А вот что–что, но за стенами оказываться в одиночку не было особого желания. Если тут есть хоть какой–то закон и порядок, то там — вообще никакого.
Завели моторы, глушители выплюнули клубы вонючего дыма — бензин тут не ахти, что–то вроде пресловутого «семьдесят шестого», более приличный фиг получишь. Везут его в основном с Нефтехима, выше по реке, и тут, как ни крути, эксклюзив у Гидростроя — везут по реке, а приличная пристань есть только у них. По дорогам–то сейчас ни один нормальный человек не поедет — километров семьдесят, да еще с таким ценным грузом… Нееет.
Вот и приходится периодически кататься в Гидрострой — так–то и недалеко, и десятка километров не наберётся. Раньше это вообще были районы одного и того же города, городской автобус ходил, но — не сейчас.
Остановились на проходной, расписались за выезд, и внедорожники, выкатившись за пределы Базы, протряслись по второстепенной и вывернули на Космонавтов — центральную улицу.
Еще там, «в другой жизни», мне приходилось пару раз заезжать в этот небольшой городок — правда, здешняя версия, развитие которой остановилось в критичном восемьдесят третьем, заметно отличалась от привычной. Впрочем, слева точно так же тянулась вереница огромных трёхэтажек ещё довоенной постройки, разве что и справа стояла череда одинаковых деревянных двухэтажек, тоже древних, как какашки мамонта — в том городе, что я видел «у себя», их давно снесли, а тут вполне использовали. Жить можно, а что еще надо…
Сентябрь ещё только начинался, погода стояла тёплая, люди на улицах есть — а вот детей не видно. Занятия в школах уже идут — как ни крути, учиться надо, нынешнее руководство города это быстро просекло. Особенно когда стало ясно, что детишки, народившиеся… «после», отличаются от тех, что были «до».
Выездные ворота находились на пересечении Космонавтов и Партизанской — в стену были встроены пятиэтажки, ограничивающие Вокзальный с этой стороны. Своё наименование поселение получило по вполне прозаичной причине — именно в этой части города когда–то находился вокзал, ныне не действующий за ненадобностью. Выезд был сделан шлюзом — бетонный коридор, в который поместились бы две фуры, ворота на входе и на выезде. По бокам — стрелковые ДОТы, причём поставленные так, чтобы огонь можно было вести и внутрь ограды, и наружу, потасканный БРДМ городской милиции — у них таких всего два, и еще кое–что из брони есть у боевой группы.
И, разумеется, поверху мостки, с которых отлично простреливался коридор–шлюз.
Дежурный милиции вдумчиво проверил документы, бегло просмотрел количество стволов и махнул рукой, чтобы открывали шлюз. Плотников уже начал было материться, когда рядом с ГАЗиком появился белобрысый паренёк на вид лет 20 в потёртой кожаной куртке, с арбалетом в руке — лёгким, из тех, что можно взвести без упора ногой:
— Кто Павел Иваныч? Я Соколов.
— Смежники, чёрт бы вас побрал, — набросился на него Пашка. — Где ты раньше был? Нам весь день тебя ждать?
Паренёк замялся:
— Простите, Пал Иваныч, задержали меня в нашем комплексе…
— Дают школьников, — продолжал ворчать Плотников. — Тебе хоть 16-то есть?
— Мне 22, — насупился Соколов.
— Ладно, иди во вторую машину… Боевые выезды уже были?
— Да. Два. Со старшими.
— Блин. Шагай уже…
Соколов неумело залез в УАЗик на заднее сиденье, захлопнул неподатливую дверцу:
— Здрасте. Соколов, Сергей. От колдовского Колледжа.
Тёзка… Все только коротко кивнули, представляться никто и не подумал. Машины уже въезжали в шлюз.
Соколов сидел как оплёванный. Интересно, чем думало начальство, отправляя в «топливной» колонне желторотика? Нет, понятно, что самому старшему из колдунов сейчас всего тридцать — они ж начали рождаться только «после», но какого чёрта посылать пацана, который пороха не нюхал, будь он хоть лучшим на курсе?
— Идём 30, по возможности 40, не останавливаемся, смотрим по сторонам, — послышался из головной машины голос Пашки. Ворота со скрипом разъехались, впереди открылась разбитая, кое–где подсыпанная гравием дорога, когда–то бывшая продолжением центральной улицы города.
Сорок — это весьма оптимистично. Выезд у меня далеко не первый, и точно знаю, что тут и до 30 не всегда можно разогнаться.
А самое мерзкое — низина Чёрной Речки, на которую выходил Вокзальный своей восточной стеной, была затянута туманом — не сильным, а этакой нетолстой пеленой, и многочисленные корявые деревца Болота торчали из этой пелены, словно вися в воздухе. И это девять утра — нормальный туман к этому времени уже должен бы расползтись, тепло же. Значит, туман… нехороший. Вот как выскочит из него какой–нибудь прыгун… Тварь не сильно опасная, но очень уж шустрая.
— Твою мать, — выругался Славик, и я с ним был полностью согласен. Головная машина притормозила, позволяя встать рядом — тут, на расчищенной площадке, такая возможность ещё была.
— Смотрим в оба, — приказал Пашка. — Колдун, как там тебя… на тебя вся надежда.
— Может, попросить, чтобы «бардак» чесанул из КПВТ? — предложил Лёха Лукин.
— Чесанёт, ага… толку, — плюнул Плотников.
Ну да, толку не было. Даже за то время, что я здесь, туман поднимался трижды. Стрелять в него, конечно, пробовали — но, такое ощущение, любые пули, кроме серебряных, входили в эту вату и словно терялись в ней. Ну а серебром из автоматики не постреляешь — дорого.
— Ничего не чувствую, — пискнул Соколов. Голос–то сел — боится…
— Замечательно, — вздохнул Славик. — Волк, давай уже, страхуй пацана.
Страхуй… От слова «страх». Вместе будем, это… страховаться. Или страхаться. Хотя, если разобраться, обнаруживать нечисть или обнаруживать ауры колдунов учат чуть не первым делом. То есть, если Соколов ничего не чувствует — есть шанс проскочить.
Хреново, что в этом долбаном постапокалипсисе совершенно нет приличной электроники, не говоря уж о джи–пи–эс или мобильной связи. Накрыло их в восемьдесят третьем — задолго до появления не то что нормальных компов, но даже компакт–дисков. Из магнитофонов здесь — разве что кассетники, нормального армейского вооружения на окрестных складах тоже не нашлось. Расцвет Советского Союза… Вот и пожинаем «хвосты». Дедовскими методами, можно сказать.
А ещё мерзко, что в этом проклятом тумане наверняка опять откажет компас, а дальнобойность раций снизится метров до тридцати. Только вот рейс цистерн отменить никто не позволит… Встречать их придётся в любом случае.
Я устроился поудобнее, поставив ноги враспор, проверил застежки кобур с пистолетами. СКС — не лучшее оружие в машине, но зато убойное и ухватистое, потому большинство серебряных пуль делали именно под эти карабины. Кстати, говорят, в казённых СКСах даже затыльники прикладов поначалу делали серебряными — для возможности удара прикладом, но потом выяснилось, что они как–то подозрительно быстро «истираются». Ничего удивительного — один выход, второй, третий — вот и напилил себе серебра, а списать все можно на износ — материал–то мягкий. Рассказывали, что был жуткий скандал с изгнанием виновных за стены, а затыльники поменяли на обычные стальные.
За стены… Нет, не хочу за стены. Особенно пешком.
ГАЗик ушёл вперёд, мы двинулись за ним на расстоянии метров в 20. Ближе не рекомендовалось после того, как обнаружили новую напасть — самопроизвольное оседание дороги. Последний (не хочу говорить «крайний») раз это было при мне, и прикомандированный колдун клялся и божился, что чувствует присутствие некоего существа, хотя на деле все выглядело как обычный размыв. А грузовик чуть не ухнул… Остаётся одно — внимательность.
Внедорожники вошли в полосу тумана — она оказалась не выше чем по борт, мгла скрадывала землю метрах в тридцати от машин. Плохо — реагировать, если что, придётся быстро. Соколов молчит, а лицо–то напряжённое — такое ощущение, что вслушивается, а воздух вокруг него этой ихней непонятной энергией напитан — того и гляди, затрещит. Неудивительно, что колдуны не носят огнестрела — любое сложное оружие в их руках моментально клинит. Только арбалеты, чаще всего с серебряными или зачарованными болтами. Впрочем, у этого болты явно не из серебра, по цвету видно.
Как башка болит… В этих местах такое часто бывает.
На небольшой скорости переползли Болото, но туман рассеиваться и не думал. Началась Расстанка — понятия не имею, откуда взялось название, видимо, ещё со времён процветания города. Пара пятиэтажек, а потом несколько заброшенных хрущёвок и брежневок окружали нелепое здание котельной с высокой тонкой трубой и трехэтажную школу, а вокруг, широкой россыпью — частные избы с яблоневыми садами. Вроде как сама идиллия, а поди ж ты — никто тут не живёт лет двадцать, если не больше. Сделать этот район частью Вокзального не удалось — мешало Болото, а от других жилых районов — слишком далеко. Вот люди и сбежали со временем — никакой защиты этот район не предполагал.
Ехать мимо домов с тёмными провалами окон с одной стороны и деревьями, ломящимися от яблок — с другой… есть в этом сюрреализм.
— Эх, сейчас бы яблочка, — скорее в пустоту, чем к кому–то обращаясь, протянул Стас.
— Иди, сорви, — съязвил Славик. — Только потом не удивляйся, если тебя от серебра крючить начнёт…
Тут он прав. Этот район оставался заброшенным настолько долго, что явно бы пора завестись чему–то… нечеловеческому. И туман — лучшее тому подтверждение.
Звук двигателей, приглушенный туманом и отраженный стенами домов, казался призрачным.
— Аура зверя, право, три часа! — крикнул Соколов. Идиот, так и заикой можно стать… Хотелось врезать пацану, но тело среагировало быстрее: СКС уже у плеча, ствол МГ тоже уставился туда, куда указал колдун. Арка в доме с магазином на первом этаже. Магазина, конечно, давно нет, огромные витрины разбиты, пятиэтажка щерится выбитыми окнами, в которых в большинстве нет даже рам… А вот арка, ведущая во двор, никуда не делась. И там уже и глазом видно, как ворочается что–то крупное…
Существо повело узкой головой, встало на дыбы — и бросилось в сторону машин с нетипичной для такой туши прытью. Ударили оба пулемёта — и оно, не пробежав и десятка метров, покатилось по заросшим травой газонам.
Знакомая тварь. Тут его называют «медведем», хотя на медведя он похож разве что спутанной грязно–бурой шерстью. Ростом метра в два с половиной, если выпрямится, движется при нападении прыжками — более–менее быстро, но недолго. Питается всем подряд — и листьями, и падалью, не брезгует человечиной. Довольно агрессивный, но в стаях не встречается, потому сильно опасным не назвать. И — ничуть не нечисть.
— Студент, ты не ори больше так, ладно? — исключительно ласково попросил Стас. Любой, кто его мало–мальски знал, мог бы с уверенностью сказать — Стас взбешён дальше некуда. Опасность, если разобраться, была невысокой, а вот адреналинчика–то выкинуло — хоть поварёшкой черпай.
— Я… обязан был… — заикаясь, пролепетал Соколов.
— Стас, забей, — вмешался Королёв. — Пацан и так перепуган.
— Перепуган он… А я не перепуган, чуть в штаны не наделал от этого вопля, — проворчал пулемётчик, но было видно, что он уже начал отходить. — Следи давай! Или чисто?
— Ччччисто… Нечисти вообще не ощущаю… — Сергей поудобнее перехватил арбалет.
Слева и справа появились здания школ — с одной стороны серое, построенное в семидесятых, с другой — довоенное, когда–то жёлто–белое, но теперь облезлое и бесцветное, за ним — руины так и не достроенного здания суда и заброшенный корпус районной администрации. Туман почти рассеялся, колдун молчал, и это было странно — обычно в этих заросших кустарником зданиях хоть что–то, да копошилось. Чаще, конечно, мелочь, но сейчас — вообще тишина. Чтобы дорога до Моста обошлась всего одной стычкой, да и та не с нечистью… даже не припомню такого за год.
Голову сдавило, как в невидимых тисках, аж до головокружения, до потемнения в глазах, потом понемногу отпустило — словно затопило, а потом вода неторопливо отхлынула.
Разбитая дорога повернула вправо, в объезд разросшегося парка, сейчас выглядевшего как лес. Из–за деревьев дико торчало ржавое колесо обзора, давая ассоциацию с фильмами про Чернобыль (забавно, а ведь ЗДЕСЬ Чернобыльской аварии и не было — всё рухнуло за три года до неё). Сквозь обильную, но уже начинающую желтеть листву виднелись карусели, еще не распиленные на металл.
Дорога когда–то оканчивалась «ватрушкой» с круговым движением, но сейчас она почти и не угадывалась — просто утрамбованная площадка перед въездом на мост.
Мост видал лучшие времена. Построили его, кажется, в конце шестидесятых, и с тех пор периодически подлатывали — ну а как еще, если это сейчас единственная переправа не по воде. Латали Вокзальный и Гидрострой совместно, соответственно сами охраняли, бесплатно пропускали все официальные службы, ну а со всех остальных — горожан и редких чужаков — брали налог. Вот и сейчас на блокпосту у полукапонира перед мостом стоял БТР‑60 с символикой Гидростроя — трубами завода, нарисованными в форме трезубца. Что интересно, сам завод, когда–то выпускавший алюминий, давно уже стоял, превратившись в скопище разных подсобных служб — после того, как из–за прорыва плотины в начале 90‑х встала гидростанция. Сейчас гидростанция работала вполсилы из–за низкого уровня воды — кажется, фунциклировали всего два агрегата из шести, энергии хватало вровень на Гидрострой и Вокзальный.
Процедура пропуска была уже отработана, много времени не потеряли. Народу на блокпосту, кстати, довольно много — человек десять. По сути, тут уже начиналась территория Гидростроя, ограниченная рекой и бывшим заводом.
Протряслись по мосту и поехали вдоль реки. Дорога была так себе, но всё же лучше, чем за пределами стен — тут её, по крайней мере, подсыпали щебёнкой. Впереди нелепой громадой возвышались опоры бывшего железнодорожного моста, служившие ледорезами — после того, как гидростанция лишилась плотины, это стало актуально, иначе льдины по весне снесли бы расположенный ниже по течению старый автомобильный мост напрочь. А вообще зимы теплеют, сейчас вроде и неактуально… Поначалу я удивлялся, почему остатки моста не приспособили для переправы, но мне объяснили, что для этого проще было бы построить мост заново — технологии не те, слишком уж велика высота опор и длина пролётов.
Ну ладно. Впереди ещё один КПП — собственно въезд в Гидрострой, но и тут уже патрулируемая территория, можно чуток расслабиться. Это не наше Болото, которое практически под стенами…
На КПП, расположенном у бывшего Водоканала, нас помурыжили серьёзнее, чем на блокпосту — ну это как всегда, колдуны проверяют ауру. Интересно, что они там видят? Хотя, как говорили ребята, процедура стандартная уж лет 10–15 и направлена в первую очередь на то, чтобы внутрь периметра не пробрался оборотень в человеческой форме или ещё какая нечисть. Народ тут пуганый… Тридцать с лишним лет так живут. Поначалу–то, как я понимаю, нечисть весьма проредила, пардон за каламбур, ряды местных жителей — в бывшем пятидесятитысячном городе осталось максимум тыщ пятнадцать жителей — в Вокзальном чуть поменьше, в Гидрострое побольше.
За КПП уже пошла внутренняя территория Гидростроя — даже вдоль реки стена поставлена. Поставили её ещё до того, как начались тёплые зимы — в ту единственную зиму, что я был здесь, ледостава вообще не было. А вот раньше… Берег тут, конечно, обрывистый и высокий, особенно после того как упал уровень воды выше разрушенной плотины, но забор с оберегами — это лучше, чем просто обереги–сигналки. Тем более, что вскарабкаться по обрыву при желании можно.
Пристань в Гидрострое расположена удачно — на месте бывшей спасательной станции, где обрывистый берег отступает от реки. Удачнее всего, что она оказалась выше порогов, обнажившихся после снижения уровня воды — дальше баржи не пройдут при всём желании. Они и сюда–то доползали по сложному фарватеру. Конечно, после того, как вода ушла, пришлось провести земляные работы, но это ерунда — на противоположном берегу сейчас вообще жилья нет, и место нехорошее — не настолько, конечно, как наше Болото, но тоже рассадник. Страшилками про опустевшую деревню Пороги пугают маленьких детей, а в заброшенную воинскую часть, где, по слухам, до сих пор есть чем поживиться, иногда выбираются мародёры, но вот не возвращается никто. Так что, как ни крути, на водный путь с верховий у Гидростроя монополия.