Все промолчали.
— Лопухов, опять спишь! Как воевать думаешь?
— Мост надо взорвать.
— Точно, — обрадовался народ, — взорвем мост, и хрен они тут вообще появятся!
Мостик через ручей или мелкую речушку батальон миновал минут тридцать назад, следовательно, до него отсюда километра два. Мост не длинный, метров пять-шесть, деревянный, но, по виду, весьма прочный – грузовик выдержит. Берега у ручья крутые, а дно, вроде, топкое. С ходу не перескочить, почти противотанковый ров. А лес там молодой, так просто починить не удастся, несколько часов фрицы точно провозятся.
— Мысль хорошая, — одобрил взводный, — можешь, когда захочешь. Только, чем взрывать будем?
Ручных гранат для такого дела явно недостаточно, да и мало их.
— Тогда, сжечь.
— Дважды молодец. Спички есть?
— Нет.
— Держи, — сержант сунул Вове коробок, предварительно встряхнув его, и убедившись, что он не пустой.
Однако выполнять задачу, поставленную столь ненавязчивым способом, Лопухов не спешил. Внимание его привлекла будка на переезде. Электричества к ней не подведено, а освещать ее и сигналы проходящим ночью поездам подавать чем-то надо, следовательно… Плевый навесной замочек на дверях сдался первому же удару приклада. Внутри было сумрачно, но почти чисто и не пыльно, будка стала необитаемой совсем недавно. Внутри стояла буржуйка, топчан и маленький столик. А на столе – керосиновый фонарь со сменными цветными фильтрами. И не пустой. Но остатков в фонаре для задуманного явно недостаточно. Под столом отыскалась бутыль из темного стекла, заткнутая квачом из газеты. Вова выдернул затычку, нюхнул и скривился – то, что надо.
Вещмешок с собой решил не брать, бросил его на топчан, взял винтовку и вышел наружу. А там взводный уже определил места будущих окопов по обе стороны от дороги и народ, сбросив с плеч мешки и шинели, расчехлял лопатки, готовясь приступить к работе.
— Это что? — Акимов кивнул на бутыль.
— Керосин. Ну я пошел?
— Иди.
Идти все-таки лучше, чем копать. Однако путь лежал навстречу наступающим немцам, даже сон куда-то пропал. Минут через пятнадцать он подошел к лесу, еще минут пять ходьбы в сумерках, усугубленных листвой и ветками деревьев, и каблуки застучали по деревянному настилу. Не пять-шесть, а все восемь метров наберется. Сначала Вова хотел просто вылить керосин на мост и поджечь, но, подошел к процессу творчески. Поразмыслив, снял шинель, обмотки и нырнул под мост, оставив мешающую винтовку наверху. Да-а, построено на совесть, не только грузовик, средний танк выдержит. Стараясь не пролить ни одной драгоценной капли в чавкающую под босыми ногами жижу, смочил горючей жидкостью опоры. Настил восстановить недолго, а вот с опорами придется повозиться. Строевого леса поблизости нет, только молодые березы и осины.
Чиркнув спичкой, Вова поднес огонек к смоченному керосином дереву. К его удивлению, все закончилось быстро истаявшей струйкой беловатого дымка. Не бензин. Тогда Лопухов взял газетный квач, который бросил поначалу в грязь, но тот еще не успел намокнуть. Развернул, поджег сухой край и сунул его к дальней опоре. Подождал, пока пламя разгорится, торопливо добрел до опоры у восточного берега и, обжигая пальцы, поднес пламя к дереву. Выбравшись на сухое место, сел, стер налипшую грязь и придвинул закоченевшие ступни поближе к разгоравшемуся огню. Потянулся, расслабился и начал контролировать процесс. Через полчаса, когда из грязи торчали еще дымящиеся, обугленные огрызки свай, он счел свою миссию полностью выполненной и начал собираться обратно.
Обратно Вова вернулся почти в полной темноте, судя по характерным звукам и иногда срывавшимся выражениям, земляные работы шли полным ходом. Мелькнула мысль переждать где-нибудь еще полчасика, но было поздно, его заметили.
— О, Лопух вернулся! Доставай лопатку, присоединяйся.
Хотел было Вова огрызнуться, у самого-то шутника фамилия ничуть не лучше – Белокопыто, но тут его выручил взводный, видимо, сегодня был Вовин день.
— Отставить! Лопухов, у меня в мешке гороховый концентрат остался, свари, пока мы тут копаем. У кого еще что есть?
— У меня только сухари.
— У меня картофельный есть.
Вова хотел воздержаться, но кто-то внутри него ляпнул.
— У меня киселя полбрикета осталось.
— Вот и набрали на ужин, — подвел итог Акимов. — Действуй.
Недолго думая, Вова пустил на дрова обстановку будки, все равно по-другому впятером в тесной будке не разместиться. Вскоре забулькала вода в двух котелках, атмосферу будки наполнили одуряющие запахи, а там и остальные подтянулись. Впервые за несколько недель Три Процента спал в тепле и под крышей. А если добавить к этому почти полный желудок…
Сержант безжалостно растолкал Вову еще затемно.
— Дуй к мосту, выбери позицию, немцы появятся – стрельнешь. Понял?
— Да понял, понял.
Железная печка за ночь остыла, но снаружи было еще холоднее. Лопухов поежился, поднял воротник шинели и натянул пилотку на уши, сунул руки в карманы и побрел по дороге. Несколько раз, споткнувшись и пару раз, едва не упав, он, наконец, добрался до цели, пристроился в ямке за деревом, и, пригревшись благополучно заснул.
От сна к бодрствованию Вова перешел мгновенно, треск мотоциклетного мотора настойчиво лез в уши. Было уже довольно светло, значит, от восьми до девяти утра. Только Лопухов взялся за рукоятку затвора, как мотоцикл выскочил к мосту и замер перед остатками обгорелых досок. За первым из-за поворота появился второй. Пользуясь шумом моторов, Вова дослал патрон в ствол. За мотоциклами нарисовалась угловатая глыба бронетранспортера. Пулеметчик, торчавший над лобовым листом брони, настороженно вглядывался в противоположный берег поверх ствола своего пулемета, который, казалось, смотрел прямо в лицо Вове.
Три Процента замер, боясь шевельнуться. Между тем, фрицы заглушили моторы, слезли со своих железных коней, собрались около остатков моста. Посовещались, затем один из них ткнул пальцем в противоположный берег и выбранный им неудачник, подоткнув полы шинели, начал переправу. Наблюдая за его переходом остальные расслабились, даже пулеметчик приподнялся, чтобы лучше видеть открывающееся зрелище. "Ну его на хрен", решил Три Процента и начал осторожно, боясь пошевелить укрывавшие его траву и пожелтевшие остатки листьев, подтягивать к себе винтовку. "Отползу подальше, пальну в воздух и ходу. Вроде, и приказ выполнил, и под пули башку подставлять не надо". Но тут фриц выбрался на берег, сел, снял сапоги и начал выливать из них набравшуюся воду. Видимо, кто-то из оставшихся сказал что-то смешное и они дружно заржали. Переправившийся фриц огрызнулся, что вызвало очередной приступ гогота. Немецкие солдаты вели себя настолько беспечно, как будто не в России находились, не на войне, а на пикник выехали в своем подберлинье.
"Вот сволочи", ненависть перехлестнула Вовин разум, "сейчас посмотрим, кто смеется последним". Прорезь, мушка, до фрица едва набиралось полсотни метров. Дыхание задержать, фриц начал натягивать правый сапог. Палец выбрал холостой ход спускового крючка и начал преодолевать сопротивление шептала, немец взялся за левый… Бах! Удар винтовочной пули бросил немца вперед, и он плюхнулся с берега обратно в грязь, из которой только что выбрался. Вова перекатился влево, подхватился и рванул в глубину леса, петляя как заяц. Пулеметчику потребовалось две секунды. Та-та-та-та-та. Казалось, пулеметная очередь никогда не закончится, пули щелкали по веткам, с сухим треском врезались в стволы деревьев. Выстрелы винтовок, после того как пулемет, наконец, замолк, воспринимались совсем не страшными, да и лес набрал достаточную плотность препятствий для того, чтобы не только скрыть красноармейца Лопухова от взгляда врагов, но и сдержать, принять на себя, летящий в его сторону свинец.
Вова взял левее, и через несколько минут выбрался на дорогу, его никто не преследовал. Понятно, сначала немцам надо разобраться со своим раненым или убитым, да и технику свою они не бросят. По дороге дело пошло быстрее, но вскоре измотанный организм начал сдавать и последние полкилометра задыхающийся Вова торопился довольно медленно. Взвод уже был в окопах и готовился встретить врага, концерт, который закатили фрицы в честь Вовы, не услышал бы только глухой. Вырытые в темноте окопы были хорошо видны, да и будка на переезде – отличный ориентир для немецких минометчиков, но другого места организации обороны просто не было.
— Кто там? — поинтересовались у Лопухова еще на подходе.
— Два мотоцикла, бронетранспортер и с дюжину фрицев. Одного я сократил.
Вова добрел до неглубокой узкой траншеи и плюхнулся рядом с сержантом, стараясь восстановить дыхание.
— Хреново. Значит, не пехота, а разведка танковой или моторизованной дивизии. Против танков мы не удержимся.
— А с другой стороны, может, и ничего, — возразил Три Процента. — Пехота через этот ручей легко пройдет, а техника – хрен. Придется им другой путь искать.
— Или мост чинить, — встрял мелкий былобрысый красноармеец в шинели не по росту.
Вова никак не мог запомнить его фамилию, знал только имя – Санька.
— Пока фрицев нет, давайте оборону совершенствовать.
Подавая пример, сержант первым взялся за лопатку. Вова хотел придумать какую-нибудь отмазку, но вспомнив дурную привычку немцев перед атакой швыряться всякими минами, вздохнул и потянулся к чехлу своего шанцевого инструмента.
Минут через тридцать взводный объявил.
— Перекур пять минут.
Лопухов высунулся из своего, уже гораздо более глубокого, чем в начале окопа, и удивился.
— Что-то тихо. Может, другую дорогу нашли?
Все замерли, прислушиваясь. Тишина. Народ уже начал крутить из газет козьи ножки, когда донесся приглушенный лесом и расстоянием звук первого взрыва. Затем второй, а дальше загрохотало уже непрерывно.
— Немец на станцию попер, — высказал предположение Белокопыто.
Все молча согласились. Артподготовка длилась минут десять, потом взрывы стали реже и тише, но не прекратились совсем. Бросив работу все прислушивались, по доносящемуся звуку угадывая, как идет бой. За последнее время, наслушались всякого и сейчас, не видя поля боя, обстановку оценивали довольно точно.
— Фриц в атаку пошел…, вот наши отвечают…, а это фрицы опять…, опять наши…, похоже, накоротке схлестнулись…, отошли гады, сейчас опять полезут.
— Это разведка была, — высказал свое авторитетное мнение сержант, — наш передний край прощупали, сейчас по-настоящему навалятся.
Вторая артподготовка была существенно сильнее и продолжительнее. Потом опять донеслись резкие сухие хлопки пушек и интенсивная пулеметная трескотня. Потом бой распался на отдельные очаги, которые то вспыхивали, то гасли и, наконец, полностью затихли. Бой за станцию длился минут сорок, может, пятьдесят, часов ни у кого не было.
— Сержант, может, и нам пора? Фрицы станцию, похоже, взяли.
Акимов и сам понимал, что станцию не удержали, и в дальнейшем их сидении здесь никакого смысла нет. Но приказ… Взводный посмотрел на солнце, уже довольно высоко вставшее над горизонтом. До полудня еще часа полтора, ну час, как минимум.
— Остаемся, — принял решение взводный. — Еще час.
На мудрый Вовин взгляд решение было абсолютно, ну просто в корне, неверным. После падения станции, дальнейшее сидение в этих ямках, по какому-то недоразумению гордо именуемых окопами, приводило к потере еще одного часа личной жизни. Это если немцы не появятся. А если появятся… И ведь даже не узнает никто, как героически погиб красноармеец Владимир Александрович Лопухов, защищая… Да кого, собственно, ему здесь защищать? Товарища Сталина? Да пошел он! Своя жизнь дороже. Вова уже открыл рот, собираясь опротестовать командирское решение, но предварительно взглянул в добрые сержантские глаза и выдал.
— Ну час, так час. Всего-то и делов.
Остальные что-то побурчали себе под нос, открыто спорить никто не решился. С одной стороны, сержант парень в доску свой, с другой, похоже, уставов на ночь начитался.
Потянулись томительные минуты ожидания. Солнце издевательски замерло, посылая к земле ласковое осеннее тепло, которое никого не радовало. Все сидели в окопах молча, напряжение понемногу росло, Акимов не раз уже ловил на себе выразительные взгляды подчиненных, но язык не поворачивался отдать приказ об уходе. Первым не выдержал Белокопыто.
— Может, хорош сидеть? Солнце уже в зените.
До зенита солнце явно не дотягивало. Три Процента хотел поддержать товарища, но в последний момент благоразумно не открыл рта.
— Еще четверть часа. Белокопыто, дуй на насыпь, смотри, чтобы немцы нас от станции не обошли.
Неудачник, подхватив винтовку, потрусил за будку дежурного. Остальные сделали вид, что бдительно наблюдают за местностью и все происходящее их не касается. Секунды стали тягучими, как патока, а природа вокруг издевательски замерла, только легкий ветерок обдувал пригретую солнцем кожу.
— Все, уходим. Попробуем догнать наших.
Секунду все выжидали – не почудилось ли? Потом стали выбираться из окопов, навьючивать на себя тощие вещмешки и прочий солдатский скарб.
— Белокопыто, ты там оглох или уснул? Мы уже уходим.
— Иду, — откликнулся из-за будки Белокопыто, и буквально через секунду выдал. — Немцы!
Первым к будке метнулся Акимов, остальные ломанулись за ним.
— Куда толпой? Пригнитесь хоть.
Через полминуты Вова выставил на прицельной планке "пятерку" и, пристроив цевье винтовки на рельсе, загнал в ствол первый патрон. Справа и слева раздались такие же сдвоенные щелчки.
— Может, ближе подпустим? — поинтересовался Санька.
— Нельзя ближе, у них пулеметы, огнем задавят, — пояснил взводный. — Пока разберутся, пока развернутся, мы утечем. Огонь!
Немцев было десятка три. Шли они, не спеша, растянувшись по дороге на полсотни метров, чувствовалось – устали. Вова поймал в прорезь прицела крохотную размыто-серую фигурку, выбрал холостой ход спускового крючка. Справа треснул первый выстрел, винтовка уже привычно лягнула Лопухова в плечо. Фигурки на дороге падали, укрываясь от пуль, хотя, возможно, кто-то упал и не по своей воле. Вова торопливо опустошил магазин.
— Все, уходим!
Уходили, точнее, убегали, под свист пуль над головой – немецкие пулеметчики старательно обрабатывали обнаруженную позицию противника, пока их камрады обходили ее с фланга. Причем, бежать пришлось на юго-запад. Когда первые ветки хлестнули по лицам и телам бегущих, укрыли от возможных преследователей, все дружно повалились на укрытую опавшими листьями землю, хватая иссушенными ртами воздух.
— А ведь если бы ушли на пару минут раньше, накрыли бы нас фрицы, — едва отдышавшись, высказал свое предположение Вова.
— А на двадцать минут – никто бы не накрыл, и бегать не пришлось, — у Саньки было свое мнение. — Теперь батальон хрен догоним.
— Если от того батальона хоть кто-нибудь остался, — Вова был полон пессимизма.
— Кто-то обязательно останется, — высказался Белокопыто, — не может быть, что бы всех разом. Куда дальше, сержант?
— На восток, — решил Акимов. — Только переезд этот чертов, обойдем и попробуем добраться до своих.
— На восток, так на восток, — согласился Вова.
Об ужасах немецкого плена он был наслышан еще в своем времени.
— Ты командир или кто?
— Ну командир.
— Не ну, а командир. Значит, обязан не только глотку на плацу драть и заставлять лишний час в окопе хрен знает, зачем сидеть, но и вверенное тебе подразделение всеми видами довольствия обеспечивать. Обязан?
— Ну обязан.
— Не ну, а обязан. Так какого же мы третий день, не жравши по этим лесам болтаемся?
Акимов давно бы одернул зарвавшегося подчиненного, но понимал, что тот кругом прав, а дальше будет только хуже. Позавчера весь оставшийся световой день взвод пытался догнать наши отступающие войска. И вчера тоже. Но не удалось, даже канонада стихла. В самом худшем варианте это могло означать, что фронт рухнул, немцы рванули вперед, а взвод оказался глубоко в немецком тылу. Вслух этого никто не произносил, но думали об этом все. Да и думать было нечего – днем по всем дорогам шли и ехали фрицы, пробирающиеся по лесным тропинкам красноармейцы угнаться за ними, естественно, не могли. Оно бы и ничего, но ночи уже холодные и жрать хочется все сильнее. Местами еще попадалась поздняя осенняя ягода, но это несерьезно.