В глазах зарябило, голова закружилась, и захотелось бежать отсюда без оглядки. Почуявшие отголоски родной стихии бесы попытались вырваться на волю, и, поперхнувшись, я облился вином.
Э, нет! Так дело не пойдет!
Растекавшаяся по комнате скверна жалила роем ядовитых ос, и далеко не сразу мне удалось свести ее тлетворное воздействие на нет. А потом вернулся странный парнишка. Он уселся рядом и во всеуслышание поинтересовался:
– Сам-то откуда будешь?
– Из Кланицы, – ответил я и глянул поверх кружки на Гуго. – Давненько, правда, по миру мотаюсь. Теперь вот решил вернуться и посмотреть, чего тут и как. На родине-то…
– А по жизни чем занимаешься? – спросил придвинувшийся с другого боку крепыш и зло шикнул на фокусника: – Чё уставился, козел старый?
Гуго немедленно отвернулся, я сделал длинный глоток, вытер рукавом губы и усмехнулся:
– Да тоже вроде как по солдатской части буду. Еще на Лемском поле начинал.
– И на чьей стороне? – прищурился трезвый.
– На правильной, – многозначительно глянул я в ответ. Немного помолчал и тихонько рассмеялся: – Но драпали мы так, что только пятки сверкали!
Несколько человек постарше понимающе загоготали, и подозрительный тип слегка расслабился.
– Возвращаться в Тирош, сам понимаешь, тогда показалось не очень хорошей идеей, вот и решил мир посмотреть. Осел в итоге в Нильмаре, и только все начало налаживаться, как опять пришлось ноги уносить. Теперь вот на родине счастья попытаю…
– Чем заняться думаешь?
– Не знаю. Осмотрюсь, а там видно будет.
– Смотри – нам надежные люди нужны.
– Не, – отказался я, – и не предлагайте. Твердо решил – сначала домой.
– Ну домой так домой, – окончательно успокоился парнишка, вероятно поначалу подозревавший с моей стороны какой-то подвох. – Выпьем!
Ну мы и выпили. Посидели, поболтали о всякой ерунде и выпили еще. Дрянное винишко моментально ударило в голову; я старался не увлекаться, но все же едва не упустил момент, когда у собеседников начали стекленеть глаза.
Усилием воли сбросив с себя оцепенение, я постарался отгородиться от навалившейся ватным одеялом скверны и огляделся по сторонам. И рубаха на спине немедленно промокла от пота.
Слишком уж быстро потустороннее дало щедрые всходы в траченных грехом душах дезертиров. Разговоры стали громче, обсуждаемые темы – омерзительней. Да и вести себя парни стали заметно агрессивней. Они и поначалу паиньками не были, а сейчас и вовсе откровенно задирали друг друга, и от всеобщей драки спасало лишь подносимое перепуганным до смерти хозяином вино.
Взгляд сидевшего напротив меня Гуго подернула поволока, и хоть старый фокусник оказался не столь восприимчив к скверне, но долго сопротивляться тлетворному воздействию потустороннего в таких обстоятельствах не сумел бы и праведник. Что уж тогда говорить об убийце, перепачкавшем руки в крови едва ли не по локоть?
Действовать требовалось быстро, и, перегнувшись через стол, я открытой ладонью шибанул Гуго в лоб. Да так, что тот кувыркнулся через спину и растянулся на полу.
– Чего пялишься?! – предупреждая вопросы, рявкнул я. – Сидит, пялится! Вали отсюда, хрыч старый! Иди лучше, стоны дочурки слушай!
Со всех сторон послышался хохот, и Гуго, как был на четвереньках, так и юркнул под соседний стол. Кто-то поддал ему под зад ногой, седой фокусник даже не оглянулся, подскочил к лестнице и в один миг взлетел на второй этаж.
– А ты молодец! – обливаясь вином, заржал сидевший рядом со мной крепыш. – Его постная рожа так на пинок и напрашивалась!
Я кивнул, окончательно отгородился от витавшей в зале скверны и скрутил бесновавшихся в душе нечистых. Выдоил их до последней капли и начал выгадывать подходящий момент.
Долго ждать не пришлось – совсем молодой еще парнишка неосторожно грохнул полный кувшин о стол, и малая толика вырвавшейся из меня потусторонней силы заставила с громким хлопком отлететь глиняное донце. Вино хлынуло на стол, и забрызганный сосед растяпы без задней мысли врезал тому кулаком по уху.
И, будто этот удар высек искру, немедленно вспыхнула потасовка. В ход пошли руки, ноги, кувшины и даже скамьи. Отравленные скверной парни дрались не на жизнь, а на смерть и вскоре обеденная зала превратилась в поле боя.
Я отошел к лестнице, и, хоть совершенно не прятался, внимания на меня никто не обращал. Будто стал невидимкой. Да отчасти, наверное, так оно и было – дебоширам сейчас застила глаза скверна, а ее потоки разбивались об меня, как о волнорез. Подобно кукловоду, я оказался над сценой и, подобно кукловоду, получил возможность влиять на происходящее незаметно и для дравшихся, и для перепуганной до смерти прислуги.
Дикий рев и глухие удары, выбитые зубы и разлетающиеся от ударов табуреты – побоище в один миг достигло апогея, и хозяин сообразил, что еще немного и постоялый двор просто раскатают по бревнышку. Он суетливо подтолкнул слугу на выход, но досрочное окончание веселья вовсе не входило в мои планы, и поэтому под ноги бросившемуся к дверям парнишке немедленно вылетела перевернутая скамья. Рухнувшего бедолагу затоптали вошедшие в раж драчуны, а прижавший ко рту пухлую ладонь хозяин опрометью кинулся к кухне, но поймал затылком пустой кувшин и растянулся на полу.
Разминая невыносимо нывшие кисти, я подошел к толстяку и срезал с его пояса кольцо с ключами. Только выпрямился – и по лестнице скатился избитый сержант. Спустившийся следом Гуго сразу юркнул за стойку, я швырнул ему позаимствованную у хозяина связку и распорядился:
– Займись кубышкой толстяка!
– С превеликим удовольствием! – обрадовался седой прощелыга и поспешил убраться на хозяйскую половину.
А я подошел к замершему на полу сержанту, из приоткрытого рта которого с хрипом вырывалось дыхание, и задумчиво глянул на него сверху вниз. Потом примерился и подошвой ботинка раздробил беспомощному бугаю гортань.
Ничего личного, просто мне здесь еще работать.
Хотя почему это ничего личного?
Отправляйся к бесам, тварь! Заслужил…
3
Время – это то, чего всегда не хватает. Что – деньги? Деньги – тлен. Очень многие располагают состояниями, которые им при всем желании не промотать до конца жизни, но никто не имеет в своем распоряжении столько времени, сколько действительно необходимо.
Все мы постоянно куда-то опаздываем. И это не наша вина, просто так устроен мир. Так устроен мир – только вот попробуй объяснить это руководству.
Я заложил руки за голову и, пожевывая соломинку, уставился в безоблачное весеннее небо. Колеса телеги размеренно скрипели, то и дело подпрыгивая на колдобинах разбитой дороги; легкая тряска убаюкивала, но, несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось.
Да, ночка выдалась еще та. Стража на постоялый двор нагрянула только к рассвету, а до того отравленные скверной парни и не думали успокаиваться, и дом ходил ходуном. Просто удивительно даже, что во Тьму отправился один лишь сержант.
Как бы то ни было, стражники порядок навели, и немногочисленные постояльцы наконец получили возможность отправиться в путь. В нашем случае – с изрядным опозданием. И это не могло не раздражать. Как ни крути, сроки поджимали. Ладно, Гуго где-то умудрился раздобыть телегу, все не на своих двоих до города чапать. Хоть немного время наверстаем.
Я приподнялся на локтях, встретился взглядом с Бертой и досадливо отвернулся. С непонятным выражением лица смотревшая на меня девушка фыркнула, но говорить ничего не стала.
Оно и к лучшему – обсуждать произошедшее не хотелось.
Слишком уж тоскливо было на душе. Тоскливо и мерзко. И вовсе не из-за впустую потерянного времени или каких-то там моральных терзаний. Вовсе нет. Просто будто похмелье накатило. И капли потусторонней силы в душе не сыщется, да и бесы выжаты досуха – вот и ломает всего.
Проклятье! Слишком уж сильно к скверне пристрастился! Нехорошо это, совсем нехорошо. Стоит только дать слабину, и кто знает, куда заведет эта кривая тропинка?
Да нет, известно куда – прямиком в Бездну.
Представления не имею, как справляются с таким искушением экзекуторы. Мне это точно не по силам. Видел я, что опий с людьми делает, а скверна будет посильнее привозимого из Пахарты дурмана. Много-много сильнее.
Ведь, как ни крути, вчера я был всемогущ. Всемогущ – без дураков. Но сила просочилась сквозь пальцы и сгинула без следа. И я оказался пуст, как вычерпанный до дна сосуд.
И от такого сравнения даже мурашки по коже побежали. Сосуд! И подумать страшно, каково приходилось людям, чьи души еретики использовали для хранения собранной из прихожан храмов Единения скверны. Ощущать силу и раз за разом отдавать ее другим – как можно пережить подобное и не сойти с ума?
Я глубоко вздохнул и вновь уставился в небо. Разочарование и усталость жгли душу почище раскаленного железа, но поддаваться унынию было никак нельзя. Стоит только начать себя жалеть, и сам не заметишь, как станешь игрушкой в руках бесов. Жалеть себя – последнее дело. У нас и без того проблем хватает.
Окинув взглядом протянувшиеся вдоль дороги поля, я спросил у Гуго:
– Долго нам еще?
– С полчаса, не больше, – ответил седовласый фокусник и прикрикнул на впряженную в телегу клячу: – Давай, волчья сыть! Шевелись!
– Вот ведь!
– Всего ничего осталось. – Берта улеглась на живот, уперла подбородок в ладони и заглянула мне в лицо. – Стоит ли нервничать?
Телега в очередной раз подскочила на кочке; задорно качнувшиеся груди едва не выскочили из лифа, и я отвернулся от лукаво улыбнувшейся девушки, без всякого сомнения, намеренно принявшей столь соблазнительную позу.
– Отстань.
Но кроме рощицы да глубокого оврага, по дну которого струился мутный ручей, поблизости ничего интересного не оказалось, и я вновь уставился в небо.
– Странно, Себастьян, – промурлыкала Берта и облизнула губы, – вчера ты бросился защищать меня с яростью наседки, отбивающей цыпленка у коршуна, а сегодня не желаешь разговаривать.
– Не вижу в этом ничего странного, – возразил я и спросил у хохотнувшего Гуго: – А ты ничем не собираешься с нами поделиться?
– Сейчас, сейчас. – Фокусник враз подавился смешком и зазвенел монетами. – Сейчас все будет…
Берта зевнула и предприняла очередную попытку залезть мне под шкуру:
– Думаю, в глубине души ты считаешь меня своей собственностью, поэтому и рассвирепел вчера.
– Тот гад изрядно спутал нам планы, за это и поплатился.
– И только?
– Окажись на твоем месте Гуго, поступил бы точно так же.
– Хотела бы я на это посмотреть, – хихикнула Берта.
– Вот уж не надо! – возмутился едва не рассыпавший монеты фокусник. – Типун тебе на язык!
– Да кто на тебя польстится-то? – улыбнулась девушка. – Вот Себастьян у нас красавчик…
– Чего ты добиваешься? – обреченно вздохнул я и выплюнул изрядно пожеванную соломинку.
– Чего хочу я? Скажи лучше, чего ты хочешь. – В зеленых глазищах промелькнула хитринка, Берта неожиданно подалась вперед и навалилась сверху: – Скажи, Себастьян, я привлекаю тебя как женщина?
– Странный вопрос… – пробурчал я. В спину больно врезался сучок, но куда больше беспокоило явственно ощущавшееся через легкую ткань платьица тепло девичьего тела. Тепло – и не только…
– Хорошо, – прищурилась Берта и уточнила: – Я тебя возбуждаю?
Хоть Гуго и старался вести себя тише воды, ниже травы, но я прекрасно слышал, как его буквально распирает от смеха, и потому, тяжело вздохнув, ответил:
– Нет.
– Да ну? – Девушка приподнялась на одном локте и вдруг запустила свободную руку мне в штаны. – Разве?
– Убери, – сдавленно попросил я, к стыду своему на несколько мгновений позже, чем это следовало сделать.
– Лжец, лжец! – рассмеялась Берта и откатилась в сторону. – Я, конечно, знала, что все мужики лжецы, но вот так врать, глядя в глаза…
Я подтянул ремень и покачал головой:
– Берта, просто скажи, чего ты добиваешься?
– Гуго, закрой уши, – потребовала циркачка, очаровательно улыбнулась и проворковала: – Ну почему, почему мы не можем быть вместе?
– Ждешь предложения руки и сердца? Боюсь, в этом случае жить долго и счастливо у нас не получится, а вот умереть «в один день» – запросто.
– Я вовсе не горю желанием вот так сразу выскочить замуж, – насупилась девушка. – И потом, почему все должно закончиться столь печально?
– Работа у нас такая, вот почему, – вздохнул я, раздраженный необходимостью разжевывать элементарные вещи. – Иногда требуется пожертвовать кем-то одним, чтобы спасти остальных, а из-за личных привязанностей в Бездну отправляются все скопом. Поверь, я видел, как такое происходит.
– О, ты заговорил о высоких чувствах! Да ты, Себастьян, романтик! – рассмеялась Берта. – А почему мы просто не можем… м-м-м… помочь друг другу расслабиться? Ты ведь вовсе не сторонник воздержания? Так почему тогда не со мной?
– Одно дело – приударить за случайной красоткой, – мысленно кляня слишком уж неторопливую клячу, ответил я, – и совсем другое – выстраивать какие-то длительные отношения.
– Никаких отношений, просто будем спать вместе, и все. Как говорят святоши, потешим похоть…
– Ничего не выйдет, – отрезал я и уселся, подобрав ноги. – Ни к чему мне такие проблемы, ясно? Нельзя спать с теми, с кем работаешь.
– Ты разбиваешь мне сердце, – шмыгнула Берта и вдруг подмигнула. – Ты ведь понимаешь, что я все равно добьюсь своего?
– Забудь.
– Мне б твое терпение, Себастьян. Давно бы уже через колено перегнул и вожжами отходил, – покачал головой Гуго и кинул затянутый на узел платочек. – Твоя доля.
– А моя? – немедленно всполошилась девушка.
– Держи, – достал фокусник второй платок. – Хотя могу рассчитаться натурой…
– Отвали, старик! – фыркнула циркачка и занялась тугим узлом.
Я тяжело вздохнул и начал пересчитывать монеты. Внимательно оглядел четыре изрядно потертых и обрезанных по краям золотых флорина с изображением Иоанна Грамотея на аверсе и герцогской тирошской лилией на оборотной стороне, спрятал их в потайной карман куртки и взвесил в ладони серебряные четвертники и осьмушки.
Неплохо. Очень даже неплохо.
– Толстяк не из бедных оказался, – усмехнулся я, не испытывая ни малейшего раскаяния из-за разграбленной кубышки хозяина постоялого двора. Пусть еще спасибо скажет, что не спалили его халупу к бесам. Будет знать в следующий раз…
– Медяки на общие нужды оставил, – заявил безмерно довольный собой Гуго, явно зажавший на эти самые «общие» нужды немалую часть вчерашнего улова. – Теперь с оборотной монетой проблем не будет.
– Легенду отработали?
– А то! – усмехнулся фокусник. – Разъездной торговец скобяными товарами и его недалекая, зато грудастая служанка.
– Полегче, – возмутилась Берта.
– Так и есть, – отрезал Гуго. – Походишь, на жизнь свою нелегкую и приставучего хозяина пожалуешься. Бабы, они завистливые, но жалостливые. Иначе никак не примут.
– Хорошо, – согласилась с такой ролью циркачка и с интересом уставилась на меня: – Вот только для начала надо узнать, что именно придется вынюхивать.
– Узнаешь в свое время, – хмыкнул я и перебрался к Гуго. – Долго нам еще?
– Нет, уже подъезжаем.
И в самом деле – пустые поля сменились окруженными рощицами фруктовых деревьев усадьбами; дорога понемногу расширилась, и теперь время от времени нас обгоняли направлявшиеся в город повозки. На обочинах ютились крытые соломой мазанки, изредка на глаза попадались колодезные журавли. За плетеными заборами копошились вставшие спозаранку селяне, к небу от печных труб тянулись жиденькие струйки дыма, а легкий ветерок то и дело доносил аромат свежего хлеба.
Сельская, блин, идиллия.
– Кушать хочется, – печально протянула Берта, выразив таким образом наши общие чаяния.
– Ничего, тебе поголодать не вредно будет, – не смог промолчать Гуго.
– С чего бы это? – удивилась циркачка, демонстративно проведя рукой по талии. – С чего ты взял? Да и не всем худышки нравятся. Скажи, Себастьян!