– Уже проверили. Нет никаких данных, подтверждающих твою версию. Зато масса улик указывает на Фабия…
– Дело уже расследовали?
– Нет. Сенатор Фабий Максим попросил все остановить. Поскольку его сын готов удалиться на Петру. То есть фактически в добровольное изгнание. Теперь наследником сенатора Фабия станет не сын, а племянник. Ты, я думаю, понимаешь, что для сенатора это означает.
– И ты согласился?
– Неприятно, что дело бросает тень на Лери. Я не хочу его раздувать.
– Странно, что защитная стена не помогла, – заметил Марк.
– Она и не могла помочь. Фабий знал код доступа. Стену уже убрали. Дорогая и никчемная затея вигилов. Через стену слишком многие имели возможность пройти. Давно известно, что самый лучший охранник – человек.
«Точно. А ведь Друз совершил настоящий подвиг, – мысленно усмехнулся Марк. – Сжег всех наемных убийц одной гранатой. Потом вызвал вигилов. Этому парню надо поставить памятник. А лучше – помочь получить в качестве приза Лери».
– Кстати, как поживает Друз?
– Идет на поправку. Сегодня уже явился в гости к Лери. Я не препятствую. Теперь. – Старик многозначительно усмехнулся.
– Думаю, патриции делают большую ошибку, не допуская плебеев в свои ряды.
– Марк… – старик покачал головой. – Ты только-только прибыл на Лаций и уже делаешь далеко идущие выводы.
– Зато я помню, что было здесь двадцать лет назад. И тридцать, и сорок – тоже. Год от года ничего не меняется. Патриции слишком упрямы. Будь у плебеев шанс получить патрицианство за заслуги, они бы не стали конфликтовать с вами. То есть с нами… Извини, не знаю, могу ли я уже говорить это «нас».
– За заслуги нельзя включить генетическую память.
– Но можно выдать патрицианку замуж за плебея. А мы лишаем наших дочерей памяти…
Старик нахмурился, сплел в замок тонкие пальцы:
– Отчего, Марк, тебя так волнует судьба плебеев?
– На Колеснице ни один раб не мог получить свободы. Но там покой колесничих берегли управляющие чипы в ошейниках. У плебеев нет управляющих чипов, значит, нужно придумать что-то другое…
Кажется, старому Корвину не очень нравилось то, что говорит внук.
– Спесь еще никому не помогала удержать власть. – Марк и сам удивился, откуда у него столько дерзости. Впрочем… Почему бы ему не быть смелым? Когда раб утрачивает страх, он утрачивает весь страх без остатка.
А сенатор и не собирался гневаться. Напротив, он улыбнулся:
– Из тебя получится прекрасный глава рода, малыш.
– Я готов в любое время, когда тебе понадобится, явиться на церемонию, – сказал Марк.
– Можно завтра… пожалуй… – сенатор похлопал внука по плечу.
– Кстати, ты не знаешь, где Флакк? Я просил его выполнить одну мою просьбу.
– Он уехал куда-то.
Значит, Флакк отправился на Психею. Будем надеяться, что в этот раз трибун будет осмотрительнее, и Корнелии не сядут ему на хвост. Впрочем, возможно, на Психею отправился кто-то другой… Не Марку учить космического легионера, как заметать следы.
– Что-нибудь хочешь, мой мальчик?
– Конфет.
– Ты сладкоежка? – Старик улыбнулся.
– Тех, что жует Лери.
– А, мнемосинки! – Дед вытащил из кармана пакетик. – Уж не знаю, кто их так назвал. А конфетки вкусные. Я их тоже люблю.
Марк схватил конфеты. Наконец-то! А то его дети унаследуют от отца воспоминания по полной программе: и туалет, и сцены пыток, и не слишком эстетичные медицинские процедуры. Теперь, отправляясь в латрину[8], можно бросить в рот одну из мнемосинок – и все в порядке…
Друз сидел на открытой террасе, подперев голову руками. Перед ним было черное пространство – вместо прекрасного сада «Итаки». Воняло мерзко.
– Как ты? – спросил Марк, подходя.
Друз выставил ногу, вокруг которой был обернут пластиковый цилиндр – переносная регенерационная камера.
– Неплохо. Только ходить еще трудно. Нога сильно пострадала. Регенерация кожи идет медленно.
– Ты молодец. Но если бы вы, ребята, не сняли камеру наблюдения, не пришлось бы жертвовать конечностью, – заметил Марк.
– Иногда мне удается исправить собственные ошибки… Не многие могут этим похвастаться.
Друз замолчал. Марк напрягся. Он уже знал, какой вопрос сейчас услышит.
– Я давно хотел тебя спросить… Но как-то не решался. Ты еще не вспомнил, как погиб мой отец? Я уверен, что его убили те же люди, что расправились потом с твоим отцом.
Марк неловко передернул плечами:
– Я этого… не видел. То есть самого момента. Извини… пытаюсь увидеть во сне и не могу. Наверное, такое случается. Что-то особо страшное не желаешь вспоминать. Даже генетическая память противится.
Друз помедлил и протянул Марку упаковку «трубочек памяти»:
– Тогда попробуй вспомнить наяву. Лери говорит, так проще.
Марк кивнул и спрятал упаковку в карман брюк.
На террасу вышла Лери. На ней было длинное белое платье до пят, похожее на древнеримскую столу. Лицо чуть бледнее, чем обычно. Марк спешно положил в рот мнемосинку: он не хотел, чтобы кто-нибудь запомнил предстоящий разговор.
– Ребята, ну как вы? – Лери улыбнулась. – Честно говоря, не могу понять, зачем вы здесь сидите? Вонь ужасная. Меня от нее тошнит.
– Тошнит? – округлил глаза Друз.
– Не воображай ничего такого! – нахмурилась Лери. – Тошнит, когда я смотрю на наш изуродованный сад. Все деревья погибли.
Друз пожал плечами:
– Кто же считал галлов под Каннами?
– Я говорил с дедом, – сообщил Марк. – Привел неоспоримые доказательства в пользу вашего брака. Похоже, дед выслушал меня благосклонно. Теперь, когда Фабий вам не может помешать…
– Так он согласен? – воскликнула Лери, и глаза ее вспыхнули.
«Неужели можно так влюбиться в столь бестолкового парня, как Друз?» – подивился Марк.
– Похоже, что да, хотя и не сказал об этом прямо.
– Но там, на корабле, ты сказал «нет», – напомнил Друз. – Так почему теперь стал нашим союзником?
– Во-первых, на корабле я перебрал фалерна. Во-вторых, тогда я не знал о планах плебеев лишить патрициев памяти. А лучший способ предотвратить бунт – это поделиться с будущими бунтарями частью своих привилегий. Вовремя поделиться.
– Ах, Марк, какое счастье, что завтра ты станешь моим братом! – воскликнула Лери. И бросила на него взгляд, в котором читалось обожание. Да, да, подлинное обожание.
Если бы Марк умел летать, он бы прянул в воздух. Сердце его билось как сумасшедшее. Разбираться в хитросплетениях политических интриг, управлять чужими судьбами – все казалось ему проще простого.
– А что ты все время жуешь, Марк? – невинным тоном осведомилась Лери.
– Не все время, а изредка. «Мнемосинки»… как ты советовала.
Она рассмеялась:
– И ты поверил?! Он поверил! – Лери захлопа-|р в ладоши.
– Но ты же сама сказала…
– Розыгрыш, братец! Обычный розыгрыш. Бытовые мелочи вообще не запоминаются. Зачем запоминать, как день изо дня ты завтракаешь по утрам. Или умываешься. Или посещаешь туалет…
Марк почувствовал, что краснеет.
– Мелочи тут же выветриваются из памяти. А если ты еще при этом что-то жуешь – неважно что, – забвение банальностей тебе гарантировано. Это было давным-давно подмечено патрициями: практически не запоминаешь, как ты ешь. Не что, а как…
В каком она восторге! Будто выиграла миллион в галактическую лотерею.
– Лери, дорогая, можно один вопрос? – Начинающий следователь постарался говорить как можно более язвительным тоном.
– Ну конечно, дорогой братец. – Она вновь прыснула от смеха.
– Ответь мне, дорогая, что такое утром ты сказала Фабию, если вечером он приказал тебя убить?
– Мы говорили о любви, братец. О чем еще могут говорить жених и невеста?
«Да, милый разговорчик, после которого жених отправил к невесте наемников с Петры».
«Разумеется, ты догадываешься, почему люди Фабия явились в сад, – думала Лери, отводя глаза. – Но ты не знаешь, как все было. К счастью, не знаешь… А знать все будет лишь мой ребенок. Если ему позволят родиться патрицием».
Марк ушел за холм, где не чувствовался запах гари, уселся на траву и раскурил «трубочку памяти». Перед ним расстилался знакомый пейзаж: кудрявые виноградники, вдали серебрились оливы, на горизонте вставали сиреневые отроги гор.
«Почти земная красота…» – прошептал Марк и затянулся.
Глядя на струйку дыма, постарался сосредоточиться. Друз… смерть отца Друза… Марк не хотел вспоминать. Всеми силами души – не хотел. Но он должен выполнить просьбу. Ничего… ничего не получалось. Неужели он забыл свое преступление? То есть преступление отца. Но все равно – свое. Невероятно… Смерть Друза… смерть… Он закурил вторую палочку. Надо было, наверное, курить трубочки памяти в комнате… У Марка кружилась голова. Надо попробовать иначе. Вспомнить младшего префекта Друза… Только и всего. Вспомнить. Наконец что-то появилось. Какие-то серые полосы… пустота… или не пустота? Обшивка. Ну да, полинялая внутренняя обшивка корпуса транспортного звездолета. На обзорном экране – бетонные плиты. Звездолет еще не стартовал. Друз сидит в кресле, закутанный в одеяло, смотрит безучастно прямо перед собой. Лицо серое, небритое, под глазами мешки. Префект Корвин протягивает пластиковую папку юркому человечку в оранжевом комбинезоне гражданского космофлота. Корвин знает, что этого типа зовут Кен.
– Так вы не будете сопровождать своего друга? – спрашивает Кен, помахивая папкой перед носом префекта. Корвин отрицательно качает головой. – Ему, как мне кажется, место на больничной койке, а не в космосе.
– Он только что из больницы.
– Да ну… – Кен хихикает. – Как я угадал. Так как, вы говорите, его зовут? Сергий Малугинский? Это, разумеется, не настоящее имя?
– Разумеется, – даже не пытается обдурить проходимца Марк. – Но я вам заплатил, чтобы вы не болтали.
– Он говорит по-русски? Мы летим на Китеж. Там всеобщий в ходу не везде.
– Он говорит. Но события последнего года не помнит совершенно.
– Ранение? – глумливо кривит губы Кен.
– Ранение, – невозмутимо подтверждает Корвин. – И будьте осторожны. Если вы проболтаетесь, то худо придется не только Сергию.
– Я понял, понял… Думаете, если человек летает на таком корыте, то у него нет масла в голове? Ладно, все сделаю, как сказали. Доставлю вашего дружка на Китеж и сдам на руки князю Андрею.
– Вас встретят в космопорте.
Кен пожимает плечами:
– Да если не встретят, я этого князя из-под земли отрою. Кстати, вы знаете, что на Китеже города погружаются в озеро Светлояр и исчезают? Там вроде как свой нуль-портал.
– Все не так, Кен. Я бывал на Китеже.
Кен хохочет:
– Вас не проведешь.
Марк очнулся, бросил недокуренную «трубочку памяти». Вскочил. Глотнул свежего воздуха. Что ж получается? Он не убивал Друза? Выходит, что так. Но почему тогда младший префект исчез? Прошло столько лет, а он так и не появился. На Лации у него остались жена и сын. Сын двадцать лет считал отца погибшим.
Префект Корвин инсценировал смерть Друза. Достаточно было срезать немного плоти с тела, обжечь и бросить среди обломков флайера, чуть в стороне. И, пожалуйста, генетический код совпадает… Марк не фантазировал. Теперь он знал, что именно так «погиб» младший префект Друз, помощник и друг его отца.
Юноша вздохнул полной грудью и улыбнулся. Черт возьми! До чего приятно чувствовать себя невиновным. Но ведь он с самого начала это подозревал.
Да, да… префект Корвин не мог совершить этого убийства.
На следующий день Марк был усыновлен своим дедом и официально получил имя Марк Валерий Корвин.
Комиссия сената по чистоте патрицианских родов подтвердила патрицианский статус нового Валерия. Отныне род Валериев Корвинов вновь обрел наследника.
Здороваясь с многочисленными гостями на пиру в честь усыновления, Марк вежливо улыбался. Но про себя, глядя на этих людей, солидных, величественных, неспешных в движениях, думал лишь одно: «Если я ошибусь… Проколюсь. Дерну ле карро, а ботва оторвется, – тогда эти ребята сожрут меня живьем».
Эпилог
По возвращении из своей поездки трибун Валерий Флакк был немедленно принят сенатской комиссией, занимавшейся делом наварха Корнелия.
Когда дед сообщил внуку об этом, у Марка перехватило дыхание.
– Ты присутствовал? – спросил юный Корвин.
– Разумеется.
– И… что? Ты знаешь, что было в этих документах?
– Знаю. Заседание длилось три часа, и сенат принял решение уничтожить инфокапсулы с «Дедала».
Марк растерялся. Честно сказать, такого он не ожидал.
– Ты был против?
– Я голосовал «за».
– Но почему? Ведь наварх Корнелий виновен! Виновен! Как ты мог!
– Марк, мы не можем отдать Психею Неронии.
– Наварх опять ускользнет? Да?
– А вот здесь ты ошибаешься. Сенат судил наварха и постановил, что Корнелий отправится патрулировать систему «Деа». Навсегда. Его экипаж будет сменяться. Он – никогда. Официально он приговорен за попытку тебя убить. На самом деле – за уничтожение колонии на Психее. Пожизненное изгнание. Что может быть страшнее для патриция Лация?
Марк усмехнулся:
– Получается, я своей шкурой добился торжества справедливости.
– Мой друг, разве справедливей было бы сделать несколько миллионов людей несчастными и сотни тысяч убить?
– Ненавижу эти интриги! Почему нельзя честно обо всем сказать? Честно и открыто?! Сейчас Лаций гораздо сильнее Неронии. Это разоблачение нам ничем не грозит. Никто не осмелится требовать у нас Психею.
– Времена меняются, мой мальчик. И может наступить время, когда Лаций ослабеет, а Нерония возвысится. Тогда наше желание восстановить справедливость обернется трагедией. Ты – патриций. Ты должен понимать, что к чему.
Доводы сенатора казались убедительными. Однако Марк не желал сдаваться:
– Восемнадцать лет назад Нерония была гораздо сильнее. И сенат намеревался осудить Корнелия даже путем потери планеты. Отцы-сенаторы согласились отдать Психею, но восстановить справедливость.
– Справедливость? Сенат не думал тогда о торжестве закона, поверь. В то время практически все ненавидели Корнелиев за их непомерные амбиции и дерзость. Они пытались взять сенат под контроль, их враги хотели использовать Психею как козырную карту, чтобы уничтожить весь род Корнелиев. Твой отец поступил совершенно правильно, скрыв эти записи.
– Погоди… получается, отец спасал шкуру Корнелия. А наварх его прикончил. Замечательно! – Марк постарался вложить в этот возглас как можно больше сарказма. Но сенатор сделал вид, что ничего не заметил. Он слишком долго заседал в сенате, чтобы его можно было смутить в словесной перепалке.
– Марк, твой отец спасал Психею. Если бы префект Корвин мог отдать в руки юстиции наварха, не рискуя судьбой планеты, он бы сделал это, не задумываясь. Он только отсрочил наказание на восемнадцать лет. А ты довел его дело до конца.
– Восемнадцать лет наварх благоденствовал… – Марк не понимал, как можно простить такое. Память предков здесь ничего не могла ему подсказать. Все праотцы остались в его памяти молодыми, они в свои двадцать и тридцать еще не научились прощать.
– Не так, – поправил его дед. – Все это время над Корнелием висел дамоклов меч. Он не женился и детей не заводил. Потому что сын патриция должен следовать за отцом в изгнание.
– Отец дал ему отсрочку на двадцать лет… – вспомнил Марк.
– Именно! К этому времени ты бы мог получить должность префекта в отделе специальных расследований…
Марк кивнул. Да, только патриций может так презрительно обращаться со временем. Десятилетие считать за год, а себя полагать бессмертным. Почти.
– Что касается смерти твоего отца… – продолжал сенатор. – Думаю, ты пока не готов расследовать это дело. Лишь через год-другой, когда лучше начнешь ориентироваться в прошлом. Это моя просьба. И я прошу ее выполнить. Иначе ты можешь пойти совсем не туда… Обещай мне.