– Ты же знаешь, я не из тех, кто долго злится. Спустя какое-то время меня попустило, и я невольно начал ей сочувствовать. Да мне просто стало жаль девочку! Ее в Адальфиве за человека не считали. Там всем было плевать на Фьярру. Дикий, сумасшедший мир.
– Это ты мне говоришь? – хмыкнула, зацепляя вилкой кусочек ветчины, за что была удостоена негодующим котячьим фырком.
На тарелке оставалась еще жареная помидорка, но к овощам мой воспитанник всегда относился холодно. А вот теперь и ко мне тоже. После того как умыкнула последний лакомый кусочек.
– Знаю, не должен был подпускать к себе Фьярру, но каждый день видеть ее такой… Грустной, подавленной, с утра до вечера тоскующей в одиночестве… Ань, я сам здесь чуть с ума не сошел.
Лешка прикрыл глаза и чему-то грустно улыбнулся, наверное, воспоминаниям о своем легкоранимом ангеле. Хотя, как по мне, Фьярра – хорошо замаскированный черт в юбке.
– После всего, что пережила в Адальфиве, она нуждалась во внимании и моей поддержке. Я начал показывать ей город. Мы гуляли каждый вечер, пока стояла хорошая погода. Разговаривали, знакомились друг с другом и сами не заметили, как влюбились.
– Все это, конечно, очень романтично, но, Леш, я это уже сто раз слышала и не пойму, зачем мы опять говорим о Сольвер? Нужны свободные уши? Ну так давай к Даше, раз вы такие подружки. Ей рассказывай о драконах и своих возвышенных чувствах.
Вспомнив о кулоне, поспешила снять с себя злополучное украшение. Тусклая стекляшка хранила тепло моей кожи, но, к счастью, не обжигала, как прошлой ночью. И чтобы такой оставалась и дальше – обычным камешком, а не путеводителем для всяких драконьих гадоаналогов, – сунула зачарованное украшение в первую попавшуюся шкатулку. По-хорошему, нужно было сразу выбросить в ведро. Но сейчас куда важнее выбросить из квартиры Воронцова, а там уже и с кулоном разберемся.
Увы, Лешка не торопился выбрасываться. Вместо того чтобы переодеться и проваливать в направлении ЗАГСа, продолжал делиться со мной надеждами и переживаниями. Говорил, что ему безмерно жаль, что все так получилось, и что мы непременно должны остаться друзьями.
Лучшими, блин, и непременно закадычными.
– Думаешь, я не ругал себя за эти чувства? Думаешь, не беспокоился о тебе? По сто раз на день задавался вопросом: как ты там, что с тобой? Но, Ань, согласись, между нами уже давно не было искры. А Фьярра другая… Да, я потерял голову. Да, влюбился как мальчишка. Но разве с тобой не произошло то же самое?
Хмуро покосилась на отставного мужа, пристраивая шкатулку обратно к стойке с помадами. Хотя никакая это не стойка – это самый настоящий небоскреб, Эйфелева башня. Рядом стояла такая же с лаками. По-видимому, Фьяррочка ногти по пять раз на день перекрашивала.
Пока я за нее на отборе невест отдувалась.
– Ну так если не было искры, зачем предлагал за тебя выйти?
– Нам ведь было хорошо вместе, – пожал плечами экс-благоверный. – Да и мама постоянно на мозги капала, как ей не терпится внука понянчить. И что мы идеальная пара и после стольких лет вместе пора уже расписаться.
– Мама? – Я вдруг почувствовала неожиданный прилив бодрости. Кожу знакомо защипало морозцем. Все, хана обоям. А может, и Воронцову. – Хочешь сказать, ты женился на мне по совету мамы?
Это, господа товарищи, полный аут.
Лешка весь подобрался, важно выпятив грудь. Он всегда принимал такую индюшиную позу перед каким-нибудь очень важным (для него) разговором.
– В общем, Ань, ты как хочешь, а я сегодня подавать заявление не пойду.
– Что, мама не советует?
– Да просто ты здесь надолго все равно не задержишься. Скоро твой Скальде утащит тебя обратно, и тогда вернется Фьярра.
Погодите-ка…
– Это что же получается, ты не со мной не хочешь разводиться, ты с ней не хочешь разбегаться? – Помидорка-черри, сорвавшись с вилки, шмякнулась коту на филейное место, что вызвало у Котения Котеньевича новый всплеск раздражения. – Хочешь, чтобы я оказала Фьяррочке услугу и повременила с разводом? – уточнила вкрадчивым голосом.
Кивнул. И даже улыбнулся скупо. Скупо и, надо сказать, очень зря. Эта его улыбка и послужила катализатором очередного магического взрыва.
Не сдержавшись, прорычала глухо:
– Давай, Воронцов, знакомиться заново. Я – Аня. Ты – ледяной труп!
С трупом я, конечно, погорячилась, но к креслу нарушителя покоя и душевного равновесия основательно приморозила. В прямом смысле этого слова. Почувствовала, как кожу начинает колоть от холода и голубоватое свечение окутывает ладони, чтобы уже в следующую секунду плеснуть в опешившего Воронцова. Лешка даже пикнуть не успел, как оказался связан по рукам и ногам.
Еще легко отделался. Пусть спасибо скажет, что не распяла на стенке, как вчерашнего истребителя моих нервов.
Ледяные кандалы защелкнулись на запястьях мятежника, тапочки, а с ними и ноги, приросли к полу благодаря ледяным же наростам. Созданные магией веревки, будто свитые из хрустальных нитей, оплели грудь уже не моего мужчины, намертво впечатав его в мягкую спинку.
– Все еще не хочешь развода? – переспросила с ласковой улыбкой.
Кажется, мы с магической силой наконец оказались на гребне одной волны. Поняли друг друга не то что с полуслова – с полумысли. Не успела я нарисовать в сознании картину: «Леша в плену у кресла», как магия Герхильдов успешно воплотила эту мою фантазию в жизнь.
– Совсем охренела?! – заверещал муж недорезанной свиньей. Или скорее кабаном: диким, напуганным и страшно злым. – Проклятье, Королева! – рыкнул типа грозно, но потом, пораскинув мозгами, решил избрать другую тактику и, нервно сглатывая, залебезил: – Аня, Анечка, ну же, прекрати это. Освободи меня скорее. – Видя, что не спешу превращать лед в талую воду, снова завопил не своим голосом: – Ненормальная! Психичка!!! Ум-м… у-у-у…
Может, открыть фирму по производству ледяных намордников? А что, мне кажется, такой товар будет пользоваться спросом.
Коротко мяукнув, не то выражая протест против магического беспредела, не то соглашаясь с моими воспитательными методами, Котений Котеньевич благоразумно перебрался в безопасное место – под кровать. Подозреваю, Лешка с удовольствием последовал бы его примеру, но иномирская сила держала крепко.
Я подошла к мужу, отчаянно вырывавшемуся из ледяных пут. Лучше бы с таким же рвением в ЗАГС просился, подписывать заявление о расторжении нашего никчемного союза, и радовался бы, что наконец разбежится с «психичкой».
– Повторяю еще раз: будем сегодня разводиться?
Взмахнула рукой, и лед на посиневших губах пошел трещинами.
– Я же уже извинился! – принялся сплевывать ледяную крошку. – Сто раз прощения попросил! За все! Но ты с каждым днем все больше нас ненавидишь!
Вздохнула и устало прислонилась к стене. Вот идиот. Так ничего и не понял.
– Леш, я не ненавижу вас. По крайней мере, тебя уж точно. Да и Фьярра не заслужила того, чтобы испытывала к ней такое сильное чувство. Ей вполне хватит и моего презрения.
– Сколько же в тебе злости! – дернулся, гневно сверкнув выпученными глазищами.
– Леша, ау, включи приемник. Это не злость. Или ты забыл, что со мной произошло? Все то время, пока находилась в Адальфиве, меня шантажировали. Шантажировали твоей жизнью и твоим здоровьем, между прочим! И все ради кого? Ради Фьяррочки, чтобы она потом в том мире сняла все сливки. А ты предлагаешь, чтобы я и здесь ей соломку, а заодно и перинку под задницу постелила? Принцессе на горошине чертовой. Я больше ничего не буду делать ради нее, понял? Ни-че-го!
– Ань, ну разве так сложно еще немного подождать? – затянул свою песню бывший, который никак не желал становиться бывшим. – Что, обязательно сегодня заявление подавать?
– Леш, я и так ждала месяц. Больше не хочу. Может, все так и останется: я здесь, она – там. И что, предлагаешь жить долго и несчастливо, надеясь, а вдруг когда-нибудь нас снова поменяют местами? А если не поменяют? Может, он и не знает, где сейчас его сила, – закончила тихо.
– Фьярра ему все расскажет! – выпалил муженек с фанатичным блеском в глазах.
Все-таки опасная Сольвер женщина. Вон как его призомбировала.
– Сомневаюсь, – хмыкнула.
– Короче, что бы ты там ни говорила, я никуда не пойду и ничего подписывать не буду, – процедил упрямо, дернул подбородком и зубы сцепил, давая понять, что все, точка: на этом наш разговор окончен.
И когда уже успел стать таким упертым?
– Леша, не доводи до греха, – сказала почти шепотом и продолжила мягким, но оттого не менее пугающим голосом: – Я ведь могу тебе не только руки-ноги отморозить, но и кое-какие другие отростки. Один отросток. Вот и подумай, на кой леший ты потом сдашься ей такой, недееспособный. Своему Котеночку.
Откликаясь на мое мысленное пожелание, из пола вырвались ледяные побеги, шустро оплели икры благоверного, безжалостно стянулись на коленях и поползли дальше, медленно, но уверенно подбираясь к самому деликатному.
Воронцов судорожно сглотнул и промычал хрипло:
– Аня… Аня, прекрати! Аня, остановись!!!
– В общем так, дорогой. Сейчас мы едем в ЗАГС и вместе, по обоюдному согласию, подписываем бумаги. Все ясно?
Бараньей решительности во взгляде мужа как не бывало. Эх, вот что за мужик! Даже толком не поборолся за нашу славную, дружную семью.
– Леша?
Кивнул, пусть и вяло, и отвернулся, всем своим видом показывая, что отныне я недостойна не то что его внимания, даже взгляда.
Ну и пожалуйста.
– Да, попробуешь взбрыкнуть, и, поверь, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы испортить тебе жизнь. Или лишить здоровья. – В подтверждение моих слов лед захрустел, коконом стягиваясь вокруг Воронцова. – У меня в последнее время нервы и так ни к черту, так что, пожалуйста, перестань меня драконить. До суда я это точно доводить не стану, разберусь с тобой раньше.
Скрипнул зубами, от злости и досады, но продолжать выяснять отношения побоялся. Только выпалил, уже когда выходила из спальни:
– Эй, ты куда? Сними это с меня! Аня, мне же холодно!
– Я – в горячий душ, расслабляться и успокаиваться. А ты пока посиди и подумай, какими могут быть последствия следующего твоего бунта.
Вскоре мы уже ехали в ЗАГС, в котором расписались три месяца назад. Как сегодня стало известно, расписались с подачи свекрови, в тот погожий августовский день не перестававшей душить меня в объятиях, расцеловывать и рыдать от счастья. Нет, на Елену Вениаминовну я не держу обиды. Мама у Леши мировая, и ее желание понянчить внука мне вполне понятно. Обидно другое… Что Лешка оказался таким ведомым. Ну да ладно, мне с ним по жизни идти осталось недолго. Пусть свекровь, уже почти бывшая, отныне с ним возится.
И зачем ей внуки с таким-то сыночком?
Сегодня, как и в день нашей свадьбы, тоже была суббота. Вот только небо не радовало ясным солнышком – хищно скалилось свинцовой тьмою. По крайней мере, своими формами тучи напоминали щербатые оскалы.
Как будто высшие силы, глядя с небес, насмехались надо мной и моим желанием поскорее обрести свободу.
Я искренне посочувствовала дрожащей от холода новобрачной, вместе со своим избранником позировавшей фотографу в аллее перед ЗАГСом. Рядом крутились друзья и родственники, замерзая и радуясь этому знаменательному событию вместе с новоиспеченными мужем и женою.
Интересно, а вот если бы не семейное проклятие Королевых и мое путешествие в Адальфиву, мы с Лешей были бы счастливы? Вряд ли. Без любви, на одной привычке и обоюдном комфорте далеко не уедешь. Жаль, что поняли мы это слишком поздно.
Выйдя из такси, я поежилась от пронизывающего ветра и поплотнее запахнула пальто. Приподняла драповый воротник, превращая его из лежачего в стоячий. Больная скоро станет для Воронцова тема, вздумай он заартачиться в ЗАГСе.
Покосилась на нехотя выползающего из машины благоверного. Надо же! Даже не попытался подговорить таксиста и смыться. Видно, магия сумела вразумить и наставить мятежного на путь истинный.
Спасибо тебе, миленькая!
Мы были записаны на полдень, но пришли раньше и теперь сидели в пустом коридоре и в напряженном молчании, ожидая, когда дверь кабинета распахнется и нас пригласят внутрь.
– Ань… – в голосе мужа послышалась мольба.
– Леш, пожалуйста, – откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, – не начинай. Я была пленницей в Адальфиве. Дай мне хотя бы здесь почувствовать себя свободной. Отпусти меня, мое тело. Ради бога.
Воронцов насупленно замолчал. Мельком взглянув на него, по угрюмому выражению лица поняла, что с уговорами муж наконец завязал.
В кабинет нас пригласила дородная дама в ярко-лиловом платье. Яркими были и ее губы – первое, что бросилось мне в глаза. А еще высокая прическа с начесом а-ля мадам Помпадур. Ногти тоже поражали остротою и длиною. Ими, как китайскими палочками или клювиком гарпии, Екатерина Никифоровна ловко подцепила пустой бланк и положила его перед нами, взамен попросив документы, свидетельство о браке и оплаченную квитанцию.
– Заполняйте.
И опустилась в скрипнувшее под ее весом кресло.
Я подвинула листок к Леше, а следом и ручку мужу вручила. Сама же принялась раздеваться.
Боже, как же тут жарко!
– Вы не брали фамилию супруга, – приспустив очки, посмотрела на меня сотрудница ЗАГСа.
– Не брала. У нас в семье так принято – оставаться при девичьей фамилии.
Перекинув пальто через спинку стула и избавившись от шарфа-удавки, я покосилась на Воронцова, вяло елозившего ручкой по бумаге.
Заполнив в заявлении графы, отведенные для супруга, Леша на миг замешкался перед финальным шагом – автографом ЗАГСу на память. Но после ненавязчивого пинка под столом встрепенулся и, зло зыркнув в мою сторону, едва не дырявя ни в чем не повинную бумажку, наконец расписался.
– Теперь вы, Анна Игоревна, – просмотрев наши документы, проговорила женщина.
Анна Игоревна с готовностью забрала драгоценное заявление у нелюбимого мужа и, обливаясь по€том, стала быстро вписывать свои данные. Облизнула пересохшие губы, силясь сдержать улыбку. От осознания, что уже совсем скоро этот этап моей жизни закончится, меня охватило сильное, но такое приятное волнение и какое-то радостное возбуждение. Наверное, потому зажатая меж пальцами ручка дрожала и буквы ложились на бумагу коряво.
С каждой секундой, поднимаясь изнутри жаркими волнами, чувства эти усиливались, кружили голову.
– Как же здесь душно!
Дернула за ворот свитера и резко вдохнула воздух, казавшийся мне раскаленным.
– Может, водички? – участливо предложила Екатерина Никифоровна.
– Да, спасибо.
И пока в стакан из пластиковой бутылки, пузырясь, текла вода, я продолжала дрожащей рукой выводить в заявлении не то буквы, не то иероглифы, но больше смахивало на детские закорючки.
Чувство было такое, что, закутавшись в шубу, сижу в бане. Вторые сутки.
Оставалось расписаться, и все, через месяц стану обладательницей заветной корочки.
– Вот, возьмите. – Женщина протянула мне стакан и с беспокойством спросила: – Анна Игоревна, что же вы так разволновались, что вся красная стали? Уверены, что хотите его подписывать?
– Ань, может, передумаешь? – взмолился Леша.
Расправил плечи, вскинул голову – сразу видно, приободрился и ждет, что вот сейчас капитулирую.
– Я…
Сделала жадный глоток, чувствуя, как от духоты в венах закипает кровь. Текст заявления, как назло, расплывался перед глазами, и я никак не могла разобрать, на которой из строк должна расписаться.
Вот гадство-то.
Уже почти мазнула кончиком ручки по бумаге, почти вывела на ней свои инициалы. Почти… И вдруг мир перед глазами кувыркнулся, или что-то у меня в сознании сделало резкий кульбит.
– Аня… Аня-а-а… – звал, будто издалека, и тряс меня за плечо Леша. Секунду или две, а потом я перестала чувствовать его прикосновения, слышать благоверного.
Развестись с которым так и не успела.
Зажмурилась, кажется, лишь на мгновение, в надежде, что вот сейчас эта карусель в голове остановит свой бег. А открыв глаза, вместо небольшого кабинета оказалась в большой комнате со стрельчатыми сводами.