Рогнеда прокашлялась и наставительно произнесла:
– Ты, верно, не ведаешь, что Перунова стрела тела не палит. Убить может, а вот сжечь – нет.
Мнилко обиженно отпрянула:
– Не веришь? Это тебя не может спалить, а наших всех жжет! Нам такая смерть уготовлена! Ты просто помочь мне не хочешь, потому и придумываешь отговорки…
Девка отвернулась. Ее худые смуглые плечи дрогнули, кончики прекрасных волос прилипли к мокрому телу, словно лапки маленьких, утешающих ее неведомых существ. Теперь Рогнеде стало даже жаль, что она позволила себе поучать девку. Та и впрямь считала себя Невидимой. Пожалуй, ее следовало отвести к кому-нибудь, кто сумел бы позаботиться о ней. Хотя бы к этому, как его? Сироме!
С трудом разогнув замерзшие и саднящие ноги, Рогнеда встала, шагнула к девушке:
– Не плачь, я помогу тебе. – И, пересиливая боль в руках, обняла холодные, скользкие плечи Мнилки. – Скажи только, как мне этого Сирому сыскать?
Девка обрадованно повернула к ней узкое лицо, поспешно затараторила:
– О-о-о, это просто! Пойдешь по Припяти, а потом за большой осиной чуть влево, затем сквозь ельник к старому Велесову капищу, а от него на полдень немного…
– Погоди, погоди. – Княжна не успевала запоминать дорогу.
– Некогда мне ждать, – мельком глянув на небо, вскрикнула девка. – Перун гневается, стрелу вынул… А-а-ах!
Тонко взвизгнув, она вывернулась из объятий Рогнеды, скакнула в сторону. Словно подтверждая ее опасения, небеса захохотали, налились темным гневом, а затем рухнули на землю яростным потоком воды. Сквозь дождевые струи проглянуло бледное лицо Мнилки. Запрокинув его вверх и заглушая рокот неба, девка истошно выкрикивала непонятные слова. Отзываясь на ее вопли, тучи озарились ярким всполохом. Огненная стрела вспенила небо и метнулась прямо в шевелящееся белое пятно девичьего лица. Рогнеда завизжала и, закрыв глаза, шарахнулась прочь. Деревья не пустили ее – отбросили обратно. Всхлипывая, княжна упала на четвереньки, поползла к спасительной ели. Небо озарилось еще раз. Перед глазами насмерть перепуганной княжны забушевало пламя. Ель горела! Ее ель-спасительница!
Потеряв голову от ужаса, Рогнеда рухнула ничком в грязь, вцепилась скрюченными пальцами в землю. Сами по себе ее губы зашевелились в тщетной мольбе к той, что носит на себе всех и прогибается лишь под тяжестью Невидимых.
Сколько так пролежала – она не ведала, но потихоньку дождь стал стихать и небо прояснилось уже не зловещими всполохами Перунова гнева, а нежной и чистой улыбкой искупавшегося в дождевых струях Хорса. Лишь тогда Рогнеда отважилась оторваться от спасительного тела земли. Невольно ее глаза сами потянулись к указанному Мнилкой бугорку. Теперь после грозы все – и сама Мнилка, и ее речи – казалось дурным, навеянным страхами сном, но бугорок все так же топорщился на прежнем месте, а на нем, средь жженой листвы, лежала кучка серого сухого пепла.
– Неправда… – не в силах оторвать взгляда от этой сероватой кучки, шепнула княжна. – Неправда…
Но Что-то внутри нее, зная, что пепел – это останки Мнилки напоминало о данном Невидимой обещании. Сдерживая сотрясающую тело дрожь, Рогнеда опасливо приблизилась к холмику. Удивительный пепел остался сухим под проливным дождем и теперь княгине казалось, что из этой серой, печальной горстки на нее умоляюще смотрят наивные глаза Невидимой.
– Ах, Мнилко… – Оторвав кусочек исподницы, она присела и осторожно взяла пальцами щепотку пепла. Ласковое тепло пронзило ее ладонь, словно после смерти Мнилко благодарила ее за оказанную услугу. Бережно укутав пепел в оторванный клочок ткани, Рогнеда прижала его к груди. Кем бы ни была девка, княжна дала слово, а значит, обязалась сыскать этого странного Сирому. Как там рассказывала Невидимая? Сперва по реке, потом…
Пробираясь сквозь заросли, Рогнеда все больше уверялась, что, сама того не ведая, Мнилко помогла ей дважды. Живущий в лесу знахарь был счастливой случайностью для усталой беглянки. Кто лучше него сумеет залечить ее раны и, уж верно, не отведет к Владимиру? А главное, он – волхв. Проклятый Выродок заплатит за все! Мнилко сказала, что сильнее этого Сиромы ведунов нет, значит, он сможет стереть подлого болотного колдуна в дорожную пыль и развеять по ветру. А уж она-то постарается упросить волхва об отмщении. Все ему отдаст! Все, что пожелает неведомый жрец.
Ноги сами пронесли Рогнеду сквозь ельник к старому капищу. Огромный круг расколотых камней величественно преградил княжне дорогу. «Требище», – оглядывая завалы, подумала она. Когда-то здесь, в этом внешнем кругу, пировали и кланялись мудрому Велесу люди, а там, чуть дальше, в небольшом, выложенном красивыми синими камнями круге – самом капище – складывали предназначенные Скотьему Богу богатые жертвы. Но прошло время, люди ушли из этих диких мест, и теперь, словно выпрашивая давнего почета, старое капище укоризненно взирало на мир холодными каменными очами.
Княжне было нечего подарить Велесу, а ведь она собиралась умолять его жреца о помощи… Подумав, Рогнеда ступила ногой на большой валун и, с трудом перебравшись через него, подошла к капищу. Там, в маленькой пещерке, под защитой надежных гранитных стен, увязанные чьей-то заботливой рукой лежали небольшие пучки соломы и пшеницы. «Волхв положил», – поняла Рогнеда. По-прежнему прижимая к груди мешочек с прахом бедной Мнилки, она нащупала босой стопой острый край небольшого камня. Белее не любил человеческой крови, но ведь что-то надо было ему оставить…
Подняла осколок Рогнеда, покачала его в руке и вдруг догадалась. Волосы! Конечно, разве бог Белее, называемый многими Волосом, мог отвергнуть такой дар? Бережно опустив на землю узелок с пеплом, она оттянула прядь волос и принялась усердно перепиливать их острым краем камня. Короткие и мокрые пряди не поддавались – то и дело выскальзывали из исцарапанных пальцев половчанки, и край камня, терзая плоть, все чаще попадал по ее руке. Первые капли крови уже оросили землю, а волосы по-прежнему оставались нетронутыми. Зло выругавшись, Рогнеда безуспешно саданула по ним еще раз и, уронив камень, разрыдалась.
– Дай-ка я тебе помогу, – раздался позади нее чей-то уверенный голос. Растерявшись и не ведая, что делать – хватать мешочек с пеплом или брошенный осколок, Рогнеда в панике замахала руками. – Не бойся. – Невысокий жилистый мужичок с черными глазами не полез, как она, через валун, а, нырнув в какой-то ему одному ведомый лаз меж камнями, мигом очутился возле княгини. Несмотря на зажатый в руке нож, он выглядел безобидно. Мельком взглянув на все же подхваченный Рогнедой узелок, он поджал губы:
– А-а-а, Мнилко… Кончилась ее нитка. Давай сюда, я ее похороню как надо.
– Нет! – Рогнеда сжала узелок. – Она просила – Сироме!
– Я и есть Сирома, – усмехнулся мужичок. – А тут храмина моего бога.
– Нет, – не отпуская узелка, настойчиво повторила Рогнеда. – Сирома – могучий волхв, ведун, а ты…
И, не зная, как не обидеть мужика, замолчала. Тот расплылся в улыбке:
– Что – я? Неказист? А ты меня за руку подержи, почуй Велесову силу, может, тогда поверишь? – Он протянул к ней худую крепкую руку. – Ну?!
– Я и так верю, – сдалась Рогнеда. В незнакомце было что-то особенное, что заставляло ее верить его словам. Она неохотно оторвала узелок от груди, протянула ему: – Бери…
Приняв прах, Сирома ухмыльнулся:
– Наказать бы тебя за то, что вторглась в капище, да на твое счастье я все видел. Ты моего бога почитаешь – волос своих ему не пожалела… – И, заметив пристыженный вид княжны, потрепал ее по плечу: – Да ты не смущайся. Скажи лучше – кто ты, откуда? Каким ветром тебя в мою глушь занесло?
– Мне бы… – Робко опустив голову, Рогнеда показала жрецу изодранные ладони. – Подлечиться… Больно очень.
Раньше ей не доводилось просить о помощи, поэтому первая просьба вышла неуклюжей. Однако жрец понял, кивнул:
– Конечно, помогу! Пошли. – И, увлекая ее за собой, добавил: – А по пути все и расскажешь…
Сироме и впрямь было интересно узнать, что творилось в миру. Он слишком давно там не показывался, и к нему никто не забредал, кроме случайных лесных духов, но, довольный выполненным поручением бога, он не спешил к людям. Эта невесть откуда взявшаяся девка заинтересовала жреца. Она пыталась принести в дар Велесу самое дорогое, что есть у бабы, – свои волосы, а значит, собиралась просить его о чем-то важном. О чем? Несмотря на свой плачевный вид, в ее глазах сверкали отблески былого величия, а гордый изгиб белой шеи наводил на мысль о богатстве и довольстве. Девка несомненно заслуживала внимания! «Лечение – хорошая плата за новости», – решил Сирома и повел незнакомку к себе. Ох, кабы жрец сразу понял, кто она, – на руках бы понес, но это он уразумел лишь после ее рассказа. Весть о возвращении Владимира и захвате им Полоцка оглушила Сирому. Не скрывая своих чувств, он остановился и, задохнувшись, пригнулся к земле. По глазам жреца Рогнеда поняла: он возмущен – и обрадовалась. В последнее время она находила на лицах ранее преданных ей людей сожаление, боль или покорную печаль, но ни разу – негодование. Жрец понял ее и почувствовал то же, что и она! Обрадовавшись этому нежданному участию, Рогнеда принялась рассказывать дальше. А когда дошла до последних событий, жрец резко взмахнул рукой:
– Не надо! Я все понял. Скажи: тот, что советует Владимиру, – болотник?
Княжна охнула. Она ни слова не сказала Сироме о болотном колдуне – берегла эту неприятную новость на потом, ведь всем ведомо: колдун колдуну всегда враг, но Сирома все узнал сам! Как?! Неужели он и впрямь великий волхв?
Ослабев от надежды, Рогнеда молча кивнула.
– Проклятие! Проклятие! Проклятие! – заметался в ярости Сирома. Цепляясь за голые ветви кустов, его одежда трещала, руки сжимались в кулаки, темные глаза налились гневом. – Это болотное отродье даже Морена не берет! И Блуд! Соврал мне, гад! Как соврал! Почему же я поверил ему?! Ох, дурень я… Ох, дурень!
Ничего не понимая в спутанных речах жреца, Рогнеда присела у края тропки и, не сводя глаз с его искаженного ненавистью лица, принялась размышлять. Из всего услышанного она уразумела одно – у волхва с болотником старые счеты. Пожалуй, жреца и просить не придется – сам сцепится с зеленоглазым. Княгиню это устраивало, вот только не забыл бы объятый ненавистью волхв о ее ранах.
Он не забыл – остановил на ней гневный взор и, помогая встать, протянул руку:
– Пойдем. Нам многое нужно сделать.
– Нам? – удивленно вскинула брови Рогнеда. Жрец искоса глянул на нее, пошевелил губами и лишь спустя несколько мгновений веско ответил:
– Да, девочка! Нам! Вместе мы сумеем отомстить…
ГЛАВА 41
Сирома пришел в Киев слишком поздно. Распахнутые настежь ворота княжьего городища глядели на него виновато и жалобно, словно запоздало раскаиваясь в предательстве. Встречные горожане походили на них и, занимаясь обычными делами, старательно прятали глаза от случайных прохожих.
Уразумев, что опоздал, Сирома не стал входить в городище, а, повернув, берегом Непры отправился к Родне. Выродок, скорее всего, остался в полоненном Киеве, подле князя, но в нынешнем положении сталкиваться с болотником было слишком опасно. Нет, на сей раз Сирома решил расправиться с ним наверняка и потому готовил для него верный капкан. Не железный – иной…
Приноравливаясь к спорому ходу волхва и шумно болтая о своих печалях и радостях, Непра бежала под крутым боком берега. У самого Киева она расходилась надвое, омывая городище со всех сторон, но уже чуть дальше городских стен вновь сливалась, и обе ее, разделенные людьми, части спешили поведать друг другу о виденном и слышанном. Больше ни в одном месте Непра не позволяла себе быть столь беспечной и шумной. Под ее плеск Сирому тоже одолевали воспоминания. Бодро шагая берегом, он вспоминал, как расстался с Рогнедой. Княгиня провела в его хижине всего два дня, но ее затуманенный мечтами о мести разум оказался легкой добычей для заговорных слов. Отпустив ее, Сирома не сомневался – она убьет Владимира… Но это потом, а нынче на его душе тяжелым грузом лежала расплата с Выродком. Как болотник уцелел, если все городище видело его мертвым, как уговорил Ярополкова воеводу помочь ему – Сирома не догадывался, но знал наверняка: пока проклятый болотник бродит по земле, ему, Сироме, не произносить имя своего бога. Он не смог даже зайти перед уходом в Велесово капище – был недостоин…
Стены Родни встали перед жрецом уже к закату. Словно опоясав маленькое, стоящее на холме, меж двух рек, городище огненным ожерельем, его окружили походные костры Владимировых воинов. Глядя с пригорка на их молчаливый, тревожный свет, Сирома поморщился. Добрыня был умен… Верно, по его совету, не теряя даром драгоценного времени, мальчишка-князь отправил за братом свою дружину и сам, оставшись в Киеве, просто поджидал, когда измученный долгой осадой Ярополк запросит пощады. И он сделает это, если Сирома не успеет помочь…
Вздохнув, жрец подбросил на плече тощий мешок и отправился к мигающей неподалеку точке костра. Заслышав чужие шаги, увлеченно беседовавшие у огня вой дружно вскинулись, похватали отложенное оружие. Их привязанные чуть поодаль кони, напугавшись резких воплей хозяев, захрапели, переступая спеленутыми ногами.
– Не надо, не надо, – прикидываясь испуганным, забормотал Сирома. Произнося робкие слова приветствия, он быстро оглядел собравшихся. Ни одного знакомого лица – настоящая удача!
– Ты кто таков, мужичок? Откуда взялся? – опустив копье, поинтересовался один из воев – большеусый красноносый урманин. А может, это от всполохов костра его нос казался таким красным?
– Я охотник, из мерян, – указывая на меркан, выдавил Сирома. – Ходил к брату… Шел себе, шел, вдруг, глядь – костры…
– Эх, дядя, угораздило ж тебя в пекло влезть… – начал было пояснять ему большеусый, но другой ратник, чуть пониже ростом, с плоским, будто блин, лицом перебил его:
– Ты, мужик, ступай, куда шел! Тут без тебя обойдутся.
– Как скажешь, хоробр, – покорно склонил голову Сирома. Оглядевшись, он уже сумел разобраться, что налетел на сторожевой пост, а значит, дальше путь к Родне будет открыт. Оставалось лишь пройти мимо этих придирчиво оглядывающих его караульных.
Демонстративно отвернувшись, и ломая кусты, он двинулся прочь, но, не отходя далеко, затаился в ложбинке, где топтались кони стражей и куда доносились голоса сидящих у огня хоробров.
– Экий потешный! – сказал ему вслед большеусый урманин.
– Может, и потешный, а я всяким не доверяю, – грубо оборвал его разглагольствования старший, тот, что прогнал Сирому. – Добрыня велел никого в городище не пускать и никого из него не выпускать, так что ты, Олаф, делай свое дело и не болтай попусту.
– Тьфу ты! – ввязался в разговор третий, по голосу самый молодой ратник. – Ты, Загнета, сколь годов служишь, а Добрыню будто собака слушаешься! Иль не замечаешь, что нынче он все по слову болотного колдуна делает?
– Может, Выродок и колдун, только мысли у него куда как умнее твоих, – обиженно отозвался Загнета. – Вон ты каждый вечер у костра греешься, а он в городище средь наших врагов шастает, жизнью своей ради княжьего блага рискует.
– Как же, станет он ею рисковать! – пренебрежительно заворчал молодой. – У него на роже написано, что он Морене родной брат, – чего ему бояться?! Кабы я таков был, тоже каждый вечер под Ярополковыми окнами шлялся бы! Только, думаю, он не о княжьем благе печется…
– А о чьем же?
Не веря в подобную удачу, Сирома перестал вслушиваться. Выродок ходит в Родню! Сам лазает в ловушку, только до сей поры не нашлось руки, чтоб ее захлопнуть. Ну что ж, нынче эта рука появится!
Не помня себя от радости, жрец поднялся, чтоб скорей идти. Кони стражей шарахнулись.
– Кто идет? – вскинулся на ноги большеусый. Двое других молча двинулись на подозрительный звук, осторожно обходя его со стороны. Медлить дальше было нельзя. Сирома вытянул из котомки белесую травку, сильно растер ее в ладонях и слизнул раскрошившийся стебель. Большеусый почти вплотную подошел к его укрытию, но темнота мешала вою разглядеть Сирому. Взвыв, жрец подскочил и, уже в воздухе шепча слова заклятия, кувырнулся через направленное на него копье стража. От неожиданности тот отпрянул и заорал. Гибким кошачьим силуэтом Сирома скользнул в кусты, большими прыжками понесся к городищу. Выскочившие на крик Олафа вои дружно гаркнули:
– Стой!
Олаф и сам ничего не понял. Шел, шел и вдруг!.. То ли кот, то ли человек… Недоуменно помотав большой головой, он сглотнул застрявший в горле ком и признался:
– Ох, ребята! Впервые этакое примерещилось…
– Чего?
Олаф еще раз глянул в кусты, зябко повел плечами. Этот ужас следовало немедленно забыть, а то недолго и ума лишиться.
– Пойдем-ка к огню ближе. Холодновато что-то…
– Ты не виляй! – резко велел ему Загнета. – Говори, чего орал?
– Да понимаешь, – смущенно копаясь пятерней в затылке, пояснил Олаф, – показалось, будто выскочил из-за кустов тот самый охотник, что недавно у нашего костра сидел, о землю ударился и кошкой обернулся. Вон туда, к городищу помчался…
– Кто? Охотник? – недоверчиво вглядываясь в темноту, спросил молодой.
– Да! То есть нет… – Окончательно запутавшись, Олаф сморгнул и честно признался: – Кот. А охотник мне лишь примерещился.