестока — может не вспомнив ни о чем разорвать на куски; беспощадна — доказать ей ее неправоту невозможно; неостановима — ведомые слепой яростью и жаждой мести люди не боятся НИЧЕГО. А еще толпа тупа как новорожденный ягненок и столь же послушна слову лидера, которого избирает из своей массы. Но даже этого лидера она станет слушать пока его слова не пойдут вразрез с ее жестокими желаниями…»
— Пойдем, — оборвал мои мысли Князь. — Пойдем мне нужно увидеть их. Кого именно он не уточнил, но я и так догадалась. Элн и Алкари.
Я неуверенно кивнула, с сомнением глядя на северян столпившихся в коридоре. Дадут ли пройти? Ой, не верится как-то… Но Северин взял меня под руку и чуть ли не поволок, даже одеться не дал, пришлось так и кутаться в одеяло. Его подданные расступались перед своим Князем, а следовательно и передо мной. Шли недолго, несколько поворотов и вот они, двери которые Князь, не медля ни секунды, открыл.
Первое что бросилось мне в глаза это кровать, хотя, глядя на это сооружение, в голову приходило совсем другое слово — ложе. Человек этак на пять. Очень высокое, и просто огромное по ширине, с балдахином и спускавшимися с него облаками белой газовой ткани.
Собственно кроме него и небольшого стола, с какими-то инструментами, в углу, в комнате ничего и не было. Окна, в которые ярко светило солнце, задернуты светлыми занавесками, так что света достаточно, чтобы разглядеть все в подробностях. В том числе и Элн, лежащую на кровати, закутанную в одеяло и среди вороха подушек самого различного размера. И ее сестру сидящую рядом. Сама Алкари была бледной, ее щеки мокрыми, а глаза покраснели, видимо долго плакала. Короткие волосы стояли дыбом, одежда растрепанна… Но воительнице казалось не было до этого никакого дела. Она, не отрываясь, смотрела на сестру, сжимала ее ладонь, и отвела глаза, только когда к кровати подошел Князь. А потом посмотрела на меня.
В ее взгляде было многое. И ненависть, и зависть и… надежда? И еще множество чувств, которые я не сумела разгадать. Элн слабо застонала, привлекая мое внимание. Я вгляделась в ее совершенно белое, без единой кровиночки, лицо. На котором были едва видны маленькие черные точечки, которых становилось все больше от щек до лба, в центре которого страшным черным узором, объятый рисованным пламенем, виднелся кинжал, без ножен и с вычурной рукоятью. Я невольно вздрогнула. Этот рисунок… Это печать, появляющегося на проклятом… Элн действительно прокляли! Причем сильно и страшно: ведь тот, кто проклинал, должен был не жалея своей крови, выцарапать такой рисунок на себе, после чего он собственно и проявлялся на том, кому проклятье предназначалось. Да, с магией крови шутить нельзя. Нельзя, тем более сильным магам, ведь почти наверняка у проклинающего после такой магии появится еще одно или даже несколько Ограничений. Боже мой, кому могла так досадить Элн? Кто не пожалел своей судьбы, чтобы проклясть ее? Северин со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Я только сейчас заметила, что народу в комнате достаточно и невольно шагнула ближе к Князю. Заметив мое движение, он встрепенулся, оглядел присутствующих дикими глазами и произнес тихо, почти шепотом, но от интонаций мне захотелось сбежать подальше и забиться в самый темный угол:
— Все вон. — И еще раз окинув взглядом кровать и Элн на ней, велел Алкари остаться.
— Княже, — взмолилась она. — Помоги, мой Князь, защити мою сестру от зла! Насколько я поняла, это была какая-то ритуальна фраза, хотя и говорила Алкари на всеобщем королевском, наверное, специально чтобы мне было понятно.
— Не говори глупостей, — осадил ее Князь, — еще не бывало такого, чтобы я свой народ бросал. Он дотронулся пальцами до рисунка на лбу воительницы.
— Печать крови… Снять ее может только тот, кто наложил, а до этого момента она будет тянуть из Элн жизнь пока не убьет.
— Надо искать заклинателя, — эхом откликнулась Алкари и зло сверкнула глазами на меня. — Все уверены в виновности княжны! И я тоже, в это верю. Я похолодела.
— На каком основании? — сложив руки за спиной, Князь прошелся от кровати до окна и обратно. Мой отец тоже так делал, когда думал о чем-то чрезвычайно важном. Может это привычка всех властителей? Ох, Боже, о чем это я думаю?
— Они поссорились вчера и княжна, вероятно, затаила зло. Моя сестра не сдержавшись очень резко высказалась о расе людей, оскорбив ее тем самым… Но это не повод для убийства! Князь сжал пальцами виски и смерил меня тяжелым взглядом.
— Что молчишь принцесса? Почему не оправдываешься?
— Зачем? — намного резче, чем следовало бы, ответила я. — Моему слову здесь нет веры, не так ли? Глаз он не отвел. Но и опровергнуть мои слова не поспешил. Вместо этого снова обратился к Алкари:
— Свидетели их разговора были?
— Да! Латъер был рядом как вы и приказывали.
— Хорошо. Прикажи позвать его сюда. И Смотрителя тоже. Мы в его доме как никак. Алкари не стала дожидаться, пока ей повторят, мигом сорвалась с места и вылетела за дверь, оставив нас с Северином одних, если не считать, конечно, бессознательной Элн. Я зябко закуталась в одеяло. Нет, здесь не было холодно, просто я не очень уютно чувствовала себя стоя в одной только ночной рубашке, пусть та и была приличной даже сверх меры: длиной до пят, с длинными рукавами и даже с горлом. К тому же ее ткань была очень плотной и совсем не просвечивала… Но все-таки это, а так же отсутствие привычной вуали изрядно смущало заставляя закрывать лицо углом одеяла.
— Лазорь…
— Что? — голос у меня дрожал.
— Я… — Князь пятерней взъерошил себе волосы, — я верю, что это не ты. Вздох облегчения против воли вырвался из моей груди.
— Значит, все будет хорошо?
— Не факт. Нужно еще убедить в этом остальных.
— Но они же ваши подданные!
— И поэтом имеют право знать правду, а Алкари, еще и мстить. У нас подобное жестоко карается. Как и все действия причиняющие кому бы то ни было вред.
— Что же делать? — от отчаяния чуть слезы на глаза не навернулись, но я вовремя вспомнила, что вроде как принцесса и показывать слабость мне совсем не к лицу.
— Главное — слушайся меня. В этот момент вернулась Алкари, зло глянувшая в мою сторону, и тут же рванувшая к своей ненаглядной сестрице, а вместе с ней Латъер и Смотритель.
Я смотрела в глаза Князю, он смотрел в мои. Тяжело. Не отрываясь. Не колеблясь и не сомневаясь в этот момент. Ни в чем. Но все же я первой отвела взгляд. И зажмурилась.
— Латъер, — Северин на миг замолк, словно собирался с мыслями. — Расскажи, что ты видел и слышал вчера, когда общались принцесса и Элн. Воин откашлялся и заговорил, но Князь почти сразу же оборвал его:
— Прошу всех здесь говорить на понятном моей будущей жене языке. О, Боже. Он нарочно так выделил голосом и интонациями эти слова? Или нет? Латъер рассказал — сухо, подробно и абсолютно точно. Смотритель выругался. Конечно, ничего особенного Элн тогда не сказала, но и этого хватит чтобы у высокородной принцессы был повод затаить зло. Откуда им знать, что меня такие неуклюжие нападки давно не трогают… Однако повод был, результат в виде проклятие тоже, а значит дальнейшее разбирательство неизбежно.
— За что?! — закричала вдруг Алкри, стиснув руками одеяло на кровати. — За что ты мстишь ей? Что она тебе сделала?
— Тихо! — рявкнул на нее смотритель.
— Это она! Она! Неужели вы не видите? — Слезы, крупные горошины слез катились по золотистой коже, а она и не думала скрывать их. — Убийца! — Метнулась ко мне через всю комнату и вдруг упала передо мной на колени, вцепилась в одеяло; ее глаза заставили меня дернуться из этой хватки — безумные от слепого отчаяние, почти сгоревшие в агонии боли. — Пожалуйста, принцесса, княжна, Лазорь, пожалуйста… Прошу, умоляю тебя! Верни мне ее, отзови проклятье! Я все что хочешь, сделаю, я встану перед тобой чтобы защитить от Князя, от суда, приму на себя твою вину, только, пожалуйста, верни мне мою сестру! Я в растерянности попятилась…
— Хватит Алкари, — голос Северина больше походил на треск льда чем собственно на голос. — Перестань.
— Истерика тут не поможет, — покачал головой Смотритель, подошел и поднял Алкари, по одному отцепляя ее пальцы от одеяла. — Успокойся. Не трать время Элн напрасно, его у нее, не так уж и много. Эти слова подействовали куда как лучше пощечины или ледяной воды в лицо, Алкари вытирая слезы и сгорбившись, как старуха, села на кровать.
— Я предлагаю вот что, — уже нормальным голосом сказал Северин. — Пусть Лазорь обнажится перед нами, если на ее теле нет рисунка проклятия, то значит, и вины на ней нет. Все согласны?
— Разумно, — согласился смотритель.
— Да, — коротко ответил Латъер и с жалостью посмотрел на меня. Алкари только кивнула. А я стояла, ни жива, ни мертва. Мне? Потомственной аристократке, принцессе из древнейшей семьи, раздеться перед ними? Мужчинами? Несколькими?! Они, должно быть, смеются надо мной. «Одумайся, — шепнула разумная часть, — так ты докажешь что не виновна, а отказавшись, практически признаешь что прокляла! Гордость не важнее жизни! Одумайся!» Это должно быть страх заговорил во мне. Подлый страх смерти и боли.
— Нет, — обрекая себя на самое ужасное, на неизвестность, и, тем не менее, твердым голосом отчеканила. — Нет. Ни за что. Алкари вскинула мокрое, от не перестававших течь слез, лицо и закричала, как маленькая девочка, истошно и тыкая в меня пальцем, будто бы остальным и без того было неясно кого она имеет в виду:
— Виновна!
— Княжна!.. — ахнул Латъер.
— Тихо! — поморщился Северин. — Раз так…
— Пусть докажет, что вины не несет! Пусть Боги рассудят, пусть покарают неправого! — вновь завизжала Алкари. — Я требую поединка! В виске противно стрельнуло боль. Ага, поединка она захотела… Тут любому ясно кто выиграет, что смеяться-то.
— Успокойся, девочка! — тоже схватился за голову Смотритель. — Экая голосистая… А ну, пыл-то поумерь! Нашла время права доказывать. Слушай лучше, что Княже молвит — он нам ближе всяких там богов. — Он пробормотал что-то еще, но я не расслышала, да и вряд ли там было что-то лестное. Северин некоторое время смотрел на меня, покачивая головой словно говоря: «я же просил…» А потом вдруг зажмурился на мгновение. Его слова стали для меня громом среди ясного неба:
— Хорошо. Пусть будет поединок.
— Княже!.. — выдохнула я на грани шепота. Его слова были как… как будто у меня взяли и отняли весь воздух из груди, а раньше твердая земля под ногами так и вовсе исчезла. А Алкари ощерившись, едва не кричала от радости.
— Но честь своей женщины я буду защищать сам, — продолжал Князь. — Если ты, Алкари, считаешь это несправедливым, то пусть вместо тебя сражается тот, кого ты посчитаешь достойным.
— Северин, — осуждающе прищурился Смотритель. — Лучше бы нашли для начала с кого требовать снять с Элн проулятье, а потом уж свою честь защищали. Чем поручишься, что не княжна то была? Никто судить ее не станет, пусть только отзовет проклятье-то.
— Роаль, ты всерьез уверен, что девочка, у которой магии так мало, что можно считать, будто ее и вовсе нет, могла бы справиться с таким проклятьем? — немного даже насмешливо поинтересовался Князь. — К тому же я действительно готов поручиться за нее. И поручусь, потому что знаю, что над ней вины нет.
— Неужто вы ей поверите лишь на простое слово, которое люди не умеют ни блюсти, ни держать? — дерзко высказалась Алкари, наверняка стараясь скроить свою пришибленность.