Пусть я так и осталась девственной, живя с де Лавернье, но невинной я быть давно перестала, научилась распознавать каждый оттенок темных мужских желаний. И сейчас отчетливо осознала, что Жак до дрожи хочет меня как женщину, даже его аромат стал гораздо ярче, гуще, «похотливее», жаркой волной мужского желания накрыв меня, с головой выдав своего хозяина. И все же мой Волк не двинулся, так и сидел, замерев, олицетворяя мужское терпение и силу воли. А я боролась со своими страхами, неумолимо грозившими утопить меня, захлестнуть паникой. Разве за шесть дней забудешь о десятилетиях пыток, тысячах ран и «брачных меток», из которых потом хлестала кровь и долго заживала шкура.
Но! Но я пообещала себе последний раз довериться судьбе, поверить в существование истинной пары, не зря же о них родные говорили. Я же когда-то видела и чувствовала счастье, нежность и любовь.
Жак медленно поднял руку, коснулся моей щеки и погладил, мягко, осторожно, с грустной нежностью, — наверняка распознал в моих распахнутых глазах мучивший меня ужас перед любой близостью. И я решилась на ответный шаг, ну хотя бы в качестве попытки извиниться за свои страхи. Отчаянно уткнулась лицом в его шею и прижалась к нему, даже на колени к нему забралась.
— Лапушка ты моя, родная, любимая! — хрипло шепнул Жак, обнимая меня слишком крепко, даже чуточку больно, но почему-то страх отступил.
Больше того, почуяв «рыкливую» вибрацию в груди Жака, моя волчица радостно встрепенулась и наверняка бы распустила хвост и словно щенок суетливо елозила, пытаясь придвинуться теснее к этому благотворному «источнику». Внутри меня разлилось звериное спокойствие и тепло, которое и мне помогло расслабиться.
Но покой разорвал в клочья резкий звук телефонной трели. Под моим напряженным взглядом Жак ответил на звонок, выслушал собеседника, который неожиданно говорил с ним на неизвестном мне языке, а потом, отложив телефон в сторону, обхватил мое лицо обеими ладонями. Заглянул мне в глаза, улыбнулся и, неожиданно наклонившись, коснулся моих губ нежным поцелуем. Всего на несколько мгновений, затем горячо лизнул мои губы — и все. Я ни испугаться не успела ни проникнуться.
Жак пересадил меня со своих колен на ковер и, придвинув мне ноутбук, улыбнулся:
— Развлекайся, Мариза, а я займусь нашим обедом.
— Можно мне с тобой? — робко, едва слышно попросила я, удивив и себя, и Жака.
Но еще более удивительно — так это легкая тень сожаления, скользнувшая по лицу моего Волка, хотя мне и показаться могло, и впервые полученный отказ:
— Нет, милая, обед я лучше сам в этот раз приготовлю. А ты посиди здесь пожалуйста, поработай с техникой и не выходи из дома.
Дождавшись моего согласного кивка, он ушел. А я еще с минуту смотрела на дверь, надеясь, что он вот-вот передумает и вернется за мной. Мой большой Волк в свободных штанах и легкой рубашке, как он сам выразился, домашней одежде. Я много лет стремилась к одиночеству, которое означало отдых и относительный покой, а сегодня впервые ощутила тоскливое, разъедающее нутро беспокойство, оставшись одна. Без Волка. Слишком быстро я привыкаю к его присутствию, прикосновениям, заботе и защите. А оказавшись в одиночестве, напоминаю выброшенную на берег рыбу — задыхаюсь от страха.
Минут десять я старательно изучала возможности ноутбука, но тревога нарастала, отвлекая и сводя потихоньку с ума от беспокойства. А потом порыв ветра в окно принес жуткий запах. Чужака! Причем, оборотня! Не раздумывая, я ринулась на кухню, но, к своему ужасу, не обнаружила там Жака. И на кухне он не был после ухода, все было так, как мы оставили после завтрака.
Виллу охраняют веры из клана Морруа, я ощущала их запахи, когда менялся ветер или они передавали нам заказанные Жаком покупки. Сейчас же я явственно ощущаю чужие запахи, сразу несколько. За шесть дней хорошего ухода, питания, прогулок и пробежек вдоль берега, купания в океане и спокойной жизни мое самочувствие заметно улучшилось, восстановились способности вера. Помимо того, что исчезли все следы побоев, вернулись острое обоняние и слух.
За пределами дома что-то явно происходит, из-за отлива стих шум океана, и я различила рычание и странные приглушенные звуки… хлопки… будто оружие с глушителем «работает», как когда-то говорили торговцы оружием из окружения дона Саллеса. Паника накрыла с головой, я кинулась туда, где чувствовала себя в безопасности. В спальню! И пусть это не самое хорошее решение, ведь туда ведут стеклянные двери с террасы и никому преградой не станут. Но именно в спальне явственней всего ощущается запах Жака, именно там я обрела свою «новую» жизнь, приняла и поверила в нее.
Я чуть не споткнулась, потому что в окно увидела вера, которого Жак называл Жакру, настоящего гиганта. Он зловещей тенью возник будто из ниоткуда за спиной незнакомца, прятавшегося за деревом и державшего на прицеле бассейн. Даже на таком расстоянии я расслышала хруст позвонков, следом характерно обмякла голова чужака. Жакру увидел меня, поморщился, но, натянув зубастую улыбку, совершенно неожиданно помахал мне свободной рукой, приветствуя, мол все в порядке. Второй — он подхватил «ношу», закинул себе на плечо и чуть ли не насвистывая, унес прочь.
Дальше мой ошарашенный взгляд привлек бассейн, точнее дернувшийся цветок принцессы — роскошный трехметровый куст с яркими фиолетовыми цветами. Мгновение — и вот уже у его корней кто-то сучит ногами в армейских ботинках, словно… задыхается. Очередной «хруст» — и ботинки замерли, а потом и вовсе резко исчезли, кто-то невидимый уволок их хозяина. А вместо чужих ног по краю площадки бассейна прошел босоногий Жак с обнаженным торсом. Как матерый и смертельно опасный зверь на охоте, крадучись, принюхиваясь и высматривая добычу. То, что «ноги» его рук дело, я не сомневалась.
«На нас напали! — мысль острой иглой прошила сердце, сбивая ритм, заставляя меня леденеть от ужаса. — Это пришли за мной? Мессир желает вернуть свою игрушку?» Колени ослабли, задрожала каждая клеточка моего тела, мышцы будто в кисель превратились. Обмякнув, я опустилась на пол, а потом на четвереньках заползла в угол, где впервые слушала историю Жака. На берегу появился еще один вер, в волчьем облике, большой, жуткий, с вздыбленной холкой, с приоткрытой оскаленной пастью. Он рыкнул Жаку и завыл, приподняв морду, словно отмену тревоги объявил, потому что спина у моего Волка расслабилась, он тягуче медленно повел плечами, снимая напряжение. И наконец обернулся ко мне лицом, точнее — к дому.
Сжавшись в комок, обняв руками колени, я через окно и колышущийся тюль наблюдала за Жаком. Какой же он большой, моя пара! С широким разворотом плеч, сильными руками, великолепным торсом, смуглой, загорелой кожей, мускулистой грудью с коричневыми горошинками сосков, покрытой черной курчавящейся порослью, дорожкой сбегающей вниз и прячущейся за низко сидящим поясом штанов. Жак не носит нижнего белья, это я выяснила, когда мы первый раз купались в океане, видимо, предпочитает «свободу» и легкие широкие штаны, не стесняющие движений. И как мой Волк выглядит без штанов я тоже знаю: слишком мужественно, даже пугающе с этим почти постоянно немного напряженным, а порой и сильно напряженным «стволом», увитым венками.
Жак обнажался легко и без стеснения, и я волей-неволей привыкала к его телу, рассматривала, но никогда не требовал, не просил, не намекал потрогать его интимным образом. Ни разу! Хотя я видела, насколько желанна ему и насколько ему трудно сдерживать свои желания в узде.
Пока я любовалась своим Волком, он осматривал территорию и, судя по звукам, слушал доклады охраны о ситуации вокруг виллы. Затем он прошел на террасу, мне кажется, ведомый моим запахом. Увидел меня, трусливо забившуюся в угол, шумно выдохнул и опустился на колени рядом.
— Мариза, лапушка моя, не бойся, все закончилось. Я же обещал тебе, что никто и никогда больше не прикоснется к тебе. Ты только моя! Родная и любимая. Слышишь? — он говорил тихонько, ласково, будто с затравленным зверьком.
Мой рваный вдох-выдох — и я распрямившейся пружиной кинулась к нему, в его объятия, под его надежную и нежную защиту. Я с трудом сдерживала рыдания, судорожные всхлипы смешивались с облегчением, ведь вот он — здесь, со мной. Его сильные руки ласково гладят меня по волосам и спине, прижимая к обнаженной, разгоряченной схваткой груди.
— Это жалкая, к тому же безумная попытка уцелевших наемников де Лавернье заслужить его прощение за потерю поместья и тебя. Их больше нет, никого, мы всех зачистили. Скоро и самого его не будет, я тебе обещаю.
— Я так испугалась за тебя и за себя, — просипела я, впервые не отвечая на вопрос, а выплескивая слова по собственному желанию.
Только сейчас, снова ощутив дыхание смерти, пусть и чужой, я осознала, что без него — как неживая; Жак — мое сердце, потому что мое собственное давно умерло.
Мы стояли на коленях в объятиях друг друга. Я прижималась лицом к груди своего Волка, задыхаясь от накала эмоций, упивалась его запахом, только сейчас осознав, как много он значит для меня. Он больше не давил и не пугал своими внушительными размерами, наоборот, будто прятал, заслонял от опасностей мира. Задрав голову, я смотрела в лицо Жаку и любовалась глубокой чернотой глаз, согревающей меня. Проникалась непоколебимой уверенностью, что отражалась в них, обещала мне защиту и спокойствие. Наслаждалась нежностью, которая окутывала меня мягким пледом, проникала в каждую клеточку. И сама загоралась от желания, полыхавшего в глазах моего Волка, которое разжигало у меня внутри пока еще непонятное и неизвестное пламя, рождая томление внизу живота и тянущую пустоту.
Мы замерли, глядя глаза в глаза друг другу. Под моими ладонями гулко и все быстрее колотилось сердце Жака, а его ладони крепко держали мои плечи, словно он опасался, что я сбегу. Сложно сказать, что нас толкнуло, сначала мы потянулись, чтобы коснуться лбами, еще ближе заглянуть в глаза друг другу и встретиться губами…
Мягкий, нежный и успокаивающий поцелуй Жака изменился — постепенно становился более глубоким и страстным. Вкус, запах, близость разгоряченных тел будоражили мои чувства, сперва скованные страхом из-за нападения треклятых подельников Фабиуса, а потом, оголенные колоссальным облегчением, как будто оживали. Совсем скоро наши поцелуи превратились в горячий поток страсти, который накрыл меня с головой. Секунда — и жалобно пискнувшее платье двумя тряпками упало на пол, видимо, вместе с бельем. Потому что я всей кожей ощутила полную свободу и прохладу простыней на кровати. А в следующее мгновение меня захватил в плен своих рук и губ Жак — ласкал шею, грудь, живот, бедра, везде… Сердце колотилось уже где-то в горле, страха не было — то ли Жак не давал ему власти, не давал ему шанса своим жаром и напором, то ли парный инстинкт наконец-то проснулся. Мой Волк не позволял мне отодвинуться, задуматься о происходящем.
Я пыталась оттолкнуть Жака, когда его язык прошелся от моего пупка до развилки между бедер, ошеломленно замерла, когда его рот накрыл меня в самом интимном месте. Дальше все происходило словно в сладком, чувственном тумане, мои ощущения и удовольствие затмили страхи и вбитые религиозным воспитанием «приличия», непереносимость близости прошла под страстным напором Жака. Он не дал мне ни шанса на сопротивление!
Вместе с болью ко мне вернулась ясность мысли, а Жака мой стон заставил замереть на несколько томительных мгновений. Он был явно потрясен, узнав, что я невинна — черные глаза полыхнули чем-то запредельно жутким, но, кажется, не менее жутко довольным. Мой мужчина что-то пробормотал, дал мне привыкнуть и расслабиться и продолжил, наверное, чересчур медленно и осторожно, но мне было настолько хорошо в его объятиях, что я вскоре подавалась ему навстречу. Жак удерживал одной рукой себя на весу, второй обхватил ладонью мое лицо и смотрел мне в глаза, следил… смотрел так, словно я последний глоток воды в его жизни.
В книгах и сериалах никогда не рассказывали о том, что бывает во время близости в подробностях. Только о счастье быть рядом с любимым. И сейчас, ощущая в себе плоть Жака, я не отрывала взгляд от его глаз. Нас словно спаяли в одно целое, правильное и совершенное, и от места единения по всему моему телу разливался жар и что-то тягуче горячее, напряженное, которое хотело найти выход.
Черные глаза напротив расплывались, я задыхалась от усиливающихся ощущений и все полнее раскрывалась, стремясь быть ближе к своему мужчине. А потом во мне словно снова распрямилась пружина, только уже не доверия к его рукам и объятиям, к силе и власти надо мной, а внутренняя, тело будто обрело крылья, что-то плеснуло жаром и растеклось, даря полет и чувство небывалого удовлетворения и неги, чистейшего удовольствия. Краем сознания я зацепилась за гортанный всхлип и поняла, что это мой собственный крик освобождения, того самого оргазма. Следом зарычал и мой Волк, дождавшийся чувственного взрыва пары и позволивший себе получить удовольствие. Правда огромные его клыки, которые неожиданно впились между моей шеей с плечом, опять вызвали у меня крик боли.
Зализывая больное место, Жак покаянно шептал:
— Прости, лапушка, прости, любимая, за боль, но без этой метки я бы сходил с ума, медленно, но неизбежно. Без метки я бы никогда, ни за что не выпустил тебя из дома. Иначе просто убил бы любого, кто подошел ближе, чем следует.
Я дрожала, но впервые не от страха, а от удовольствия, испытанного с мужчиной, Жаком. Он прижимал меня спиной к своей груди, покрывал поцелуями щеку и висок, зализывал ранку от укуса. Но опять же, мне не было страшно. Я словно парила на крыльях в уютных объятиях Жака. Даже душа наконец-то не рвалась на части и будто бы согласилась полетать вместе с телом.
— Ты не спросил меня в этот раз, — с легким сердцем вспомнила я.
Жак чмокнул меня в ухо. От души, смешно, чуть не оглушил. Повернул меня лицом к себе и поцеловал в губы, нежно и благодарно. А потом совершенно спокойно признался:
— Поверь мне, пожалуйста, мы с тобой сейчас не шаг друг к другу сделали, а буквально бездну преодолели. Мариза, лапушка, девочка моя нежная, я могу только представить, что тебе довелось пережить за свою короткую жизнь, но точно знаю: если бы оставил нашу близость на твое усмотрение и «готовность», то ждать пришлось бы еще очень-очень-очень много. Подобные психологические травмы остаются надолго, бывает — на всю жизнь, а я хочу сделать тебя счастливой. И свободной от боли. Я хочу, чтобы ты жила для себя, для меня, наслаждалась каждым днем своей жизни. Я заметил, что ты воспринимала меня не как желанного мужчину, а как безопасную территорию. И боялся, что в будущем ты станешь воспринимать меня как наставника или доброго дядюшку. Если не отца. Поэтому просто воспользовался обстоятельствами и твоей… растерянностью. Понимаю, звучит мерзко и неприглядно, но другого выхода из нашей ситуации я не нашел. Либо долго и мучительно, либо разом и нахрапом. Единственное, о чем не подумал, это о твоей нетронутости.