За этот довольно долгий срок они как-то отдалились от «Возрождения», больше замкнувшись на своей любви и выживании в чужом городе и чужой жизни. Ганжа присылал им весточки («когда налюбитесь вконец, заскавивайте на огонёк», «слышал, что джигиты удивляются пылу Боброва… и не только на поле», «давай, Юрок, гони в «вышку», будешь нормальной звездой, полноценной»), несколько раз приезжал. Они выбирались в Москву редко – матчи бывали и по два раза в неделю – отчего оба сильно скучали по Юриным родителям.
Ситуация в стране, точнее, в бывшей уже стране постепенно устаканивалась – народ в очередной раз притерпелся и обустраивался. Новоявленные государства признавались и упрочняли свои границы, статусы и политические институты. Китай доминировал на Востоке, США на Западе. Лишь Сибирь сохраняла действительную независимость. А жители рядовые, как всегда, тихо страдали, били кулаком на кухне и ностальгировали по раннему и юному.
Футбольная организация тоже стремительно эволюционировала – во внутренних чемпионатах проводился отбор команд к стартующему уже через два с половиной года Чемпионату. Сборные команды стран больше не собирались, институты молодёжных и юношеских команд остались исключительно клубными. С другой стороны, намечались образования команд на базе бывших участниц Чемпионатов ФИФА и УЕФА. Возникал некий сумбур и мешанина команд «клубных» и «сборных» в «одном флаконе».
Окунувшись в профессиональный футбол, Бобров совсем не изменил своего отношения к этой игре в современном её проявлении, но вот о будущем своём задумался по-новому.
Март сырел в продавленных сугробах, грязной кромкой свисающих на тропинки и дороги. Солнце перебивало капелью, а деревья темнели почками. Юра шёл с Лерой по набережной. На ноздреватом льду нахохлились рыбаки.
- Смотри, чего я подумал, - нашёл родные глаза, увидел, что внимательно слушает, - а если мне пробиваться в верхние команды, если через игру насаждать идеи, как мы примерно год назад этого хотели делать в студлиге?
- Милый, тебя увлекла слава, девочки и почёт? – Лера была неревнива, а ещё больше она была в своём муже уверена, но вот подколоть – случая не упускала. – А куда же подевался тот русый юноша с романтическим взором, который радел за справедливость и чурался богатых дядек, который вскружил мне голову год назад?
Он лишь слегка хлопнул её по круглой попе.
- Я тоже тебя люблю, - он клюнул её в холодный нос. – Так вот, смотри – буду засланным казачком на этом, уже совсем другом уровне. Т.е., вот есть знаменитость, которая руку дающую кусает, а ей ничего не будет за это, потом что на звезде этой деньги делают.
- Гениально, - выдохнула Лера и, не выдержав, звонко рассмеялась, - а звезда, стало быть, это ты? И кого ты кусать собрался?
- Вредина ты! – он сграбастал её в охапку и завертел. Их молодость и взаимная любовь толкала их вперёд, не взирая на липкую шелуху сложного бытия.
После окончания сезона молодая пара, отпущенная «джигитами» вернулась домой. Наступивший июль накатил жарой. Пух тополей прилипал к потным лицам, щекотал ноздри и изводил аллергиков. Москва раскалялась асфальтом и сохла газонами. Жители вытекали из душного города на пригородные фазенды, ограждаясь там от смрада, копоти и липких политических событий.
Родители тоже были в сборах – они привычно отчаливали в Сибирь. Ганжа был где-то на сборищах на Валдае (что-то там с отработкой рукопашного боя и восстания в городских условиях). Для ребят всплывала некоторая неопределённость в действиях на предстоящие два месяца – гонорар «джигиты» всё же отвалили, предложения Юре о новых контрактах сыпались со всех сторон, а желание отдохнуть от всего и ещё раз подумать о будущем наваливалось неотвратимой волной.
Байкал бы поделен вполне предсказуемо: северо-западную часть в прежних границах Иркутской области отхватила Сибирская республика, юго-западная осталась в Бурятии. И с тем и с другим новоявленным государством, не смотря на вполне понятный антагонизм (не зря же отделялись и обособлялись) у Москвы контакты были, и граждане могли свободно перемещаться из одного государства в другое, достаточно было загранпаспортного чипа.
Мечта была давнишняя, поэтому маршрут быстро проложили, билеты купили и стали собираться. К имевшимся двум неплохим велосипедам накупили всякой разнокалиберной снаряги. Особенную ценность представляла палатка – при весе в один килограмм и объёме с небольшой спальный мешок, она была просторна, крепка, непромокаема и быстро собиралась в умелых руках.
Аэропорт Домодедово выглядел вполне презентабельно и ничем не показывал вялую свою никчёмность за последний год. Лера с Юрой, сдав немаленький багаж, игнорируя беспошлинную торговлю притулились на креслицах возле калитки на выход к самолётам.
- Смотри, народ снуёт туда-сюда. Деловые, туристы, отдыхающие – лица, в худшем случае, озабочены, а несчастных и вовсе нет. Собственно, меня тоже можно торшером ставить – так я лучусь от удовольствия, - Юрина голова вечно искала беспокойства в беззаботности, - Здесь, в аэропорту, не пойму – отбросы или сливки? И правильно, что меня совесть грызёт?
- Мне лестно, конечно, что ты видишь во мне гуру и властителя чужих дум, но поговорка указывает, что там потёмки и глаз коли. Вот, прости уж, любимый, я бы тебя, при всем моей субъективности, отбросом, ну никак не назвала. То, что мы сейчас едем отдыхать – может, это и есть отход от принципов борьбы непрерывной, смирения с нынешними условия или, того хуже, встраивание в систему с откусывание куска пожирнее – но я-то так не думаю. Перед собой мы честны (прости, что примазала себя к твоему непорочному лику), - она, даже говоря о серьёзном, иронию не оставляла, - Ганжа написал, чтобы ты пока не лез, а твоё потенциальный переход в сильный клуб - неплохая идея, написал. И что? Ты хочешь у него перехватить бразды правления? Или тухнуть в огнедышащей столице? По-поему, очень даже неплохо, что мы едем впитывать нашу Родину, пусть осколками она сейчас усеяна.
Юра задумался, разглядывая пассажиров вокруг.
- Ну, хорошо, себя мы похвалил, обелили и обособили. Но где скорбь на лицах вот этих? - кивком тыкнул в людей, - если вот они могут летать, какие-то дела творить - то что за вальяжность и сибаритство печатью на их лицах? Что-то говорит мне о том, что большинство здешних «хозяев жизни» никчёмные людишки, хавающие ближнего, чтоб свой бок нарастить. Нет силы ни в них, ни за ними.
Лера обежала его глазами, поигрывая лямкой от рюкзака:
- Пойдём, философ мой, посадка уж скоро закончится.
Иркутск был мглист и пы´хал смолой. Китайцы многочисленно желтели лицами в городе, заполняя бесчисленные рынки. Китайское доминирование в регионе пыжилось пока лишь как раз возле Байкала. Сибирская независимость несильно сказалась на приграничном городе.
Бобров с Лерой погрузились на свои велы и, затарившись съестным, покрутили педали к берегу Байкала. В Листвянке Озеро оглушило и огорошило, но не первозданной прозрачностью и ледяной вечностью, а совершеннейшей загаженностью берега, богатством замков и высотой заборов. Заляпанная набережная ощетинилась ворохом сувенирных лотков, магазинчиков и зазывал. Как можно быстрее миновав зажравшийся омулем и богатым туристом посёлок, они юркнули на просёлочную дорожку, что пёрла вверх и в сторону от берега узкой лентой. Вскоре приткнулись на пристреленной пешеходами, конниками и велосипедным туристами в былое время бивачное место. Вода в прозрачном ручье журчала, и площадка для палатки имелась. Походная жизнь понеслась.
Дальше путешествие потянулось упорной и равномерной нитью. Нынешний туристический люд не уезжал сильно далеко от своих комфортабельных автобусов, джипов и вертолётов, поэтому одинокие горы и рамашистые кедры радовали ребят своим естеством. Периодически дорога или тропа выталкивали их к Байкалу и, если было жарко, они кунались в кристальные воды. Лера смеялась и брызгалась, идеально вписываясь своей почти наготой в окружающий дикий мир. Костёр оранжевым хвостом укрывал их от ночной темноты, а тёплая палатка от зябкой сырости. Ребята почернели лицами, а их глаза стали ещё пронзительнее. Юра выгорел пепельными перьями, а Лерина шатенистость ударилась в рыжину. Их ладони огрубели, а мышцы наполнились упругой силой.
На Ольхоне (не заехать было нельзя) были отравлены «туристической атмосферой» и горами мусора. Энергию ожидаемую не почувствовали и побыстрее унесли с Ольхона ноги. В Онгурене, в ожидании человека, что сможет переправить их к Баргузину, забазировались у бабы Нюры, что приютила их за какую-то микроскопическую сумму. Они попарились, вкусили овечьего сыра и свежего коровьего молока. Юра успел что-то то там прибить и что-то там починить, а Лера вела задушевные беседы и вместе с Бабой Нюрой ходила собирать душистые травы. На ужин ели омуля и картошку. Народ в вымирающей деревне, был, на удивление, неспившийся, работящий и весёлый. Байкал любили монументально и горевали лишь от уменьшающегося вылова рыбы. «Загаживают море» - говорили. Разделу России не радовались, но и не печалились сильно – жили своим трудом, туристов не жаловали, от государства давно подачек никаких не получили. Цивилизация сюда заглянула будто разок и ненароком, обронила моторы для лодок и редкие дизеля для электричества. Эвенки и буряты были разбавлены славянами в равной пропорции, жили мирно и уважали шаманизм.
А вот от переправы на тот берег ребят отговаривали. Мол, «бурятские буряты» воду мутят, чего хотят, непонятно, русских не жалуют, туристов обирают. Но хода назад не было, а маршрут был кольцевым, поэтому, как только «паром» прибыл, ребята погрузили пожитки и тронулись в путь. Было тихо, и озеро ласковой волной лизало жестяной борт, взрезающий голубую волну с ватой отражённых облаков.
Солнце уже закатно алело на Западе, когда они выгрузились в устье Баргузина, подальше от деревни. Байкал шелестел мелким прибоем, а моторка затихала вдали слабым рокотом. После чая ещё немножко посидели:
- Юр, ты что так задумчив сегодня? Бурят опасаешься?
- Ну, как-то надо продумать ситуацию, которая может быть, да, - Бобров был действительно озабочен возможными трудностями. – Оружия у нас нет, да и бежать особо некуда. Будем смиренны, а если что – я отвлекаю, ты убегаешь.
- Ага, прям помчалась уже. Буду защищать своего суженного до потери пульса, - Лера ткнулась губами в небритую Юрину щёку.
- Ты же знаешь, как я ценю твоё упорство и силу, совсем не женскую, но здесь, пожалуйста, слушайся меня, - Бобров начал сердиться.
- Юрка, ну детсад, ей-Богу! - Лера возвела дистанцию. – И вот если, что – мне будет тут хорошо одной? Куда я побегу? Далеко ли я уеду? Лучше же вместе, это понятно, как бы сложно ни было. И вот можно как-нибудь без этих проявления «альфа-самца»? – она тоже разозлилась.
Лера ушла в палатку, а Юра долго ещё не ложился, бил на себе комаров и смотрел в темноту. Утром оба продолжали дуться. Так и в дорогу двинули, общаясь по делу и нарочито официально. Но спокойный переход по неплохим дорогам примирил их и наладил обстановку. Встречные жители были вполне дружелюбны и никакой агрессии не проявляли. После полудня запарило и на севере закучковались облака, перерастая в огромную чёрную тучу. Клёкот грома становился всё увереннее, и перерывы между всплесками молний и грохотом всё меньше.
Возле озера Котокельского их накрыло. Струи воды хлестали мощно и жёстко. Стало зябко и сыро – кругом лилась вода, заглушая шумом всё вокруг. Птицы давно смолкли. Юра успел лишь поставить навес, под которым они укрылись вместе с велосипедами.
- Такой сильный дождь не может быть долгим, да и давление не упало, - Юрины предсказания не спешили сбываться - Леру начало колотить от холода. Мутно подкрадывалась темнота. Юра сумел поставить палатку и вскипятить чая на сухом спирте.
- Что-то «недолгий» стал хроническим, но не перестал быть сильным, - Лере было плохо, она заболевала, но кольнуть Юру шанса не упускала.
- У тебя температура, - Юра отнял губы от её лба, - сейчас мёду, я тебя переодену и закутаю. Уложив Леру в палатку, закутав спальниками, Юра в кромешной уже тьме и потоках воды собирал вещи, пытаясь сохранить остатки сухости, и рыл канавки, дабы не затопило палатку. Залезши под полог, отряхнулся и прополз уже внутрь палатки. Лера уже не дрожала, но жар у неё был приличный. Юра обнял её и быстро заснул.
Сумрачный свет возвестил об утре, Юра открыл глаза и услышал всё тот же бой капель по тенту. «Палатка хорошая оказалась. Однозначно» - он огляделся вокруг – всё сухо. Лера, разметавши руки, тихо дышала. Он попробовал лоб – температура явно спа́ла.
Снаружи была вода. На ветках деревьев висели тяжелые капли, внизу, среди травы поблёскивали лужи, Юрины канавки журчали ручейками, а набухшие тучи скрывали верхушки деревьев на окружающих сопках. Ему пришлось попыхтеть, чтобы разжечь костёр. Но вот, огонёк затеплился, щепа из кедрача начала потрескивать и потянуло сладким дымком.
- Юрка, там совсем всё плохо? - слабо спросила проснувшаяся Лера.
- Ну, не то, чтобы совсем… сыро немного, а так ничего. – Он юркнул в палатку. – Как больные тут?
- Да вроде ничего. Слабость. Надо выйти под дождик, освежиться, - она улыбалась
- По попе получишь!
- Ох уж эти мне твои угрозы…
- Сейчас завтрак сварганю, тогда вылезешь. Или, давай, прямо тут?
- Ага, сейчас! Я и умыться хочу и, вообще, надоело тут лежать.
Упрямая… - недовольно буркнул Бобров, и убрался обратно под дождь.
Целый день они мыкались на обжитом, но сыром стойбище, в перерывах между приготовлениями пищи убивая время починкой снаряжения. Лере стало много лучше, она активно помогала и даже рвалась вслед за Юрой сделать омовение.
Сильнейший ливень продолжался ещё сутки, когда ребята были уже измотаны им вконец. Но вот, сначала ливень перешёл в слабую морось, а потом стали мелькать голубые дырки в беловатых уже тучах.
- Как-то там речушки себя сейчас ведут? И, главное, как себя чувствует Селенга… - Юра не столько беспокоился, сколько по-мальчишески ждал встречи с разбушевавшейся наверняка стихией.
- Вот смоет мосты какие-нибудь, будешь тогда радоваться и тухнуть на берегу, - Лера кинула разумное зерно.
- Ну, что ты, моя старушка, бурчишь? Ты же вон, какая у меня смелая и отважная - я с тобой не пропаду.
- Ещё раз припомнишь, что я старше тебя, укушу, - Лера больно ткнула мужа в бок, на что тот ойкнул, но продолжал довольно улыбаться.
В этот день они ещё не тронулись - обсыхали под долгожданным солнцем. Но на следующее утро рванули с утра пораньше. С первых же километров стали видны следы стихии – бурые потоки бушевали в каждом овражке. Речные долины были наполнены ревущей водой, несущей деревья с корнями. Ближе к Улан-Удэ количество машин на дороге умножилось и плотность транспортных средств выдавила путешественников на грязную обочину. И без того, они были облеплены разного грязевыми ошмётками с ног до головы.
Уже в городе стало ясно – катаклизм всё же приключился. Селенга, выскочив из берегов, подмыла и обрушила два моста, размыла городскую канализацию и смыла с набережной несколько зданий.
Въехав в город, ребята издалека увидели сливающиеся в безумном танце Селенгу и Уду, которые совместно залили прибрежный стадион и, мечась пенистыми валами, гнали в Байкал мутные воды, наполненные земными предметами. Жители были всклокочены и хмуры. Грозила инфекционная катастрофа. Виднелись многочисленные военные и полисмены, пресекающие многочисленные мародерства.
- Вот тебе и опасность от бурят, - подметил Юра, - стихия всё равно сильнее. – Он, будто не понимая, сложностей, которые касаются их непосредственно, с наслаждением впитывал буйство природы.
- Людям несчастье, а он радуется, - последовал укор от Леры.
- Лер, ну ты чего? Это ж, всего лишь на всего, укор от небесных сил (если угодно кому, Бога) за беспечное разбазаривание. Природа всегда права, я так считаю. Люди пешки. Не живут по законам, прут против воли чрезмерно, нарушают гармонию – будьте добры, принимайте наказание.
- Сейчас примем мы наказание – как на тот берег-то будем попадать?
- Сдаётся мне, нужно пилить до Байкала, а там по воде, куда получится.
Казалось, что таких «умных», как они, навалом, однако альтернативная дорога, шедшая на север, к озеру, прыгала через хлипкий теперь мостик и по правому берегу сочилась просёлочной и разбитой дорожкой. Основная масса «беженцев» закупорилась в тупике, а вместе с велосипедистами еле крались лишь джипы и матёрые грузовики. Поздно вечером, уже в темноте выползли к деревушке Оймур. Потыкались, потыкались гулко в тёмные дома и, уже отчаявшись, на краю деревни увидали светлое окно. В дом пустила пожилая пара бурят. Отвели, правда, место лишь в хозяйственной пристройке.