— Спасибо, Джимми. У кого есть что добавить? — Гриффин подождал. — Тогда подведем итоги. Вот что мы имеем: ящиксо святыми мощами, замаскированный под летательный аппарат, кого-то знающего, какой из безымянных клочков земли здесь и сейчас станет ископаемым песчаником недалеко от ранчо «Святой Спаситель» шестьдесят семь миллионов лет спустя, а также специфические сведения о том, что наблюдательная система «Птолемей» недавно устарела. И это приводит нас к тому, что…
— Что среди наших людей завелся агент креационистов, так называемый «крот», — сказала Молли.
— Не просто креационистов. — Для достижения пущего эффекта Чо сопроводила свои слова ударом трости. — Не садовых, или обычных, или повседневных креационистов, а глубоких!
— А в чем разница?
— Это те, что проповедуют возможность насилия. Проще говоря,убивают людей.
Минутное молчание. Все переваривали информацию.
— Итак, что нам стоит предпринять? — нарушил тишину Гриффин.— Мы сможем вернуться назад во времени и перехватить эту штуку в момент ее доставки? И можем ли мы схватить там нашего «крота», пока он не натворил чего-нибудь еще?
— За последние полгода у ученых не было ни исчезновений, ни необъяснимых отлучек, сэр. А ведь именно среди нихдолжен скрываться агент. Значит, не можем, сэр.
Молли бросила быстрый взгляд на Тома и продолжила:
— Я просмотрела все записи. Ничего нет о том, кто получил ящик, когда он прибыл, кто за него расписался. Его просто обнаружили во время инвентаризации. Поэтому мы считаем, что «крота» что-то спугнуло.
— Все проверено тщательно?
— Да, сэр. Прибытие ящика окружено стеной молчания. Кто-то — и я подозреваю, что это именно мы, — постарался изо всех сил, чтобы так и было.
— Упомянутого молчания достаточно, чтобы провести операцию? Я имею в виду, сможем ли мы втиснуться в этот промежуток времени?
Все невольно наклонились поближе к Молли, чтобы услышать ответ. Глаза их сверкнули. Даже Эми Чо приоткрыла рот.
— Да, — ответила Молли. — Я уверена в этом, сэр.
Когда были согласованы все планы, Гриффин отпустил подчиненных и направился в свой офис. Где бы он ни находился, офис всегда выглядел совершенно определенным образом, это было его жесточайшим требованием. Письменный стол именно здесь, а бар именно там. Текущие записи разложены по степени срочности и находятся в левом верхнем ящике. Основная документация — в левом нижнем. Бланки, формы и пачки облигаций в самом низу. От триаса до голоцена, где бы Гриффин ни оказался, он любил находить свои карандаши остро заточенными и там, где предполагал найти.
Сегодня он отлично поработал. В душе шевельнулось что-то похожее на удовлетворение. Затем Гриффин скользнул глазами по одной из текущих записей и ощутил, как желудок неприятно сжался.
Это было расписание лекций, которые звезды палеонтологии первого поколения должны прочитать палеонтологам поколений второго и третьего. Он всегда тщательно просматривал подобные бумаги, зная, как велик бывает соблазн поделиться запретной информацией со своим кумиром.
Третьим в списке лекторов шел Ричард Лейстер.
Среди слушателей заявлена Гертруда Сэлли.
Гриффин рванул ящик стола, выдернул оттуда бланк и начал лихорадочно писать распоряжение: «Всем руководящим лицам: третья лекция заявленного расписания временно отменяется. Все лица, задействованные в проекте, оповещаются, что Сэлли и Лейстер не должны иметь возможности…»
Сзади открылась и закрылась дверь. В комнате замаячила знакомая фигура.
— Сиди, сиди, — проговорил Старикан.
— А я и не собирался вставать.
Старикан прошествовал к бару и нацедил себе добрую порцию бурбона. Он поднял стакан к носу и вдохнул запах напитка, даже не пригубив его.
Затем взял недописанное распоряжение и порвал его в клочья.
Гриффин закрыл глаза.
— Почему?
— Ты опять доверяешь слухам. — Старикан аккуратно ссыпал обрывки на стол. — Иначе бы не старался держать этих двоих на расстоянии друг от друга.
— Да, доверяю. Я учитываю все, что может быть полезным. Если я хочу, чтобы все шло как положено, я обязан обращать внимание даже на слухи. Что еще мне остается делать?
— Уверяю тебя, это совершенно бесполезно. — Старикан поставил свой бурбон, чтобы достать из «дипломата» сложенный лист бумаги. — Прочти. Рапорт по поводу затеянного тобой расследования. Оно не поможет поймать вашего «крота». Тебе придется дать ему возможность действовать, пусть он себя обнаружит.
— Не надо загонять меня в какие-то рамки. Я должен иметь возможность маневрировать.
Старикан покачал головой.
— Сначала прочти это. А затем сделай то, что там написано.
Гриффин с неохотой развернул листок. Пробежав глазами половину написанного, он остановился.
— Здесь какая-то ошибка. У меня нет разрешения читать списки несчастных случаев.
— Ошибки нет. Я считаю, что ты к этому готов.
— Черт вас побери! — с чувством произнес Гриффин. Он не видел необходимости посвящать его в эту информацию и чувствовал, как наливается злобой. — Зачем втягивать в это меня? Большая разница — посылать людей в опасную ситуацию или посылать их на верную смерть!
— Не такая большая, как тебе кажется.
— Это самое настоящее убийство.
Старикан промолчал, да Гриффин и не ждал ответа. Он медленно дочитал рапорт до конца и, вздохнув, сказал:
— Так вот почему Лейстер ненавидит меня. Боже правый. Знай я раньше, я бы обошелся поласковей с бедным придурком.
— Такое случается.
— Потому что мы позволяем ему случаться.
— Случается, потому что случается. Мы не имеем права вмешиваться. И не делай вид, что не знаешь почему.
Старикан подошел к окну и открыл жалюзи. Гриффин заморгал от яркого предзакатного солнца. Снаружи практиканты с энтузиазмом толпились вокруг подъехавшего лендровера. Старикан показал на них своим так и не тронутым стаканом.
— Посмотри. Такие юные, энергичные. И ни один из них не имеет понятия, как хрупко его собственное существование.
Гриффин не ответил.
Старикан опять закрыл жалюзи. Гриффин сидел, ослепленный и ошарашенный.
— Они тоже умрут, раньше или позже. Все умирают.
— Не из-за меня. Черт побери, я этого не сделаю! Я голыми руками разорву всю вашу паршивую систему! Клянусь!
Но оба знали, что это только слова.
— Все умирают. И так много живущих пытаются об этом не думать.
Старикан опять поставил бурбон и открыл «дипломат». В этот раз он достал оттуда коричневый бумажный пакет и водрузил его на столешницу. Из пакета с грохотом выкатился какой-то предмет.
— Это тебе.
На столе лежал человеческий череп. Он явно пробыл в земле не дольше нескольких десятков лет. На одной щеке — симпатичное пятно зеленого мха. Недостает зубов.
У Гриффина пересохло во рту.
— Чей это?
— А ты как думаешь?
Старикан смял пакет и засунул его в карман. Затем осушил стакан, который держал в руках все это время, и направился к выходу. В дверях Старикан остановился и произнес:
— Memento mori [16]. Помни, ты тоже должен умереть.
Он тихо прикрыл за собой дверь, оставив Гриффина в ужасе глядеть на лежащий перед ним череп.
Его череп.
Пересекая территорию станции, Гриффин заметил студентку, которая этим утром вела экскурсию. Сейчас она помогала тащить только что пойманного велоцераптора от лендровера к открытым загонам, где содержались животные. Гриффин остановился посмотреть. Девушка-экскурсовод и еще двое студентов волокли зверя за специальный ошейник с торчащими из него шипами. Велоцераптор яростно отбивался, но грозные челюсти щелкали впустую, не задевая никого из обидчиков. Старший группы стоял рядом с электро-шокером в руке — на случай, если животное вырвется.
Девушка сияла от пота и возбуждения, улыбка походила на гримасу. Совершенно очевидно, думал Гриффин, что это один из самых волнующих моментов в ее жизни.
— Вы идете, сэр?
— Сейчас, Джимми. Ступай вперед, я догоню.
Он дождался, пока животное благополучно водворят в клетку, и приблизился к девушке.
— Вы неплохо поработали сегодня утром.
— А?.. Спасибо, сэр.
— Я имею здесь кое-какое влияние и хочу, чтоб вы знали: я буду рекомендовать вас на должность администратора. Конечно, нет никаких гарантий, но при должной настойчивости с вашей стороны я надеюсь встретить вас через несколько лет в роли руководителя департамента.
Девушка посмотрела на него в ошеломлении. Он положил ладонь ей на плечо.
— Продолжайте в том же духе. Мы гордимся вами.
Гриффин пошел прочь, стараясь не оглядываться. Мысленно он видел, как она сейчас поворачивается к первому попавшемуся из своих товарищей и спрашивает: «Кто это?» Как глаза ее расширяются от ужаса, когда она слышит ответ.
Иногда, чтобы достичь своей цели, необходимо лгать. Он ненавидел эту ложь.
4
КУКУШКИНО ГНЕЗДО
Станция Богемия: мезозойская эра, юрский период, верхняя юра (мальм), титонский век. 150 млн. лет до н. э.
Сэлли разбудило пение камптозавров.
Она вздохнула и, задев рукой сетку от москитов, потянулась на кушетке, но не поднялась. Сэлли всегда вставала с трудом,даже в такие дни, как сегодня.
Сегодня она собиралась изменить мир.
Никто не понимал, почему камптозавры поют. Сэлли считала, не имея, впрочем, никаких доказательств, что они делают это просто так, из чистого удовольствия. У нее были и другие смелые теории. Некоторые она опубликовала, об остальных говорила везде, где только можно. С младых ногтей Гертруда поняла, что в мире науки замечают, не сколько разты проиграл, но сколько раз выиграл. Одна большая удача полностью затмевает череду ошибок.
Поэтому она и пыталась доказать, что камптозавры поют, чтобы стадо держалось вместе. Что их песня — просто звуки, с помощью которых животные внушают друг другу уверенность, что все здесь и всё в порядке. Как бы озвучивая, таким образом, свое количество, они отпугивают хищников — брысь отсюда, держитесь от нас подальше, нас очень много. А может быть, динозавры так делятся друг с другом сведениями о вкусе и количестве съедобных растений.
Но в глубине души она была уверена, что это самые настоящие крики радости.
Снаружи зарокотал двигатель. Мимо ее палатки прошли двое, вяло переругиваясь по поводу филогенетической позиции сегнозавров. Кто-то ударил в гонг, созывая народ на завтрак. Как просыпающийся зверь, лагерь лениво потягивался, неохотно стряхивая с себя дремоту.
Перевернувшись на живот, Сэлли ощупала пол под кушеткой в поисках одежды. Наверное, стоит немного прибраться сейчас, пока день только начинается, — к полудню в палатке будет жарко, как в печи, а к вечеру, когда похолодает, она будет уже далеко. Но вообще Сэлли считала, что в жизни слишком много разных дел. Надо все время выбирать: потратить время на исследования или выбросить его, занимаясь домашним хозяйством.
Носки оказались достаточно свежими, чтобы проносить их еще день. Она восприняла это как хорошую примету.
Палатка-столовая была полна разговоров и запаха кофе. Сэлли взяла поднос и встала в очередь за сосисками и овсянкой.
Высмотрев пустой столик в дальнем углу палатки, она направилась туда, смутно надеясь, что Монк Каванаг проспал и она для разнообразия сможет побыть в одиночестве. Тщетно. Едва она принялась за еду, Монк плюхнулся рядом на скамью и включил магнитофон.
Историк был немолод, лыс и громогласен, с морщинистым лицом, напоминавшим папиросную бумагу. К лицу прилепились маленькие светлые усики. Каванаг приветствовал ее омерзительной ухмылкой, которую сам, по-видимому, считал очаровательной.
— Неважно выглядите. Не выспались, а?
— Почти всю ночь в полях, прямо как скаут. Только с той разницей, что у скаутов не бывает соседей по лагерю, приглашающих в свою палатку дружков и трахающихся до самого рассвета.
— Да ну? Кто ж это у вас там веселится?
Сэлли закрыла глаза и сделала большой глоток кофе.
— Не важно. На чем мы остановились?
— Вас попросили из университета.
— Господи! Мы обязательно должны вспоминать эту грязную историю?
— Что поделать, это часть нашей темы.
Четыре года назад Сэлли вляпалась в скандал из-за присвоения интеллектуальной собственности. Она спала со своим научным руководителем, человеком, который был более известен своими практическими изысканиями, чем преподавательской деятельностью, и некоторые его идеи нашли свое отражение в одной из ее работ.
— А он просматривал ваши черновики? — задал вопрос Монк.
— Конечно, просматривал. Точнее, мы просматривали их вместе, и в какой-то момент он разразился длинной речью и высказал все свои идеи по интересующей меня теме. Он сам связал их с тем, что писала по этому поводу я, и предложил мне их использовать.
— Поговаривают, что во время обсуждения вас застукали вместе в постели.
— Так и было. Но нужно знать Тимми, чтобы понять все правильно. Он сказал, что секс помогает ему сконцентрироваться. Я знаю, это звучит достаточно глупо, но я была молода и влюблена как кошка. Для меня он был чем-то средним между Чарльзом Дарвином и Иисусом из Назарета.
Монк подбадривающе закивал.
— Я и подумать не могла, что делаю что-то неправильное. Мысль, что идеи могут кому-то принадлежать, вообще не приходила мне в голову — я считала, что правда не принадлежит никому. И я честно пыталась показать ему окончательный вариант, но он только отмахнулся. Сказал, что верит мне. Ублюдок.
— Вас попросили покинуть университет, а в следующем семестре вы неожиданно вынырнули в Йеле [17]. Как это получилось?
— Я добилась встречи с руководителем и рыдала до тех пор, пока он не согласился сделать мне одолжение.
Сэлли засунула в рот сосиску и сжевала ее без остатка.
— Самый унизительный момент в моей жизни.
— Судя по всему, это был доктор Мартелли?
— Я поклялась себе, что больше никогда не буду делать двух вещей: плакать на людях и спать с палеонтологами. И я держу свое слово.
— Ну, вы еще молоды… Если я не ошибаюсь, вы много общались с Мартелли по Интернету. Он, можно сказать, стал одним из ваших учителей.
— И не только он. Я не хочу показаться нескромной, но, еще будучи подростком, я контактировала с доброй половиной палеонтологов с мировым именем. Боже, благослови Интернет.
— Прекрасно. А теперь проглядите, пожалуйста, это. — Монк положил листок бумаги рядом с ее тарелкой. — И скажите мне, если что-то не так.
Сэлли переложила ложку в левую руку и, продолжая есть, прочла:
«Любой из ее знакомых скажет вам, что Гертруда — просто подарок судьбы. Любой, кроме ее родителей. Когда ей исполнилось пять, девочка вырезала из атласа силуэты динозавров. Тогда же она сообщила матери, что за одного из них, по-видимому, выйдет замуж. В семь она закатила родителям истерику, так как они не согласились отпустить ее на раскопки в Китай во время летних каникул. Они вздохнули свободней только в старших классах школы, когда Гертруда обнаружила интересующие ее сведения в Интернете и погрузилась туда с головой, задавая сотни наивных вопросов и фонтанируя идеями. Одну из своих гипотез — о том, что динозавры вторично потеряли способность летать, — она отослала в научный журнал, когда ей исполнилось пятнадцать. К ее негодованию, статью не опубликовали. И к этому же времени Гертруда превратилась в баловня всего палеонтологического сообщества. В восемнадцать ее приняли в Чикагский университет, а в двадцать один она пострадала от серьезного научного скандала. В двадцать три, когда Гертруда Сэлли опубликовала сведения о своей находке — ископаемых останках пернатого текодонта, — к ней пришла слава, оказавшаяся, правда, кратковременной. Теорию, с восторгом подхваченную падкими на сенсации журналистами, ученые приняли весьма скептически. В двадцать четыре Гертруда повстречала Ричарда Лейстера, к которому прониклась мгновенной неприязнью. В двадцать пять ее пернатый текодонт был полностью дискредитирован, работа, в которой она раскритиковала книгу Лейстера, оказалась принята без особого энтузиазма, и Гертруда Сэлли, теперь уже не являющаяся самым юным экспертом по динозаврам, ощутила себя на грани провала».