В. Ты лечишь людей?
О. Только отварами и припарками из растений, которые людям давал Господь от сотворения мира! Ведь не грех же использовать в пищу яблоки, от которых польза зубам? Ведь это – не грех? Значит, и готовить отвары из березовых листьев, если мучит ломота в суставах, тоже не грех!
В. Итак, ты помогаешь людям? Ответь просто.
О. Да.
В. Тогда кто и за что может пожелать оклеветать тебя?
О. Я не знаю.
В. У тебя есть ненавистники?
О. Я не знаю… но ведь ненавистники – они всегда так, о них не знаешь, пока они не ударят в спину… Это я так, образно, не в прямом смысле…
В. Ты мог кому‑то навредить?
О. Своим лечением? Не знаю. Не думаю. Я ведь еще слишком мало знаю, а потому не могу лечить серьезных, опасных болезней, поэтому, если б я и ошибался в диагнозе и дал не то лекарство, ничего серьезного это не принесло бы. Я имею в виду, такого, чтобы за это желать мне смерти…
В. Почему ты заговорил о смерти?
О. Ну… я ведь… я ведь здесь…
В. И ты так уверен, что тебя непременно ждет смерть? Почему?
Обвиняемый не дал ответа.
В. Отвечай суду.
Обвиняемый не дал ответа.
В. Ты уверен, что Высокий суд предвзят к тебе?
Обвиняемый не дал ответа.
В. Значит, пока выходит так, что это ты предвзят к Высокому суду. Почему? Тебе есть чего бояться?
О. Я не знаю.
В. Или да, или нет. Если ты не знаешь, значит, на твоей совести что‑то есть, какой‑то грех, и ты лишь не уверен в том, знает ли о нем суд.
О. Нет, на мне нет никакого греха!
В. Никакого?
О. Нет, я не то хотел сказать, я… Я хотел сказать, что никому не причинял вреда сознательно и не совершал преступления. Вы хотите, чтобы я сознался в преступлении, но я не знаю, о чем вы говорите!
В. Использовал ли ты когда‑нибудь ядовитые травы, ягоды, грибы или что‑то подобное во вред человеку?
О. Никогда!
В. Напоминаю тебе, что ты можешь облегчить свою участь, если будешь говорить откровенно и ничего не утаивая. Спрашиваю тебя снова: использовал ли ты ядовитые снадобья, чтобы причинить вред человеку?
О. Нет, никогда, я никогда ничего подобного не делал! Я лекарь, я помогаю людям, я никогда бы не принес ближнему несчастья!
В. Лечил ли ты когда‑нибудь как‑либо, помимо отваров и порошков? Лечил ли ты наложением рук, взглядом, словами?
О. Нет, ничего такого.
В. Напоминаю тебе вторично, что ты должен быть откровенным и ничего не скрывать. Ты лжешь Высокому суду. Запомни, что в третий раз я не буду напоминать об этом словесно, и придется причинять тебе боль, чтобы ты осознал, насколько серьезно обвинение. Итак, я спрашиваю снова: лечил ли ты когда‑нибудь наложением рук, взглядом, словами?
О. Никогда! Я никогда не делал ничего такого!
К обвиняемому было применено однократное слабое прокалывание кожи за ухом.
В. Зачем ты снова лжешь суду? Свидетели показывают, что ты, готовя некую мазь, а потом – втирая ее в колено больного, шептал что‑то, слов чего разобрать было нельзя. Что скажешь об этом?
О. Это молитва, это просто молитва! Я прошу вас, это просто молитва!
В. Какая и с какими словами?
О. Я читал молитву Пресвятой Деве Марии, я определял по ней время, какое надо варить и втирать мазь, только и всего! Я просил благословить мою работу для людей, а еще я знаю, что мазь бывает готова, когда успеваешь прочесть эту молитву пятнадцать раз, а когда ее надо втирать, то укладывается четыре раза, это все, что я делал! Я не говорил никаких непозволительных слов, я не умею лечить словами или руками, я просто знаю травы, вы должны мне верить! Спросите кого угодно – я богобоязненный человек, я постоянно посещаю церковь, хожу к исповеди, жертвую на церковные нужды, я чту Господа нашего!
В. Успокойся и просто будь честным перед судом, тогда ты избежишь таких болезненных мер. И ответь: не случалось ли тебе замечать, что ты можешь быть причиной несчастий ближних невольно?
О. Нет, никогда я никому не приносил несчастья, я говорил уже, я много раз говорил, что никому не причинял зла…
В. Ты слушаешь невнимательно. Я спросил, не замечал ли ты, что невольно становишься виновником несчастий? Не бывало ли такого, что вдруг умирал, заболевал, разорялся или иначе страдал человек, на которого ты затаил обиду или которому бросил необдуманное проклятье?
О. Никогда мой язык не поворачивался проклясть человека! Господь свидетель, все знают, я порядочный человек, я никому и никогда не желал зла, я не держал никогда обиды в сердце, а чтобы кому‑то сказать что‑то непозволительное – никогда, это немыслимо!
В. Возможно, ты просто не замечал этого, или ты самому себе не хочешь сознаться в том, что подобное случалось? Подумай и вспомни, бывало ли такое, и скажи, если это и вправду было. Это поможет тебе и твоей душе. Не бойся сознаться в том, что пока еще можно исправить. Чем дольше ты будешь упорствовать, тем хуже будет людям вокруг тебя и, значит, тебе – хуже них во много раз.
О. Клянусь вам, никогда такого не случалось! Мне не надо вспоминать, не надо думать, я помню все, что бывало со мной в жизни, и никогда по моей вине не страдали ближние – ни сознательно я не вредил, ни невольно!
В. Я понимаю, что ты напуган наказанием, но прошу: подумай. Если такое случалось, это не твоя вина, пока не зашло слишком далеко, пока ты не начал пользоваться этим сознательно, пока это болезнь души, которую можно все еще излечить. Теперь – ответь откровенно: такое случалось?
О. Нет, никогда, никогда не случалось ничего подобного!
В. Как ты сходишься с людьми?
О. Что?
В. Как к тебе относятся люди?
О. Какие люди?
В. Люди, с которыми ты общаешься. Как они к тебе относятся? Тебя любят? С тобой приятно общаться? Или тебя терпят, потому что нет другого травника?
О. Я не знаю. Я не думал об этом.
В. У тебя есть враги?
О. Вы ведь уже спрашивали.
В. Отвечай суду. У тебя есть враги?
О. Я ведь говорил вам уже не раз: я не знаю!
В. А друзья?
О. Наверное.
В. Ты не знаешь, есть ли у тебя друзья?
О. У меня множество приятелей, то есть, они даже не приятели, а просто когда‑то стали приходить ко мне за советами, а потом уже просто так. Кто‑то приносил угощения, чтобы отблагодарить за помощь, кто‑то просто заходит ко мне поговорить…
В. О чем?
О. О разном… Новости рассказывают. Я ведь живу довольно далеко, почти не бываю ни в деревнях, ни в городе, ко мне сами приходят, если что‑то случается, или присылают за мной кого‑нибудь, а я сам обычно дома или в полях… я ведь уже говорил…
В. У тебя есть настоящие друзья? Близкие, которые могли бы желать тебе добра от всего сердца?
О. Но к чему это?
В. Сын мой, здесь не тебе положено задавать вопросы. Кажется, ты все еще не понял, насколько серьезна ситуация.
О. Не надо!
В. Я лишь хотел повторить: отнесись серьезно к своей участи и просто говори правду. Итак. Есть ли у тебя такие друзья, которые, допустим, из благодарности могут сделать для тебя все?
О. Все? Я не понимаю, в каком смысле – «все»…
В. Пусть не все, но многое. Ради тебя рисковать, например, репутацией или даже жизнью.
О. Нет, это… это слишком, таких друзей у меня нет… Если подумать… Теперь я понимаю, что у меня вообще нет друзей.
В. Ни одного?
О. Получается – так…
…
***
Секретарь замер, занеся перо над чернильницей наизготовку, глядя одним глазом на палача (тот неподвижно стоял за спиной обвиняемого), а другим – на самого Ханца Вольфа, молодого человека двадцати шести лет от роду… кажется. Точно секретарь не помнил. Собственно, все, что он записывал, он забывал через мгновение: во‑первых, всего не упомнишь, и, если все запоминать, не хватит места для мыслей. А во‑вторых – не его это недостойного ума дело.
На братьев Высокого суда он не смотрел. По многим причинам, о которых говорить и думать смысла нет…
– Итак.
Секретарь макнул перо в чернила и изготовился записывать. Обвиняемый вздрогнул и покосился на палача за спиной.
– Назови с‑свое имя, общественное и семейное положение, возраст.
– Зачем это?.. Ведь вы уже спрашивали, я уже говорил вам…
Мимоходом секретарь подумал, что бумага может передать слова с точностью, если писец добросовестен, но никогда не передаст железа в голосе инквизитора, дрожи в голосе обвиняемого, грохота тяжелой двери и дыхания палача за спиной у полураздетого человека. И протокол никогда не расскажет, как все происходило на самом деле…
***
Протокол дознания обвиняемого в убийстве, угрозах убийства и отравлении либо насылании порчи посредством заключения договора с потусторонними силами. Обвиняемый: Ханц Вольф, лекарь. Третий допрос (без применения пытки).
Вопрос. Назови свое имя, общественное и семейное положение, возраст.
Ответ. Зачем это?.. Ведь вы уже спрашивали, я уже говорил вам…
В. Сын мой, будь благоразумным и просто отвечай на вопросы. Назови свое имя, общественное и семейное положение, возраст.
О. Меня зовут Ханц Вольф. Я травник, лекарь, я лечу людей, которым нужна помощь. Я не женат, не имею матери и отца… Мне двадцать семь лет… Что вы еще хотите знать? Я уже говорил это не раз, я не знаю, что еще сказать…
В. Хочешь ли ты сознаться в сотворенном тобой бесчинстве прямо, откровенно и добровольно, чтобы облегчить свою участь и получить прощение Господа?
О. Я уже говорил не раз, что я ничего не сделал!
В. Знакома ли тебе женщина возрастом около пятидесяти лет, с черными волосами, черными глазами, низкого роста и с отсутствующим зубом вверху справа?
О. Нет, никогда не видел такой.
Допрос прерван для совещания.
В. Ты снова говоришь нам неправду, сын мой. Сейчас я повторю свой вопрос, и ты ответишь мне искренне. Знакома ли тебе женщина возрастом около пятидесяти лет, с черными волосами, черными глазами, низкого роста и с отсутствующим зубом вверху справа?
О. Нет, и я говорю правду. Я никогда не видел ее. Да даже если и видел, как я могу запомнить каждого, кто проходит мимо меня по улицам?
В. Ты знаешь, о чем я спрашиваю. Эта женщина знакома тебе близко, и ты должен сказать, кто она и в каких отношениях состоит с тобой.
О. Я не знаю ее! Я не лгу, я не знаю такой женщины.
В. Мы пытались быть снисходительными и терпеливыми.
К обвиняемому применено раздевание, демонстрация орудий и подробный рассказ о назначении орудий. Без применения пытки.
В. Кто эта женщина?
О. Клянусь, не знаю, о ком вы говорите.
В. Ты знаешь, за что ты здесь?
О. Теперь – знаю. Меня обвиняют в том, чего я не делал.
В. В чем именно?
О. Кто‑то сказал, что я убил кого‑то и что собираюсь убить еще, но я этого не делал! Я лекарь!
В. Ты обвинен в убийстве адвоката Вернера и в попытке убийства его супруги, а также в угрозе убийством ее двоюродной сестре.
О. Теперь я это знаю, но я узнал об этом только здесь, я никогда ни о чем подобном и не помышлял!
Допрос прерван для совещания.
В. Ты снова лжешь. Ты причастен к убийству и болезни ближних своих; если выяснится, что ты сделал это из корысти, убил руками и собирался убить ядом, ты будешь передан светскому суду. Если же это было сделано путем наговора, колдовства, вызова духов, ты понесешь наказание по всей строгости закона Господнего, хранимого Высоким судом. Признайся сейчас, почему и как ты сделал это, и ты облегчишь свою участь.
О. Я этого не делал! Господи, клянусь вам, что не делал ничего противозаконного, ни руками, ни ядами, ни наговорами, я никому не причинил зла! Я просто лекарь! Я помогаю людям, и я никогда ничего злого не совершал!
К обвиняемому применены иглы под ногти четвертого и пятого пальцев на левой руке, несколько раз повторен этот же вопрос, после же того, как он сказал, что не знает, о чем его спрашивают, то же применено к его правой руке. Членораздельного обвиняемый ничего не говорит.
В. Супруга убитого продолжает метаться в горячке, и это дело твоих рук. У тебя все еще есть шанс спасти свою душу, сказав, чем и каким образом ты губишь ее и как это можно остановить. Спаси жизнь ближнего, которого ты толкаешь в могилу, и Высокий суд учтет это.
О. Я не знаю об этом ничего! Клянусь вам, не знаю!
В. Сейчас ты думаешь, что сможешь вытерпеть все, и рано или поздно тебя освободят. Прошу тебя подумать лучше. Подумай: зачем тебе это нужно? Для чего тебе подвергать себя мучениям? Похвальна стойкость, когда она для правого дела, когда – ради страны или защиты веры, но какую веру отстаиваешь ты? За что решился страдать? За гибельное умение приносить боль и несчастья другим?
О. Господи, я не знаю, о чем вы! Я никогда не делал ничего плохого, я никому не приносил несчастий!
Постановлено раздувать угли, обратив обвиняемого так, чтобы он мог наблюдать происходящее. На повторенный вопрос обвиняемый крикнул «Господи!». По делу обвиняемым ничего членораздельного не сказано.
В. Время идет, и полагаться на наше терпение ты уже не можешь. Умирает безвинный человек, и я снова прошу тебя призвать собственное благоразумие, если не совесть. Скажи, что ты сделал, чтобы навести болезнь, и как прекратить ее.
О. Я не знаю! Я не знаю, не знаю! Я ничего не делал, я ничего не насылал, я просто травник! Я не могу знать, отчего болен кто‑то, кого я даже не видел!
В. Видишь? Очаг полон горячих углей. Ты знаешь, что это не сулит тебе ничего хорошего. Так зачем тебе это? Просто признайся, скажи, что ты сделал, и тебя не тронут.
О. Я никого не убивал и не хотел убивать! Прошу вас, я ничего не сделал! Прекратите это!
В. Пойми, еще ничего и не начиналось. И ты не выйдешь отсюда, пока мы не услышим, что ты сделал с несчастной женщиной. Просто подумай и осознай: это будет продолжаться, пока ты не скажешь, какого рода ее болезнь. Это просто никогда не кончится. Понимаешь?
Обвиняемый членораздельного ответа не дает. Применены раскаленные щипцы для пальцев и еще по три иглы под ногти на каждую руку, с зазубринами. Для раздумий обвиняемому дается один час, в течение которого постановлено неизменно держать щипцы на пальцах. По прошествии часа обвиняемый на вопросы не отвечает, прося остановить допрос. Постановлено вырвать иглы.
В. Ты все еще не одумался? Ради твоей собственной пользы прошу: скажи, что и как ты сделал с женщиной?
О. Ничего. Я ничего не делал. Я не понимаю, чего вы хотите от меня. Прошу вас, прекратите это. Я ни в чем не виноват.
В. Я открою тебе небольшой секрет. Когда ты сознаешься, знаешь, что будет записано в главном протоколе? Там будет написано: признался без пытки. Понимаешь, о чем я? По протоколу это и пыткой‑то не считается. И эта не пытка длится пока всего лишь чуть больше часа. Подумай о трех часах настоящей пытки. О пяти часах. Десяти часах. Вспомни, для чего каждый из этих предметов, и подумай еще раз. И скажи: как остановить то, что ты делаешь с умирающей женщиной?
Обвиняемый членораздельного ответа не дает. При зажимании тисков два раза крикнул «Прошу вас!» и лишился чувств.
…
***
– К‑как вовремя…
– Ты его осмотрел, брат? Как? Сердце выдержит?
– Выдержит достаточно долго. Т‑так всегда бывает на первой ступени. После притерпится, и пойдет легче. П‑приведите его в себя, не стоит давать ему время для отдыха.
***
…
Обвиняемый, будучи возвращен к сознанию, закричал, но членораздельного по делу не сказал ничего. Принесены песочные часы на одну минуту и установлены перед обвиняемым. К обвиняемому применено прижигание нервных узлов раскаленными шилами.
В. Видишь часы? Минута. Это на самом деле очень и очень долго – минута.
О. Прошу вас, прекратите, я ничего не знаю…
В. Вот видишь. У тебя уже на пределе терпение, и за это время дважды все тело пронзила невыносимая боль. До самых костей, как будто по ним скрипят напильником. Так? Так. Подумай еще и вот о чем: как это будет, когда действительно по кости скребет напильник… А между тем минута все тянется и тянется. Вот – еще раз.
О. Хватит, не надо, я прошу вас, я ничего не сделал, я невиновен, Господи…