Почему изводят? Да так-то я их понимаю…жизненный опыт у меня огромный. Эти люди живут в полной безнадеге. Маленькое жалованье, опасность нападения пиратов, каждый день одни и те же рожи, а впереди…впереди ничего. Совсем ничего. Свои дни они закончат или в пучине морской, сожранные безжалостными водяными гадами, или в могиле для бродяг, убитые уличными грабителями, либо умирая от перепоя или наркоты. Это недалекие, необразованные люди, интересы которых простираются не дальше чем — «напиться, закусить, трахнуть грязную портовую шлюху». Они не дураки, нет…хотя большинство из них даже читать не умент Их ума хватает понять, что долго так не проживут, и что будущее не просто печально, но отчаянно печально. И потому эти парни срывают злость на окружающих, особенно на тех, которые не могут дать им сдачи. На таких, как я — уродов, раздражающих одной своей мордой, а еще тем, что молчу и делаю так, как мне говорит начальство. Не больше, но и не меньше.
Я прошел армию, знаю, что такое «дедовщина», так вот здешняя дедовщина ничем не отличается от земной. Меня вначале кошмарили, а на второй день решили превратить в «чушкана» — так на Земле в тюрьмах и на зонах называют заключенных, находящихся на ступеньке социальной лестницы чуть повыше, чем опущенные. Чушканы выполняют всю грязную работу, у них отбирают передачи, их бьют и на них срывают злость. Кстати — от чушкана до опущенного — всего один шаг. А может и половинка шага.
В команде матросов — шестнадцать человек вместе со мной. Вахты несем через день — по восемь человек. Остальные отсыпаются, или травят байки, лежа в духоте вонючего кубрика. Здесь пахнет потом, нечистотами (запах поднимается снизу, от гребцов, особенно в штиль), пахнет грязным бельем и растоптанными туфлями. Отвратительное место. И теперь я понимаю, почему потенциальные матросы не торопятся занять вакантные места в нашей плавучей богадельне.
Вахтенная команда делится на две части — первая, это высококвалифицированные, опытные матросы. Рулевой, парусная команда. Они и зарабатывают больше чем мы, грязь на сандалиях настоящих матросов. Мы еще не чушканы, но очень к этому близки. Дисциплина здесь поддерживается мордобоем — со стороны руководства, и самое главное — со стороны опытных матросов. Опять же — армейское правило: ты дрючишь парочку авторитетных, лишаешь их увольнений и других благ (например — прозреваешь, и видишь этого самого авторитетного «самохода», пролезающего через дырку в заборе). Эти авторитеты дрючат уже всех остальных, так называемых «соратников».
Черти драповые! Какие они нахрен соРАТНИКИ, если не участвовали ни в каких-либо боевых действиях?
Сегодня я выходной, в кубрике сидеть стремно — решил постоять у борта и насладиться солнцем и ветром. Хватило меня на пять минут — вонь с нижней палубы необычайная. Жара, ни ветерка, миазмы…как в деревянном общественном туалете на провинциальной заправке. И как это здешние обитатели терпят? Когда плыли в столицу я как-то и не замечал таких неудобств. Вернее — почти не замечал. Может потому, что пассажирские каюты находятся на корме, а ветер как раз с кормы-то и дует? Но есть у меня и еще одно подозрение…нюх мой усилился. Усилился так, что я стал различать запахи, которые раньше никогда бы не учуял. До собаки или кошки мне еще далеко, но от обычного человека уже отличаюсь. Где-то на уровне «нюхача», который дегустирует запахи парфюма, либо сигарет — видел я такие фильмы про нюхачей, даже понравилось. Фантастика, конечно, но чего не бывает? Я вон — в другом мире, в чужом теле, плыву на галере — чем не фантастика? Куда там усилившемуся нюху…
Пойти подремать, что ли… В кубрике ничуть не хуже, чем на раскаленной солнцем палубе. И от глаз начальства подальше. Если я чему-то и научился за семьдесят лет своей бурной жизни, то это одной чеканной, отлитой в бронзе солдатской истине: «Подальше от начальства, поближе к кухне».
В кубрике после солнцепека кажется очень темно, глаза привыкают постепенно, потому войдя я не сразу заметил Хента, здоровенного звероподобного парня из нового набора (раньше его не было). Хент стоял у моего шкафчика (тут шкафчики, как в раздевалке тренажерки), и ничтоже сумняшеся рылся в моем «сидоре». На рынке я купил длинный, больше метра длиной узкий сидор, в который сложил свои нехитрые пожитки — пару белья, пару штанов с рубахами, пару носок. А еще — туго набитый монетами кошель и Лед, завернутый в несколько слоев чистой холстины и перевязанный сыромятным ремешком. Именно из-за меча я купил такой длинный сидор — иначе будет торчать и привлекать внимание к моей скромной персоне. А зачем моей персоне излишнее внимание?
— Положи на место и больше никогда не трогай! — предлагаю я спокойно, и поворачивая голову вправо-влево-назад произвожу осмотр местности на предмет наличия свидетелей, а также предметов, затрудняющих перемещение в пространстве, как-то: столы, стулья, трупы. Столы и стулья, прикрученные к полу имелись. Трупов пока не было никаких — ни прикрученных, ни свободно перемещающихся. И это хорошо, надеюсь, что так и будет и в дальнейшем — я не собираюсь умножать количество покойников в отдельно взятом объеме пространства. Если только меня к этому не вынудят.
Свидетели были — пятеро матросов из моей смены лежа в гамаках с живым интересом следили за происходящим. В их серой жизни так мало событий, которые веселили их душу, что спектакль с моим участием несомненно являлся одним из самых желанных приключений, которые могли бы развеять скуку безрадостного бытия. Хент, насколько я уже выяснил, был невероятно тупым парнем при всей своей дурной мощи — он легко поднимал такие бочки, которые не могли поднять сразу двое крепких парней. Уровень его интеллекта находился где-то чуть выше уровня дауна. Вот только дауны в большинстве своем очень добрые и незлобивые люди — не зря их прозвали «солнечными» людьми. Этот же типус злобен, как цепной пес, и все время подозревает, что его хотят обмануть, его не уважают (было бы за что!), о нем плохо говорят. В общем — Хента точно на меня натравили, и скоро я узнаю — кто это сделал.
— Это ты взял мой нож, ублюдок! — хрипло выплюнул Хент, и перевернув сидор вверх ногами вытряс мои вещи прямо на пол — Парни видели, что это ты взял! Больше некому!
— С чего ты решил, что это я взял? — спрашиваю спокойно, не выдавая своих чувств.
— А кто еще?! — убежденно заявляет Хент — Как только ты появился, так у меня монеты пропали! А теперь нож!
Он разбрасывает мои вещи ногами, с каким-то патологическим удовлетворением топча ногами чистое белье. Есть такие люди, которые питаются чужим негативом. Вот плохо человеку, он расстроен, ему испортили настроение — значит, энергетическому вампиру хорошо. Тот поглощает этот негатив, получает от этого удовлетворение, хотя в большинстве случаев и сам не понимает, что с ним происходит. И не верит в то, что является таким вот энергетическим монстром.
Я быстро шагаю вперед, Хент уже готов, он ждал атаки и на нее напрашивался. Матрос встает в боевую стойку (нечто среднее между боксерской стойкой и кунг-фу). Но не успел. Я быстрее. Бью ногой в пах придурку, а когда он хрюкнув складывается вдвое — добавляю пяткой в лоб. Не очень сильно, но достаточно, чтобы выключить из процесса минимум на полчаса. Проснется с головной болью — сотрясения мозга так просто не проходят. Но главное — проснется, а я ведь мог его убить. Легко. Чуть посильнее, в висок, а не в лоб — и конец негодяю.
Топот босых ног по палубе — двое. Бегут, стараются, норовят сходу заехать мне в нос. Вот что им всем надо? Что я им всем сделал? Живу, никого не трогаю, примус починяю…
Первого без всяких там затей срубаю ударом ноги в солнечное сплетение. Парня будто мяч отбросило к стене, и по дороге он сбил своего сотоварища, лежащего в гамаке.
Второй затормозил, попытался изобразить что-то вроде «двоечки» — правой-левой — но тут же потух от короткого удара опять же в солнечное сплетение. Не люблю я бить по морде. Во-первых, можно повредить свой кулак о зубы. Такие великолепные нагноения получаются…просто пером не описать! Вплоть до гангрены. Если бы эти типы, которым бьют по зубам, чистили эти самые зубы…
Во-вторых, можно сломать пальцы рук о твердый череп. Или просто ушибить. Болеть потом будет рука — до скрежета зубовного. Кости ломаются легко — не так поставил кулак, вот тебе и перелом косточек. А в брюхо — милое дело! И кулак цел, и противнику нехорошо — до блевотины. Можно и убить — если как следует врезать по печени. Но я добрый, не хочу смертей. Иначе давно разнес бы эту шайку по косточкам.
Грохот барабана, отбивающего ритм гребцам, плеск весел, опускающихся в воду, бубнение надсмотрщика, что-то выговаривающего нерадивому гребцу. А в кубрике тишина, и только слышится сопение оставшихся в гамаках «зрителей», да прерывистое дыхание поверженных противников. Кстати, Хент уже шевелится, глаза открыты и ворочаются в глазницах, видимо пытается понять, что с ним случилось. Отвожу правую ногу назад и бью Хента по скуле. Затихает.
— Я им говорил, чтобы тебя не трогали! — слышится голос с одного из гамаков. Там лежит мужчина за сорок, из прежнего состава команды. Помню, как его лечил после нападения боевых галер. У него была дырка в груди от вражеского меча.
— Эти идиоты не слушают! Я сразу сказал старпому — нахлебаемся с ними дерьма. Но им лишь бы кто-то работал, а что происходит в команде…плевать!
Он не прав. Я точно знаю, что не прав. Капитану и всей верхушке вовсе не наплевать на то, что тут, в команде, случается. Если команду распустить, если волю возьмут вот такие, как эти трое — прямая дорога к бунту.
— Что тут происходит?! Ты что творишь?! — старпом был разъярен и в руке держит матросский тесак. Из-за его спины выглядывают еще пять физиономий, практически закрывая белый свет.
— Он украл его нож! И еще воровал! — злорадно завопил сбежавший с поля боя придурок, но его речь была остановлена мужиком из гамака.
— Заткнись, Едран! Это вы тут устроили! И ничего Тихий не воровал! Работает парень и молчит, на ваши шуточки и подколки не отвечает! Вот вы и решили, что он слаб! Ослы тупые! Я вас предупреждал, что все закончится дурно!
Его имя Харак. Обычный матрос, который время от времени напивается, а корабль для него дом родной. Ни семьи, ни детей (если только «случайные»). В меру справедливый, в меру добрый. Человек — как человек. И даже квартирный вопрос его не испортил, так как нет у него никакого квартирного вопроса. Как и квартиры. И дома. Гамак — его дом.
— Что происходит? Тихий, объясни! — это уже капитан. Он поумнее старпома, довольно-таки суматошного парня, хотя и неплохо разбирающегося в судоходстве. А еще, и самое главное — верного человека, который не воткнет нож в спину. Он вроде как его дальний родственник — троюродный брат, или что-то такое. Здесь часто бизнес ведут родственники — на кого еще положиться, как не на родню? Впрочем — это во всех мирах и временах. Откуда знаю про родство капитана? Да слышал разговор, когда плыли в столицу. Брат рассказывал.
— Я вошел в кубрик. Этот человек рылся в моих вещах (я показал на Хента). Я предложил ему положить мои вещи на место и больше никогда их не трогать. Тогда он начал разбрасывать и топтать мои вещи, а потом собрался меня побить — встал в боевую стойку. Я его уложил, и тогда на меня напали эти двое (указываю на бесчувственные тела напарников Хента). Пришлось уложить и их. В общем-то, это и все. Нет…не все. Он заявил, что я его обокрал — украл деньги и нож. Вот теперь все.
— Украл! Тупой урод! — простонал Хент — Тебе все равно не жить!
— Не жить! — подтвердил Едран — Во сне задавим!
Молчание. Тягучее, густое. Никто не говорит ни слова — ситуация точно зашла в тупик. И кто в этом виноват? Уж точно не я! Наклоняюсь, собираю вещи, вытряхнутые из сидора на палубу. Мне противно, даже касаться этих вещей не хочется. После того, как их коснулись руки этого негодяя. Ну вот почему, почему я не могу доплыть до дома без приключений? За что это мне?! Ну не было, не было другого способа добраться до места назначения, кроме как этот корабль. Делай то, чего от тебя не ожидают!
Зачем я еду домой, в замок? Почему не начал террор «не отходя от кассы»? Во-первых, месть это то блюдо, которое едят остывшим. Пусть все успокоится, а уж тогда…есть у меня на это кое-какие планы.
Во-вторых, сдается, что я чего-то не знаю. Не знаю, да и все тут! Ну не стыкуются некоторые камешки мозаики. А значит — не стоит соваться в дело. Подождать, разведать, и ударить — вот наш принцип. А ведь где-то нужно переждать это самое время! Наладить связь со своими людьми, создать разведывательную сеть. Где всего безопаснее я смогу отсидеться? Где меня не найдут? Ясное дело — в моем старом замке. Вот только туда надо еще и добраться… И чего эти придурки ко мне прицепились?
— Капитан, а может положиться на божий суд? Обвинения серьезные! За такое вешают! — серьезно спросил Харак — Пусть дерутся на ножах. Или на кинжалах. По очереди — каждый из них бьется с Тихим. Насмерть! Старый обычай, освященным Богом Моря Надриной и Богом войны Эсаном. Проигравшего — за борт, на корм чудовищам.
— Да этому обычаю столько лет, сколько нам всем вместе взятым! — фыркнул старпом — Кто его в наше время применяет?!
— А я слышал такое — задумчиво заметил капитан — в прошлом году на «Гордости моря» у Степлона такое было. Матросы никак не могли успокоиться, враждовали до смертоубийства, вот он и устроил поединок. После стало все спокойно.
Что означало «после» никто спрашивать не стал. И так все ясно. Нет человека — нет проблемы. Как и тут. Если я забью этих ослов — станет тихо. Если они меня — тоже. Я чужой, пришлый человек, они чужие, пришлые — кто нас разберет, соврали, или нет? А тут все чинно-благородно, да и команде развлечение.
— Все четверо. Сразу! — тихо-шепеляво объявил я — До смерти.
— Четверо? Ты не погорячился, парень? — искренне удивился капитан, но тут же сдал назад — ну на то он и божий суд. Если правда за тобой, значит — выживешь. Ну а если нет…
Вообще-то дурацкий обычай и дурацкие выводы. А если злодей владеет оружием лучше, чем «хороший»? И что тогда? Вспоминается старый рекламный ролик — очень юморной. Там уродливый грязный злодей просыпается в борделе, выходя — пинает собачку, еще кого-то потом обижает. Навстречу ему «хороший» — красивый, чистый, ухоженный, проснулся в постели с любимой женой, погладил собачку, перевел через дорогу старушку, и…на дуэль. Сходится с «плохим». Бах! И «хороший» валится трупом. Злодей радостно хохочет. Черный юмор такой, да. Но жизненный.
Если я не убью этих парней — участь моя будет незавидна. Не спать днями и ночами напролет я не смогу, а стоит уснуть — тут мне и конец. Воткнут спицу в ухо, и конец демону-попаданцу. Нет, надо этих негодяев убирать.
— Кинжалы — киваю я, и продолжаю собирать вещи.
Поединок состоялся через два часа, примерно в три пополудни. За это время привели в чувство двух подельников (или вдохновителей?) Хента, поставили их на ноги, влив для храбрости по кружке дешевого вина, которым здесь разбавляют воду (жара! Вода тухнет быстро). Парни хорохорились, показывали мне неприличные жесты, обещали порвать на кусочки и поиметь меня сексуально. Я молчал и смотрел на море. Бесконечная сверкающая зеленая гладь по одному борту, и земля (острова) по другому, левому борту. Вот за этими островами и может скрываться беда. Как в прошлый раз, когда оттуда вылетели боевые галеры.
Смотреть на бой собрались все, кто мог. Кроме рабов, разумеется. Сбежали с рабочих мест даже надсмотрщики, оставив рабов материться и негодовать — им-то зрелища не досталось.
В этом мире ужасно любят зрелища и готовы отдать за них последний медяк. Но самое главное — ставки. Ставят все, и это не считается чем-то предосудительным. Самая почтенная игра конечно — в кости, но любые ставки хорошо, ибо их одобряют боги и помогают смелым. Откуда взялось такое странное утверждение? Про богов? Да из местной же библии и взялось. Она здесь называется по-другому, но суть та же — сборник притч и правила поведения в обществе. Так вот, согласно здешней библии — Создатель трижды бросил кости, чтобы решить — стоит ли создавать Мир, или нет. Два раза выпало да-нет, третий раз — да. Кости он бросил с небес вниз, из них и образовались горы, острова и все такое.