– Тебя всего истыкали, – отвечая на его недоумевающий взгляд, пояснила девка. – Кабы не я – помер бы.
– А я тебя не просил меня спасать! – не сводя настороженного взора с мечущегося по клети Ратмира, огрызнулся Егоша и повторил, уже требовательно: – Я пить хочу!
Ратмир остановился, стрельнул на него злым взглядом.
– Хочешь, так пойди да напейся. Ручей рядом. А впредь помни – я тут хозяин, и коли спрашиваю – с ответом не медли!
Впредь? Егоша не собирался оставаться у этих странных людей. Он не привык жить в норе и одеваться в драный волчий мех.
Он покосился на девку, сплюнул. В мужские порты вырядилась, волосья распустила… Ну, ничего. Ему лишь бы оклематься да подлечиться, а там, пускай хоть голышом бегают – уйдет он… Старые долги отдавать…
Поднимая тяжелое тело, болотник оперся на руки. Боль прострелила насквозь – воткнулась острым жалом в спину, а вышла из груди. Охнув, он неуклюже завалился набок.
– Тьфу, падаль! – фыркнул Ратмир и выскользнул наружу.
Девка последовала за ним, оставив Егошу в одиночестве. Собираясь с силами, болотник глубоко вздохнул.
Давая о себе знать, жажда сжигала его горло и ядовитой сухостью выползала на потрескавшиеся губы. Неприятный привкус гнили стоял во рту. Как там сказал Ратмир? Падаль? А ведь верно – немногим он нынче отличался от падали…
Помогая себе руками, Егоша подтянулся к лазу, но встать так и не смог – вновь упал на спину, проклиная свое бессилие. Сырой потолок навис над ним, будто желая придавить нечаянного гостя. Смирившись, болотник закрыл глаза. Он уже ни о чем не мог думать, кроме воды. В затуманенном болью и отчаянием разуме возник ручей – чистый, звенящий. Вот, выныривая из-под темных ветвей, он бежит по камням и вновь прячется в тихой зелени кустов. Бередя душу прохладой и свежестью, покачивая на блестящей спине разноцветные стайки опавших листьев, вода спешит мимо, суетливо взбегает на отмели и падает в ямы. Егоша представил, как он выбирается из норы, не замечая ничего вокруг, ползет к вожделенной воде и, ощущая внутри приятный холодок, припадает к ней губами. Даруя надежду и силу, струйки бегут меж пальцами…
– Напился?
Егоша вскинул голову и, погрузив руки по локоть в ледяную воду, обернулся на голос. Покачивая седой косматой головой, рядом стоял незнакомый старик. Крепкий, сухой, в уже привычной для глаз едва выделанной волчьей шкуре на плечах и с дорожным посохом в руке.
Болотник помотал головой. Откуда взялся этот старец? Сомнения накатили могучей волной, закружили Егошу. Мир понесся куда-то вдаль, уменьшаясь до едва приметной, плывущей в темной воде точки. Ладони уперлись в твердый земляной пол.
Он опять лежал в норе, с безнадежностью глядя в серый потолок. Но пить почему-то уже не хотелось. Егоша поднес к губам руку и замер. На покрытой пупырышками коже блестели прозрачные водяные капли. И губы были влажными! Неведомый страх забился, вырываясь из горла истошным воплем:
– Что со мной?!
– Ничего особенного. – В землянку нырнула голова уже виденной Егошей девки. Желтые глаза сощурились, привыкая к темноте. – Напился, и все тут, чего шум-то поднимать?
– Но я не мог вылезти! – протестуя, заявил Егоша.
– Это тебе только так кажется. – Незнакомка спрыгнула вниз. Мягко, словно кошка, прошла в уголок и села на лежанку. – Не все таково, каким кажется… Люди тоже кажутся милыми и приветливыми, а на деле оказываются жестокими и трусливыми. Уж я-то знаю!
Это Егоша тоже знал. Даже Волхв предал его… Вспомнив Волхва, он застонал. Блазень… Слеза поползла по щеке, прокладывая на смятой коже влажную дорожку. Девка с изумлением воззрилась на него.
– Не смотри, – стыдясь, попросил Егоша. Она ухмыльнулась:
– Почему? Мне интересно.
– Ты странная, – искренне признался болотник. Под пристальным взглядом темноволосой он не мог плакать.
– Мы все странные, – отозвалась она.
– Кто – мы?
– Мы. Стая.
Егоша устал от ее недомолвок, но и спрашивать, что такое «стая», не хотел. Какая ему разница, как называют себя эти люди? Если им так нравится, пусть зовутся Стаей. Размышляя, он откинулся на спину. Наверное, они тоже изгои. Живут в норах, питаются лесом и знать ничего не хотят о зовущихся людьми соплеменниках…
Держа в руках пучок жухлой травы и гриб-пырховик, девка бесшумно подошла к нему и, склонившись, неожиданно вцепилась сильными пальцами в его раненое плечо. Болотник взвыл от боли.
– Не дергайся! – строго велела девка и, не обращая внимания на его вопли, принялась впихивать траву со спорами гриба в кровоточащую рану. – Радуйся, что Ратмир тебя не убил, а только ссадины растревожил. Наши еще на болоте хотели тебя добить, но я первая почуяла запах нежитя, а потом и Нар тоже. Вот и притащили сюда, поглядеть, кто таков. Пока ты без памяти лежал, тебя Нар лечил, а теперь я за тобой буду приглядывать. Ты теперь мой. Так Ратмир сказал.
– Гад он, этот ваш Ратмир, – сквозь стиснутые зубы выдавил болотник.
Темноволосая недовольно рыкнула:
– Ты Ратмира хаять не смей! Он вожак!
И так сильно надавила на рану, что болотник потерял сознание. А когда пришел в себя, ее уже не было. И раны не болели, стянутые свежими лыковыми повязками. Он даже смог встать. Потянулся к лазу и с трудом выволок свое обессилевшее тело из норы. Сперва от темных, мельтешащих перед глазами мушек он ничего не мог разобрать, а потом разглядел повисшие над лазом ветви старой ели и узкую, убегающую в лес тропу. «Она ведет к ручью», –: услужливо подсказала память, но болотник не хотел пить. Его мучил голод. Протянув руку, он нашарил на земле сухую ветку. Обламывать сучья не было желания, и, опираясь на толстый конец ветки, прихрамывая, он поплелся по тропе, надеясь разыскать хоть какой-нибудь съедобный корешок. Осенний лес безмолвно наблюдал за его тщетными попытками. Пару раз Егоша пробовал копать землю, но ворошить твердую почву не хватало сил, и, оставив это занятие, он сел на вылезший из желтого мха гнилой пень. Сквозь просветы меж качающимися ветвями проглядывало серое полотнище неба. Судя по облакам и затихающему ветру, день подходил к концу. Где-то вдалеке разнесся звериный вой. Болотник прислушался. Вой был знакомым – так воют волки, когда гонят дичь. А если на него выскочат? У него и оружия-то с собой не было…
Егоша встал, потащился обратно. На полпути споткнулся и чуть не провалился в такую же нору, как та, из которой недавно выполз. Приглядевшись, увидел рядом еще одну. И еще. Под каждым деревом, тщательно укрытые ветвями, прятались темные дыры влазов. «Сколько же их?» – удивился Егоша. Он-то думал, что оказался среди горстки живущих наособицу людей, а получалось, что здесь целое лесное печище!
Вой приближался, то затихая, то взрываясь тонкими, переходящими в визг звуками. Отбросив ветку, Егоша, пошатываясь, подбежал к своей норе и рухнул в ее спасительную тишину. От прыжка в голове вспыхнул яркий свет. Он уже не помнил, как дополз до лежанки и как упал на нее, хватая пересохшим ртом воздух. Скрутившись в комок, он долго лежал, страшась пошевелиться и унимая дрожь в уставших ногах.
– Жив еще? – сверху в нору шмякнулось что-то завернутое в шкуру, а следом спрыгнула лесная девка.
– Жив, – отозвался Егоша и посоветовал: – Ты бы поменьше по лесу бродила. Волки поблизости дичь гонят.
– Загнали уже. Хороший олень попался, жирный, – разворачивая упавшую возле лежанки шкуру, весело откликнулась она.
Егоша приподнялся. Большой кусок окровавленного, еще дымящегося живым теплом мяса звучно шлепнулся на землю.
– Ешь, – предложила девка. – Это моя доля. Пока я тебя кормлю, а потом сам охотиться будешь…
Страшная догадка мелькнула в Егошиной голове. Зло захохотала Белая, застонал Блазень, заплакали голоса тех, чьи жизни обрушила на Егошу Моренина посланница. Он отшатнулся от протягивающей мясо девки, но голод пересилил страх. Руки сами потянулись к дымящемуся куску, сами поднесли его ко рту. Презирая самого себя, Егоша рванул зубами теплую плоть. Кровь убитого животного побежала по его подбородку, закапала на грудь. С трудом заглотнув пищу, болотник покосился на девку. Она сидела на корточках, безмятежно наблюдая, как он ест, но, поймав виновато-испуганный взгляд болотника, облизнулась:
– Вкусно?
– Ты – оборотень?
– Оборотень, – равнодушно подтвердила темноволосая. – Мы все оборотни. Стая…
Кусок застрял в горле болотника. Древний страх полез наружу, побуждая кинуться прочь от диких нелюдей, к которым он попал.
Егоша уже было встал, но вдруг ошеломляющая мысль откинула его назад. Куда он пойдет? К кому? К киевлянам, которые хотели его убить? К желающим его смерти родичам? К чужим людям? Но где бы он ни был, для людей он везде становился выродком – странным, несущим зло созданием. Только нежить оказался ему верным другом. Так, может, его место не среди людей, а среди нежитей?
Свернувшись калачиком, девка легла на бок, сладко зевнула и, не обращая на него внимания, прикрыла глаза. Ее уши подергивались, словно у дремлющей собаки.
Егоша поднес мясо к губам, слизнул с него солоноватую кровь. Что ж, с людьми он пожил – теперь поживет с нелюдями.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОЛЧИЙ ПАСТЫРЬ
ГЛАВА 16
Студень месяц пришел в Киев, словно богатый и щедрый купец, – разложил на крышах домов белые снежные перины, завесил бархатистым инеем оконца, принарядил колодезных журавушек в блестящие сосульки.
Ярополк недолго пробыл дома и по первому снегу подался гостевать в ближние городища. В путь князь взял Фарлафа с его людьми, своих гридней да кметей Блуда. Предлагал ехать и Варяжко, но, сославшись на болезнь, тот отказался. Князь долго уговаривать не стал – махнул на упрямца рукой и вылетел соколом из родного гнезда, оставив в нем все прошлые печали и тяготы.
Про болезнь Варяжко не врал – была болезнь. Только не его она мучила, а Рамина. От старого рубаки осталась лишь жалкая тень, да и та еле двигалась, будто уже готовилась отойти в иной мир. Никто, даже пухлая веселушка Нестера, не радовал старого сотника. И Варяжко он встретил безучастно, будто чужого. Смотрел куда-то мимо него, качал головой и, казалось, не слышал слов обеспокоенного нарочитого. Весь грудень Варяжко пытался разбудить в старом друге хоть каплю былого величия и силы, но без толку. Нестера глядела, глядела на его тщетные попытки, а потом, не выдержав, сказала:
– Оставь, нарочитый. К нему знахарей со всей округи сзывали, а помочь никто не сумел. Знать, доживает отец последние деньки.
Вот тогда Варяжко и вспомнил о Рогнедином знахаре. Он Настену вылечил, из темноты кромешной поднял – может, запомнив хоть что-нибудь из его науки, девка сумеет помочь Рамину?
Настена жила в княжьем тереме, в чистой и светлой повалуше. Варяжко часто заскакивал к ней, но, памятуя указ Ярополка, обращался с ней не как с женой, а как с дорогой гостьей и, боясь не сдержаться, старался заходить к болотнице пореже. Думал: опечалившись, девка начнет донимать упреками, но она оставалась по-прежнему приветливой и улыбчивой. Обзавелась подругами и, казалось, вовсе не замечала перемены в Варяжкином отношении. Недоумевающий нарочитый сперва обиделся, потом стал ревновать ко всем, кто удостаивался ее ласкового взгляда, и лишь затем уразумел: Настена иначе не умеет. Живет в ней тихая и светлая любовь, но не та, которая греет лишь одного, а та, что всех радует, и ревность пропала. Наоборот, нарочитый даже стал гордиться, что средь многих Настена выбрала его. Ни от кого не таясь, она радовалась каждому проведенному с ним мгновению и, как бы ни была долга разлука, при встрече заглядывала в глаза и шептала:
– Не забыл меня, любый мой?
Так поступила и на сей раз. Он даже не успел стряхнуть снег, а Настена уже прижималась щекой к его груди, гладила руками жесткую кожу его полушубка.
– Погоди. – Улыбнувшись, Варяжко отвел ее руки. – Я видел, многие к тебе за советом бегают, видать, и моя очередь настала…
Девка сразу потухла, забеспокоилась:
– Что случилось? В чем твоя печаль?
– Разговор, верно, будет не короток. – Опустившись на лавку, Варяжко позволил ей стянуть с себя сапоги. – Помнишь, я тебе про парня одного рассказывал? Который себя Онохом называл?
– Про Выродка? – тут же сообразила она. – Помню.
– Так вот – перед тем как мы в Полоцк уехали, он, подлец, напустил какую-то хворь на моего друга…
– Я помню, – перебила она. – Ты об этом сказывал.
Варяжко вскинул голову, поймал ее участливый взгляд. Он не ожидал, что Настена запомнит его слова – сам уже их вспомнить не мог. Тепло коснулось его сердца. Он подвинулся, накрыл ладонью хрупкие девичьи пальцы.
– Та история еще не кончилась. Рамин совсем плох стал. Никого не слышит, не видит – смерти ждет. Я, как ни старался, а ему помочь не сумел, вот и пришел тебя о помощи просить…
– Меня? – удивилась она. – Да чем же я могу помочь? Я знахарству не учена…
– Ты хоть поговори с ним, – попросил Варяжко. – Тебя люди слушают, может, и он услышит?
Настена мгновение глядела на него, а затем поднялась:
– Хорошо, пойдем.
– Сейчас? – от неожиданности Варяжко приоткрыл рот.
– А чего зря время терять? – Настена накинула полушубок, сунула в старенькие поршни узкие ступни, закутала пуховым платком голову и замерла на пороге, ожидая нарочитого. Путаясь в собственных мыслях и исподлобья поглядывая на терпеливо ждущую девку, Варяжко торопливо натянул сапоги. Он-то думал, что она смутится, заупирается, но, будто почуяв чужую боль, она взялась помогать без вопросов и уговоров! Нет, не было на свете другой такой! Не девку он подобрал в лесу, а драгоценный клад!
На пороге Раминовой избы их встретила Нестера. Почтительно посторонилась перед Варяжко и светло улыбнулась Настене, распахивая перед ней дверь.
Рамин босой, в длинной, свободной рубахе сидел на лавке возле каменки. Образуя причудливые фигуры, над его головой плавали седые тенета дыма. На вошедших вой даже не взглянул, смотрел в стену перед собой и сосредоточенно шевелили высохшими губами, будто вел с кем-то невидимым долгий и важный разговор.
– С каждым днем все хуже и хуже, – пожаловалась Нестера. – Нынче ночью кричал, словно тать в обиталище Кровника. А едва унялся, принялся опять шептать что-то. Меня вовсе не замечает… Прижимая ладони ко рту, она всхлипнула.
– Не замечает? – задумчиво переспросила Настена.
Нестера кивнула. Скинув полушубок, болотница подошла к старому воину и склонилась, заглядывая ему в лицо. Тот сперва не обратил на нее внимания, но потом вдруг отшатнулся и торопливо забормотал:
– Одна кровь… Одна кровь… Он колдун – ты ведьма! Уйди, не мучь меня, дай помереть с собой в мире!
– Не слушай его… – Нарочитый подскочил к отступившей от старика Настене, просительно сжал ее руки. – Он сам не ведает, что болтает!
Она покачала головой. Пуховый платок съехал ей на плечи, будто прикрывая их от злых слов Рамина.
– Он больше тебя видит. И что говорит – знает прекрасно. – Настена глубоко вздохнула и решительно прикоснулась пальцами к его склоненной голове.
– Не бойся меня, добрый человек. Я тоже была там, где живет страх. Я еще ношу запах того места. Почувствуй!
Рамин смолк, потянулся к ней всем телом, шевеля сухими губами:
– Да, да…
– Он говорит с ней! – восторженно зашептала на ухо Варяжко ничего не понимающая Нестера. – Он слышит ее!
Варяжко кивнул. Что-то пугало его в этом разговоре. Что-то страшное, способное навек лишить его Настениной ласки и любви рвалось на свет и с каждым словом подходило все ближе и ближе. Силясь остановить это неведомое, Варяжко шагнул к говорящим, прислушался к сбивчивому шепотку Рамина.
– Он напугал меня, – бормотал старик. – Он был таким страшным и могучим! Белым, как туман, и желтым, как одуванный цвет. Он бил меня. Он заставил меня зайти за кромку мира, и теперь я не слышу людей – только голоса духов и нежитей. Я чужой среди них, я не могу их понять… А их много, очень много, они везде – в земле, в деревьях, в огне, в воздухе. – Голос бывшего сотника сорвался. – Он –твоей крови! Попроси его! Я хочу обратно к людям!
Задумчиво закусив губу, болотница повернулась к Варяжко: