Еще мгновение спустя Саймон осознал, что падает не отвесно, а под углом. Без особой надежды он дернул за рычаг еще раз.
Последовал удар, треск, и все сменила кромешная тьма – без света, без звука.
Сначала во тьме появился красный огонек. Вскоре слуха достиг какой-то слабый повторяющийся звук, словно тикали часы или капала вода. А потом он ощутил ужасный запах. Именно он и привел Саймона в чувство окончательно. Сладковатый запах разложения бил в нос и, казалось, застревал в горле.
Саймон сел и осмотрелся. Огонек загорелся, видимо, при ударе. Невидимая сила, преследовавшая его на крыше, словно отступилась от него – он мог совершенно свободно двигаться и дышать.
Не считая многочисленных синяков, авиакатастрофу Саймон перенес вполне благополучно, очевидно, потому, что при падении большая часть удара пришлась на машину. Красный огонек горит, наверное, на приборной доске… Капает где-то совсем рядом… Ну и вонь!
Саймон попробовал вылезти из кабины. Послышался металлический скрежет, и часть кабины просто отвалилась. Превозмогая боль, он выбрался из искореженного самолета и посмотрел вверх. Прямо над ним в крыше зияла огромная дыра, из которой торчали обломки стропил. Пока он смотрел вверх, еще один обломок рухнул прямо на развороченный фюзеляж. Похоже, машина упала на крышу одного из соседних домов, и приходилось только удивляться, как ему удалось при таком ударе остаться в живых, да еще и не переломать костей.
Судя по тому, что в проломе виднелось темнеющее вечернее небо, он довольно долго пролежал без сознания. Вновь дали о себе знать голод и жажда, побуждая его отправиться на поиски воды и пищи.
Почему до сих пор враги не схватили его? Наверняка они видели, куда рухнула его машина. Разве только они не знали, что он воспользовался самолетом, и следили за ним лишь при помощи психического контакта? Тогда им известно одно: его нет на крыше, и контакт прерван. А он всего лишь потерял сознание, но кольдеры вполне могли интерпретировать это как его гибель. Если эти предположения верны, тогда Саймон и в самом деле свободен, по крайней мере здесь, в Сиппаре.
Сначала он решил найти воду и пищу, а уж затем попытаться сориентироваться и выйти в гавань.
Саймон отыскал дверь на лестницу, ведущую, как он надеялся, вниз на улицу. Тяжелый воздух и здесь был пропитан запахом разложения. Саймон давно понял, чем это пахнет, и поспешил к выходу, но внизу запах смерти был еще сильнее.
Окна были открыты, и вечерний свет падал на лестничные площадки. Саймон шел мимо дверей, но ни одну из них не решился открыть, поскольку именно возле них тошнотворный запах был просто невыносим.
Еще один марш вниз, и открылся вход в зал, который оканчивался широким порталом. Саймон надеялся, что там и найдет выход на улицу, но прежде осмотрелся и в одной из кладовок нашел сухари, которые главным образом и составляли рацион гвардейцев Эсткарпа, а также горшок с сушеными фруктами – они тоже оказались вполне пригодными в пищу. Сгнившие остатки других припасов говорили о том, что в этом доме уже давно никто не живет. Из трубы в раковину капала вода, и, прежде чем заняться сухарями, Саймон с жадностью напился.
Несмотря на голод, есть было трудно, поскольку зловоние стояло здесь повсюду. Хотя Саймон побывал лишь в одном доме, этого было достаточно, чтобы понять: Сиппар – город мертвых, если не считать самой цитадели с горсткой кольдеров и их одержимых слуг. Похоже, захватчики безжалостно избавились от всех, кто им не был нужен, и не только убили их, но к тому же оставили лежать непогребенными в их собственных домах. Неужели чтобы запугать тех немногих, что остались в живых? Или просто потому, что им было все равно? Скорее второе… И странное чувство некоторого родства с широколицыми захватчиками, которое Саймон испытывал недолго, исчезло вдруг бесследно.
Саймон забрал с собой все найденные сухари и наполнил водой бутылку. К своему удивлению, он обнаружил, что входная дверь заперта изнутри, – неужели обитатели этого дома заперлись и совершили групповое самоубийство? Или их уничтожила та же сила, что стащила его с крыши?
Улицы оказались такими же пустынными, какими Саймон увидел их сверху, и все-таки он шел, прижимаясь поближе к домам, вглядываясь в каждый переулок. Но все двери были заперты, и ничто не шелохнулось на всем его пути до гавани.
Саймон понимал, что ни одной двери ему не открыть. Да и зачем это делать? Чтобы посмотреть на мертвецов? Неужели город вымер сразу после того, как во имя притязаний Орны и ее сына на Горм явились кольдеры? А может, значительно позднее, тогда, когда остров оказался отрезанным от внешнего мира? Впрочем, сейчас это представляло интерес разве что для летописцев, и, как бы то ни было, перед ним лежал город мертвых – мертвых телом, а в цитадели – мертвых духом. Да и сами кольдеры, внешне нормальные живые люди, очень уж походили на мертвецов.
Саймон пришел к твердому убеждению, что освободить Горм можно, лишь уничтожив цитадель. На ходу он запоминал дорогу, думая о том, что, оставив у себя под боком вымерший город, кольдеры сделали большую ошибку. Разве только в этих пустых домах у них установлена сторожевая сигнализация… В таком случае это хорошая ловушка для вражеского десанта.
Саймону вспомнился рассказ о разведчиках, которые несколько лет назад пытались проникнуть на Горм. Да и сам капитан пробовал сделать это, но не смог преодолеть какого-то таинственного барьера. Теперь же, на собственной шкуре испытав оружие кольдеров, Саймон все понял. Лишь ему удалось уйти из их логова, да и то благодаря самолету. А кольдеры даже не пытались преследовать его в городе, и уже этот факт говорил о том, что они совершенно уверены в своем оружии.
И все-таки ему не верилось, что безмолвный город никем и ничем не охраняется, и Саймон продолжал жаться к домам, пока не добрался до гавани. Гавань была мертва, как и город, а корабли, стоявшие в ней, представляли собой жалкое зрелище: снасти многих сгнили, борта зияли пробоинами, и кое-где над волнами виднелась лишь верхняя палуба. Все свидетельствовало о том, что на этих судах уже давно не выходили в море. От материка Саймона отделяла широкая гладь залива. Если он находится в Сиппаре, а у Саймона уже не было в этом никаких сомнений, то по другую сторону залива лежит мыс, в основании которого расположен построенный кольдерами замок Иль, а на самом конце был когда-то Сулькар. Но с тех пор как крепость мореходов пала, весь этот мыс наверняка контролируется кольдерами.
Если найдется подходящая шлюпка, Саймону придется грести на восток к бутылкообразной губе в устье реки Эс и дальше в Эсткарп. Он понимал, что нужно торопиться, ибо время теперь работает против него.
Наконец он нашел подходящую лодочку – небольшую скорлупку, стоявшую в доке, и хоть не был моряком, но все же, как мог, проверил, пригодна ли она для плавания. Дождавшись полной темноты, Саймон взялся за весла; саднило ободранные ладони, ныло все его разбитое тело, но, стиснув зубы, он ровно греб, огибая гниющие останки гормского флота.
Отплыв от гавани подальше, Саймон поднял парус, но вскоре нарвался-таки на оборону кольдеров. Упав на дно лодки, он ничего не видел и не слышал, зажав руками уши, зажмурив глаза, чтобы спастись от жуткого невидимого света, от чудовищных, неслышимых звуков, которые рвались из его черепной коробки наружу, грозя расколоть ее. А ведь казалось, что, выдержав удар дважды, он достаточно хорошо познакомился с оружием кольдеров, но то, что происходило сейчас, это раздирание мозга, оказалось куда страшнее.
Сколько все это продолжалось – час? день? год? – он не знал… Ослепший и оглохший, Саймон потерял всякое представление о времени и лежал на дне шлюпки, которая покачивалась на волнах, подгоняемая ветром. Где-то позади остался мертвый и страшный, освещенный лунным светом Горм.
Ближе к рассвету в устье реки Эс Саймона подобрала шлюпка береговой охраны Эсткарпа. К тому времени он уже несколько оправился, хотя чувствовал себя совершенно разбитым. Потом на перекладных, от форта к форту, он добрался до замка Эс.
В цитадели Эсткарпа, в том же самом зале, где он впервые увидел Верховную Владычицу, Саймон доложил совету о своих приключениях на Горме и о встрече с кольдерами. Во время доклада он все время искал глазами среди колдуний ту, единственную, и не находил ее.
Когда Саймон говорил о мертвом городе, лицо Кориса окаменело. Рассказ Саймона ни разу не прерывали и по окончании почти не задавали вопросов. Затем Верховная Владычица подозвала одну из колдуний.
– А теперь, Саймон Трегарт, возьми ее за руки и думай о том человеке в шлеме, оживи в памяти малейшие детали его лица и одежды, – приказала Владычица.
Саймон подчинился, хотя и не понимал, зачем все это нужно. Он держал в своих руках сухие, холодные пальцы колдуньи и мысленно представлял себе серый комбинезон, металлический шлем с проводами, странное лицо, нижняя половина которого не соответствовала верхней, и властное выражение на нем, сменившееся замешательством, когда Саймон отказался подчиниться приказу. Колдунья отошла от него, и Владычица спросила:
– Ты видела, сестра? Ты можешь это сделать?
– Видела, – ответила женщина. – И могу воспроизвести то, что видела, поскольку Саймон Трегарт выдержал борьбу духа и изображение было отчетливым. Хотя… – Она опустила глаза на свои руки и стала разминать пальцы, словно готовилась к какой-то тонкой работе. – Хотя не знаю, сможем ли мы воспользоваться тем же приемом. Было бы лучше, если бы лилась кровь.
Саймону никто ничего не объяснил, да и на вопросы времени не оставили. Когда совет закончился, Корис сразу отвел его в казарму. Сидя в той же комнате, откуда они отправились в поход на Сулькар, Саймон спросил командира:
– А где госпожа?
Его всегда выводила из себя невозможность называть ее по имени, а теперь особенно. Но Корис прекрасно понял, о ком речь.
– Объезжает пограничные форты, – коротко сказал капитан.
– Она в безопасности?
Корис пожал плечами:
– Да кто теперь в безопасности, Саймон? Не беспокойся, колдуньи попусту не рискуют, они берегут свой Дар. – Он подошел к окну, выходящему на запад, и впился взглядом в горизонт, словно хотел увидеть что-то там, за равнинами Эсткарпа. – Значит, Горм мертв. – Слова его падали, как свинцовые гири.
Саймон снял сапоги и вытянулся на постели – он устал до предела.
– Я рассказал то, и только то, что видел собственными глазами. Жизнь есть лишь в центральной башне Сиппара, больше я ее не нашел нигде, правда не очень-то и искал.
– Жизнь? Какая жизнь?
– Спроси у кольдеров. Или у колдуний, – сонно ответил Саймон. – Может, они понимают жизнь по-другому?
Саймон догадался, что командир отошел от окна и стоит рядом с постелью, заслонив солнце широченными плечами.
– Мне кажется, Саймон Трегарт, ты тоже вернулся другим. Ты видел Горм, так ответь – жив он или мертв?
– Он порочен, – пробормотал Саймон. – Но точнее можно будет сказать в свое время. – Он уже засыпал, а потому и сам не понял, почему ответил именно так.
Саймон спал, просыпался, чтобы поесть, и снова засыпал. Никто его не беспокоил, а потому он не знал и знать не хотел, что происходит в Эсткарпе, уподобившись медведю, забравшемуся в берлогу и залегшему на зимнюю спячку. В очередной раз проснувшись, он наконец почувствовал себя бодрым и полным сил. Давненько уже не было у него такого прекрасного самочувствия, пожалуй, с самого Берлина. Берлин… Что?.. Где это – Берлин?.. В его памяти странно перемешалось прошлое и настоящее.
Саймон то и дело вспоминал комнату в заброшенном доме Карса, где на стенах висели потрепанные гобелены и где с изумлением во взоре на него смотрела женщина, рука которой начертила между ними огненный знак. Вспоминалась и другая сцена, когда та же женщина стояла с потухшим взором, опустошенная, истратившая свой Дар в колдовстве для Альдис…
Наконец о нем вспомнили. Пока Саймон отсыпался, Эсткарп собирал в кулак все свои силы. Увидев сигнальные огни на холмах, в Эсткарп прибыли отряды из Соколиного Гнезда и с южной границы. Словом, пришли все, кто горел желанием противостоять кольдерам и той судьбе, которую олицетворял собой Горм. Полдюжины бездомных теперь сулькарских кораблей пристали к берегу в бухте сокольников. Отправив в горы свои семьи, сулькарцы вооружались и готовили корабли к войне. И все были согласны с тем, что нужно напасть на Горм прежде, чем Горм нападет на них.
В устье реки Эс разбили военный лагерь, палатки стояли прямо на берегу залива, и воины видели, не выходя из них, остров, встающий на горизонте черной тенью. Чуть поодаль курсировали корабли сулькарцев, ожидая сигнала к выступлению, к которому готовились, помимо мореходов, отряды сокольников и беженцев из Карстена.
Конечно же, первым делом необходимо было разрушить заградительный барьер вокруг Горма, но с этой задачей могли справиться лишь колдуньи Эсткарпа. Неожиданно для себя и Саймон оказался в их компании. Они рассаживались за столом, который, казалось, служил для игры. Однако шахматных клеток на нем не было, и только перед каждым креслом на столе был изображен символ.
Место Саймона оказалось рядом с Верховной Владычицей, и символ был у них один на двоих – бурый сокол в золотом овале, а над овалом – рогатая морская раковина. Слева в сине-зеленом ромбе была изображена рука, держащая топор. Далее – колючая рыба в красном квадрате.
Справа на столе было еще два символа, но Саймон не мог разглядеть какие, так как колдуньи, сидевшие у этих символов, прикрывали их руками. Кто-то еще сел слева, Саймон повернул голову и почувствовал необычайный прилив сил, встретив знакомый взгляд серых глаз. Но женщина промолчала, и он тоже не проронил ни слова. Шестым, и последним за столом сидел юный Брайант, бледный от напряжения, устремивший неподвижный взгляд на изображение рыбы, как будто рыба была живой, а он силой взгляда старался удержать ее в красном квадрате.
В палатку вошла колдунья, которую Саймон держал за руки, когда ему приказали думать о кольдере с Горма, и с ней еще две женщины. Обе внесли по небольшой глиняной жаровне, от которых шел сладковатый дымок, и поставили их на край стола. Первая колдунья, принесшая с собой большую корзину, сняла с нее тряпку, и он увидел на ее дне несколько восковых фигурок.
Взяв одну фигурку, колдунья дважды поместила ее в дым от жаровен, а затем подошла к Брайанту и поднесла ее к глазам юноши. Маленький человечек с копной рыжих волос был сделан так искусно, что казался живым.
– Фальк, – сказала женщина и поставила человечка в центр красного квадрата, прямо на рыбу.
Брайант, наверное, побледнел бы еще сильнее, но его кожа и так была почти бесцветной, и Саймон заметил только, как юноша проглотил комок в горле, прежде чем произнести:
– Фальк, владыка Верлена.
Женщина достала из корзины вторую фигурку, подошла к соседке Саймона, и теперь он смог полнее оценить совершенство ее работы – в дым жаровен рука колдуньи поместила прекрасную копию женщины, которая не так давно просила приворожить Ивиана.
– Альдис.
– Альдис из Карса, – кивнув, произнесла колдунья, когда фигурка опустилась на сине-зеленый символ.
– Сандар из Ализона. – Третья фигурка опустилась на стол справа от Саймона.
– Сирик. – Фигурка толстого человека в сутане заняла свое место.
Прежде чем поместить в дым жаровни последнюю фигурку, колдунья критически осмотрела ее. Затем, остановившись возле Саймона и Верховной Владычицы, она, не называя никакого имени, подержала ее перед глазами Саймона, чтобы тот смог оценить – похожа ли? Перед ним была фигурка, изображающая главного кольдера в шлеме, которого он видел на Горме. Сходство было потрясающее!
– Горм! – не найдя других слов, произнес Саймон.
Женщина аккуратно поставила фигурку в золотой овал на бурого сокола.
Пять изящных фигурок заняли свои места на символах, нарисованных на столе. Но зачем все это? Саймон повернул голову влево. Тонкие ножки восковой фигурки Альдис были зажаты в руках колдуньи; то же самое сделал Брайант с фигуркой Фалька, и при этом они пристально смотрели на то, что сжимали их руки. Было заметно, что юноша сильно волнуется.