Джули Кагава
Потерянный принц
Часть I
Глава 1
Новенький
Меня зовут Итан Чейз.
И я очень сомневаюсь, что доживу до своего восемнадцатилетия.
Я не драматизирую, просто так оно и есть. Только вот мне очень жаль, что я втянул в эту историю столько людей. Они не должны страдать из-за меня. Особенно… она. Боже, если бы я мог повернуть время вспять, то никогда бы не показал ей свой мир — скрытый мир рядом с нашим. Я должен был понимать, что не стоило впускать ее в мой мир. Стоит тебе Их увидеть, и они больше никогда не оставят тебя в покое. Никогда не отпустят тебя. Быть может, если бы я был сильнее, она бы не оказалась здесь со мной, и мы бы не теряли последние секунды в ожидании смерти.
Все началось в тот день, когда я перешел в новую школу. Вновь.
Будильник зазвонил в шесть утра, но я уже час как бодрствовал, готовясь к еще одному странному дню моей отстойной жизни. Хотел бы я быть одним из тех парней, которые спрыгивают с кровати, натягивают на себя футболку и готовы идти, но, к сожалению, моя жизнь далека от нормальной. К примеру, сегодня я положил в карманы рюкзака сушеные стебельки зверобоя и посыпал солью из канистры свою ручку и тетрадь. Я также вбил три гвоздя в новые ботинки, купленные мне мамой на новый учебный год. Под рубашку я надел железный крест на цепочке, а прошлым летом проколол уши и вставил металлические шипы. Я тогда еще вставил колечко в губу и брусок в бровь, но папа устроил истерику, от которой весь дом ходил ходуном, когда увидел меня в таком виде. Мне разрешили оставить только шипы.
Вздохнув, я мельком глянул в зеркало, чтобы убедиться, что выгляжу настолько неприветливо, насколько это только возможно. Иногда я ловлю на себе грустный взгляд мамы, словно смотря на меня, она думает о том, куда же делался ее маленький мальчик. Раньше у меня были волнистые каштановые локоны как у отца, пока я не взялся за ножницы и не обрезал их рваными, неровными прядями. Раньше у меня были ярко-голубые глаза как у мамы и, по всей видимости, у сестры, но с годами цвет моих глаз потемнел и стал дымчато-серо-голубым — «оттого, что я все время хмуро и свирепо гляжу», как шутит отец. Раньше я никогда не спал с ножом под матрасом, не посыпал солью рамы и не вешал подковы на дверь. Раньше я никогда не был «угрюм», «враждебен» и «невозможен». Я много смеялся и улыбался, чего сейчас от меня не дождешься.
Я знаю, что мама беспокоится обо мне. Отец говорит, что это обычный подростковый бунт, что я переживу эту «стадию», что я вырасту из нее. Прости, папа. Но моя жизнь далека от нормальной. И я разбираюсь с этим единственным известным мне способом.
— Итан? — донесся из-за двери мамин голос, тихий и неуверенный. — Уже начало седьмого. Ты готов?
— Готов. — Схватив рюкзак, я закинул его на плечо. Белая рубашка на мне надета наизнанку, на воротничке торчит бирка. Еще один мой выверт, к которому пришлось привыкнуть родителям. — Уже иду.
Прихватив ключи, я вышел из комнаты со знакомым мне чувством покорности и страха. Ну и ладно. Поскорее бы пережить этот день.
У меня странная семья.
По нам этого совершенно не видно. Мы кажемся абсолютно нормальными — славная американская семья, живущая в славном пригородном квартале со славными чистыми улицами и славными соседями. Десять лет назад мы жили в заболоченной местности и выращивали свиней. Десять лет назад мы были нищей семьей из глуши и были счастливы. Это было до того, как мы переехали в город, до того, как снова примкнули к цивилизации. Отцу это вначале пришлось не по вкусу, он всю свою жизнь провел на ферме. Ему трудно было привыкнуть тут ко всему, но он постепенно освоился. Мама, в конце концов, убедила его, что мы должны жить поближе к людям, что мне нужно жить поближе к людям, что постоянная изоляция идет мне во вред. Так она сказала отцу, но я, конечно же, знал настоящую причину. Она боялась. Боялась Их, что Они снова меня заберут, что фейри украдут меня и заберут в их Небывалое.
Да, я уже говорил, что моя семья с причудами. И даже это не самое худшее.
Где-то там у меня есть сестра. Сводная сестра, которую я не видел вот уже много лет, и это не потому, что она чем-то занята или вышла замуж, или находится в других заморских странах.
Вовсе нет, это лишь потому, что она королева. Королева Фейри, одна из Них, и ей навсегда закрыт путь домой.
Еще скажите мне, что это не запутано.
Конечно же, я никому не могу об этом рассказать. Мир фейри скрыт от обычных людей — он заколдован и невидим. Большинство людей не увидят гоблина, даже если он вырастет у них на пути и цапнет их за нос. Лишь единицы смертных наделены проклятым даром видеть. Они видят прячущихся в темных углах и под кроватями фейри и знают, что испытываемое ими противное чувство, что за ними наблюдают — не плод их воображения, и что доносящиеся из подвала или с чердака шорохи — не «усадка» дома.
Повезло мне. Случилось так, что я один из них.
Родители, конечно же, волнуются за меня. Особенно мама. Люди и так уже думают, что я странен, опасен и немного с приветом. Но таким бы стал любой, кто бы везде видел фейри, потому что если они знают, что вы видите Их, то превращают вашу жизнь в настоящий ад. В прошлом году я вылетел из школы за то, что устроил в библиотеке пожар. Что я мог сказать в свое оправдание? Что пытался избавиться от проникшего за мной с улицы Красного колпака? И это был далеко не первый раз, когда они втянули меня в неприятности. Я считаюсь «паршивцем», о котором перешептываются учителя, тихим, но опасным парнем, которого все, в конечном счете, ожидают увидеть в вечерних новостях, совершившим какое-нибудь жуткое, шокирующее преступление. Иногда это страшно бесит. Самому-то мне плевать, что они там думают, но мама сильно переживает, поэтому я тщетно стараюсь вести себя паинькой.
В этом семестре я иду в новую школу — новое место, где я могу начать все с чистого листа. Но это не имеет никакого значения. Пока я вижу фейри, они не оставят меня в покое. Все что я могу делать — защищать себя и свою семью и надеяться, что из-за моих действий не пострадает ни один человек.
Когда я вышел из комнаты, мама ждала меня за столом, отца рядом не было. Он работает в службе доставки в ночные смены и полдня отсыпается. Обычно мы видимся с ним только за ужином и в выходные. Нет нужды говорить, что он находится в счастливом неведении насчет того, что творится в моей жизни. Мама-то понимает, что со мной происходит, но отец не скупится на наказания, если считает, что я распустился, или если мама пожалуется. Два года назад я получил двойку по физике, и это был последний раз, когда я приносил домой плохую отметку.
— С первым днем в новой школе, — поприветствовала меня мама. Бросив рюкзак на стойку, я открыл холодильник, чтобы достать апельсиновый сок. — Ты точно знаешь, как добраться до школы?
Я кивнул.
— Найду по навигатору. Это недалеко. Не волнуйся.
Она колебалась. Ей не хотелось, чтобы я вел машину, хоть я и надрывал задницу, копя на нее деньги. Я все лето пахал, зарабатывая на выцветший серо-зеленый пикап, стоящий сейчас у дома рядом с грузовиком отца — лепил в кафе бюргеры, мыл посуду, оттирал с пола пролитые напитки, еду и блевотину. Задерживаясь в выходные допоздна, я смотрел, как мои ровесники развлекаются, целуются с девчонками и сорят деньгами так, словно они падают им с неба. Я заработал этот пикап, и я ни за что на свете не поеду в школу на дурацком автобусе.
Но поскольку мама смотрела на меня с печальным, почти испуганным выражением лица, я вздохнул и пробормотал:
— Ты хочешь, чтобы я позвонил тебе, когда доберусь?
— Нет, милый, — помахала она рукой, расправив плечи. — Все нормально, не нужно этого делать. Просто… пожалуйста, будь осторожен.
Я слышал в ее голосе несказанное: остерегайся Их. Не привлекай Их внимания. Не дай втянуть Им себя в неприятности. Постарайся задержаться в этой школе.
— Хорошо.
Заколебавшись на мгновение, она запечатлела быстрый поцелуй на моей щеке и ушла в гостиную, делая вид, что занята. Я допил сок, налил себе ещё один стакан и открыл холодильник, чтобы поставить контейнер обратно.
Когда я закрыл его, с дверцы соскользнул и со стуком упал магнит, за ним мягко опустилась на пол записка. «Кали. Показательные выступления. Суббота», — гласила она. Слегка нервничая, я поднял листок с пола. Я начал заниматься кали — филиппинским боевым искусством — несколько лет назад, чтобы научиться, лучше защищаться от всего, что мне открылось. Я выбрал кали, потому что этот вид борьбы учил обороняться не только голыми руками, но и владеть тростью, ножом и мечом. А в мире вооруженных кинжалами гоблинов и размахивающих мечами высокородных фейри я хотел быть готовым абсолютно ко всему. В субботу наша группа будет выступать на турнире, и я должен принять участие в шоу.
Это если я опять во что-нибудь не влипну. Со мной никогда и ничего нельзя загадывать наперед.
Идти в новую в школу в середине осеннего семестра отстойно.
Уж кому это знать, как не мне. Не в первый раз прохожу. Все эти нелегкие поиски своего шкафчика для учебников, любопытные взгляды в коридорах, ощущение неловкости на пути к парте в новом классе, когда двадцать, а то и больше, пар глаз следят за тобой.
Бог любит троицу, так, может быть, этот раз — последний? — мрачно подумал я, садясь за парту, стоящую, к счастью, в дальнем углу. Я чуял затылком два десятка уставившихся на меня глаз, но не обращал на них внимания. Может, мне удастся протянуть в этой школе до конца семестра. Еще один только год — всего лишь один, — и я буду свободен. По крайней мере, учитель не поставил меня перед классом, чтобы всем представить — мне было бы жуть как неловко. Никак не могу понять, с чего они взяли, что такое унижение необходимо. Новичку и так достаточно тяжело влиться в коллектив, чтобы его еще и выставляли на всеобщее обозрение в первый же день.
Не то чтобы я собирался куда-либо «вливаться».
Я продолжал ощущать на себе любопытные взгляды, поэтому сосредоточенно таращился вниз. Услышав перешептывания, я еще больше сгорбился на стуле, приклеившись взглядом к обложке учебника по английскому.
Что-то упало на мою парту: половинка блокнотного листа, сложенная квадратом. Я не поднял глаз, не желая знать, кто его кинул. Стащив листок под парту, я развернул его на коленях и взглянул вниз:
«Ты тот парень, кто поджег свою школу?»— было написано на нем неряшливым почерком.
Вздохнув, я смял листок в кулаке. Значит, слухи уже дошли и сюда. Отлично. На самом деле обо мне написали в местной газете: малолетний отморозок, скрывшийся с места происшествия. Я не попал за решетку, так как не было свидетелей тому, что именно я устроил пожар в библиотеке. Но меня, чуть было, не отправили туда.
Я услышал смех и шепот где-то справа от меня, а затем еще один сложенный лист бумаги ударился о мою руку. Разозлившись, я собирался отправить записку в мусорку, не прочитав, но любопытство взяло верх надо мной, и я быстро заглянул внутрь.
«Ты действительно пырнул ножом того парня в колонии для малолетних?»
— Мистер Чейз.
Мисс Сингер направилась по проходу ко мне. У нее было такое суровое выражение лица, что сузившиеся за очками глаза казались крохотными щелками. Или, может, ее кожу так стянула темная, плотная пудра. Ее браслеты зазвенели, когда она протянула ко мне руку и помахала пальцами, показывая, что хочет забрать записку.
— Отдайте ее мне, мистер Чейз.
Не глядя на нее, я поднял зажатый между двух пальцев листок. Она выдернула его у меня из руки и через несколько секунд пробормотала:
— Останьтесь после урока.
Черт. Полчаса в новой школе, и я уже во что-то вляпался. Ничего хорошего мне это не сулит. Я сильно ссутулился, закрываясь плечами от назойливых взглядов. Мисс Сингер вернулась на свое место и продолжила урок.
Урок закончился, но я не двинулся с места, слушая, как вокруг со скрипом отодвигаются стулья, все поднимаются и закидывают на плечи сумки. Меня окружали голоса — учащиеся болтали и смеялись друг с другом, сбиваясь в маленькие группы. Когда они начали один за другим выходить из класса, я, наконец, поднял глаза и обвел взглядом тех, кто остался. Светловолосый парень в очках говорил что-то сидящей за своим столом мисс Сингер. Она слушала его, явно забавляясь в душе. В его глазах горел такой щенячий пыл, что было совершенно очевидно — он либо страстно увлечен ей, либо горит желанием стать ее любимчиком.
У двери голубиной стайкой собрались воркующие и хихикающие девчонки. Несколько парней, выходя из класса, смотрели на них, надеясь поймать их взгляд, но те не обращали на них внимания. Я тихо фыркнул. Удачи им, беднягам. Трое из девчонок были красивыми, стройными блондинками, и на двух были чрезвычайно короткие мини-юбки, открывающие фантастический вид их длинных, загорелых ножек. Это, без всякого сомнения, были школьные чирлидерши, и таким парням как я, да и любому, кем бы ты ни был — качком или богачом, — с ними ничего не светило.
Одна из них вдруг обернулась и посмотрела прямо на меня.
Я сразу же отвел взгляд, надеясь, что никто ничего не заметил. Чирлидерши, как я давно уже понял, обычно встречаются с накачанными футбольными звездами с обостренным чувством собственничества, которые сначала дают в глаз, а потом уже задают вопросы. И я отнюдь не жаждал в первый же день в этой школе оказаться припертым к шкафчику или туалетной кабинке, ожидая, когда мне расквасят нос за то, что я осмелился посмотреть на девушку квотербека. Девчонки зашептались громче, и я представил, как они показывают на меня пальцами. Затем до меня донесся хор потрясенных возгласов и вздохов.
— Она на самом деле собирается сделать это, — приглушенно воскликнул кто-то, и тут же раздался звук приближающихся ко мне через класс шагов. Одна из девчонок, отделившись от перешептывающейся стайки, направлялась ко мне. Зашибись.
Уходи, — подумал я, отодвигаясь на стуле подальше в угол. — У меня нет ничего, что бы тебе было нужно или чего бы ты хотела. Я здесь не для того, чтобы ты доказывала кому-то, что не боишься новичка-хулигана. И мне совсем не хочется ввязываться в драку с твоим тупоголовым бой-френдом. Оставь меня в покое.
— Привет.
Смирившись, я повернулся и посмотрел девушке в лицо.
Она была ниже, чем другие девчонки, больше дерзкая и милая, чем изящная и красивая. Ее длинные, прямые иссиня-черные волосы у лица были выкрашены в ярко-лазурный цвет. Она была не в юбке, а в джинсах, обтягивающих ее стройные ноги. Девушка смотрела на меня карими глазами теплого оттенка, сложив руки за спиной и переминаясь с ноги на ногу, словно не в силах стоять спокойно.
— Прости за записку, — продолжила она, когда я придвинулся обратно к столу, настороженно глядя на нее. — Я просила Реган не делать этого — у мисс Сингер глаз как у орла. Мы не хотели причинить тебе неприятности. — Она улыбнулась, и ее улыбка осветила класс. Мое сердце упало. Только этого не хватало. Мне совершено не хотелось разглядывать эту девушку и подмечать разные детали, особенно то, что она невероятно привлекательна. — Я — Кензи. Точнее, Маккензи, но все зовут меня просто Кензи. Не зови меня Мак, а то врежу.
Девчонки позади нее или стояли, разинув рты, или шептались, кидая на нас украдкой взгляды. Я вдруг почувствовал себя каким-то редким зверем, выставленным перед всеми в зоопарке. Во мне закипело раздражение. Я был диковинкой для этих девчонок, опасным новичком, на которого любопытно попялиться и о котором можно посплетничать.
— А… тебя зовут? — побуждала меня к знакомству Кензи.
Я отвел взгляд.
— Не важно, как меня зовут. Я не собираюсь знакомиться с тобой.
— Окей. Вау. — В ее голосе слышалось удивление, но не злость, по крайней мере, пока. — Это… не то, что я ожидала услышать.
— Привыкай к этому. — Я внутренне скривился от собственных слов. Я вел себя как скотина и прекрасно этого осознавал. Как осознавал и то, что убиваю тем самым любую возможность быть принятым в этом классе. Так не говорят с очаровательными чирлидершами, если не хотят быть всеми отвергнуты. Она вернется к своим подружкам, они обсудят наш разговор, по школе поползут слухи, и мне до конца года устроят бойкот.