Он прервался с целью поздороваться со мной.
– Эта нерадивая старая дева (так он звал мать-природу) снова взяла реванш. Только она не учла, что связалась с лучшим в городе губителем беспорядка!
– Зря она так с вами, – посмеялась я, отходя к гаражу.
На его черных воротах висел старый почтовый ящик с цифрой 69 – порядковым номером нашего дома, нанесённым золотой краской. От старости лет местами краска обсыпалась, и теперь девятка на номере больше напоминала тройку. Я подошла ближе и заметила в приоткрытом ящике торчащий уголок белой бумаги. Полагая, что принесли письмо от тёти Люсинды – маминой сестры, осведомлённой новым адресом, я приподняла крышку ящика и увидела там конверт из типографической бумаги, склеенный на скорую руку. Было удивительно, что на нём отсутствовали почтовые марки. В адресной строке синими чернилами подписано:
«Д. Ньюману
Сатис-авеню д. 63
Ситтингборн, Великобритания»
Охваченная волнением, я едва проглотила комок: письмо нагрянуло из прошлого и было адресовано покойному доктору Ньюману. Я покосилась на зловещий особняк, видимый сквозь ветки деревьев, и начала прикидывать, что могло таиться в глубине конверта: любовное письмо, затерявшееся во времени, или одна из угроз жителей города в письменном виде? На том мои предположения иссякли не только силой воображения, но и задорным голосом Клерка позади меня.
– Кстати, Эшли давно в школе. Наверно, заняла тебе парту.
– Очень мило с её стороны, – улыбнулась я.
Вышел отец, и я спрятала конверт в карман. Обоюдно пожимая руки, они обменялись жалобами на ночные неприятности, и минутой позже отец выехал из гаража. Я села в машину сама не своя. Касаясь пальцами запечатанного конверта, мне не терпелось добраться до школы и вскрыть его.
Школа на Брюэри-роуд терялась за домами из красного кирпича и заключалась в круг высоким железным забором. Ещё подойдя ближе к воротам стало ясно, что это обитель, в которой началась борьба святых начал и богохульства. Возле исписанных краской ворот, пестрящих надписью: «СВЕРГНЕМ DEVIL!2», стоял ученик неприятной наружности с больным видом и большими щеками, провисающими чуть ли не до плеч. Он лениво макал кисточку в банку с черной краской и также лениво избавлял сталь от скверной надписи вандалов. Не подавая смущенного вида, я повернулась к отцу. Он с тревогой наблюдал за движениями кисточки.
– Ты уверена, что мне не стоит поприсутствовать на занятии? – нахмурился он.
– Нет, пап, со знаниями я сама справлюсь.
– Ну хорошо, – отец поцеловал меня в лоб. – Удачи в школе!
Я проводила его взглядом из чистой сентиментальности, которая, надо полагать, облегчит переживания отца за мой первый учебный день. Он сел в машину, когда сзади подошла Эшли. Она выглядела с точностью как накануне, только взволнованней и в более опрятной форме.
– Пойдём скорее, а то опоздаем, – сказала Эшли, оглядев ученика у ворот с таким аскетичным равнодушием, что могло показаться, подобное явление непристойности здесь привычное, как обряд жертвоприношения у племен майя.
Мы двинулись к дверям, минуя школьную площадку с левой стороны и несколько кустарников в стиле криворукого топиария.
– Как думаешь, что означает надпись на воротах? – спросила я.
– Иносказание. Так поступают трусы. Они боятся Ферару и оставляют свои мелкие угрозы. А воевать в открытую у них кишечник не позволяет.
– В каком смысле? – я поглядела на Эшли, а она натянуто усмехнулась.
– В таком что кишка у них тонка! Директор, мистер Хопс, повсюду держит шпионов. От него ничего не ускользает. Потому виновники объявляются на следующий день и несут заслуженную кару, – немного помолчав, она изрекла совет. – Если хочешь прижиться в классе, придётся отвоевать место фаворитки у Молли Клифтон. В противном случае год здесь покажется тебе днями в психушке Ньюмана.
Я сжала в руке конверт с возмутительной мыслью скорее избавиться от компании Эшли. Для начала мне хотелось прочесть письмо без посторонних и только потом вынести сенсацию на людские пересуды.
– Столько разговоров вокруг этой Молли, – высказалась я. – Кто она вообще такая?
Слегка покраснев, Эшли пояснила, что Молли поддерживает в классе неоспоримый авторитет. Её отец – Джошуа Клифтон – суровой учредитель порядка усердно добивался места старшего инспектора и теперь, получив его за какую-то заслугу перед комиссаром, охраняет его свирепостью Цербера. Её мать – Ванесса Клифтон – который год трудится в издательстве «Old times» и несколько раз удостаивалась чести быть напечатанной в журнале «Inferno», где её лестный отзыв о слаженной работе полиции вдохновлял старшего инспектора на подвиги. Также она неоднократно поднимала вопрос о необходимости снести особняк Ньюмана, а на месте здания построить резиденцию известных литераторов. Пожалуй, она была единственной леди, неробеющей получить возмездие от проклятого дома. Однако, не смотря на отважность амазонки сторонников у неё насчитывались единицы.
Эшли прервалась, когда мы зашли в довольно мрачное здание с оштукатуренными серыми стенами, и в начале коридора нас обогнали две крайне неприятные с виду особы.
– Это Марта Фанего и Шейли Райс, – кивнула им вслед Эшли, и я проследила за её взглядом.
Ту, что Эшли назвала Мартой, несложно было различить в толпе. Она обладала высоким ростом и достаточно мощными бёдрами, не говоря уже о плечах. Ее крупный нос плавно переходил к пышным губам, а в мужеподобных чертах круглого лица виделась героическая отвага. Она была уроженкой испанского муниципалитета Кармоны и хвастала тем, что знает в совершенстве три иностранных языка. Семья Фанего перебралась в Великобританию, когда бизнес главы семейства пришёл на спад, и там, в Испании его не ожидало ничего, кроме тюрьмы за махинации. В Ситтингборне отец Марты содержал магазин автозапчастей и прослыл невероятным авантюристом; скрягой, который удавится за лишний потраченный цент. Мать Марты относилась к кругам аристократичного общества и без помощи прислуги не заваривала себе даже чай. Когда они наняли горничную, отец Марты долгое время бастовал против неслыханной роскоши, заявляя, что та обходится им, как вода Египту. Но непоколебимость матери семейства была неистощима. В отличии от матери Марта имела покладистый характер и всячески старалась походить на Молли; хотя первоочередно, после переезда у неё случилась дружба с темнокожей Шейли, три года назад прибывшей из Чикаго с тихой неприметной семьей.
Шейли предпочитала собирать волосы в два тугих хвоста на макушке и не сильно уступала по росту предыдущей. А кроме того, выглядела на пять лет старше своих шестнадцати. Красота не ходила в её достоинствах, поскольку крупная челюсть, смело выступающая вперёд, ужасно портила гармонию широко распахнутых глаз и довольно аккуратного носа. Шейли славилась метким ударом в бейсболе, и ходили слухи, что в считанные секунды она могла положить на лопатки любого мальчишку из школы, которые вообще считали разумным не иметь никаких дел с этими тремя, потому что отец Молли – офицер полиции.
– Рекомендую держаться от них подальше, – в завершение рассказа сказала Эшли. – Они на многое горазды!
Прозвенел звонок, волной разносящийся по коридору с призывом занять места в аудиториях. Учителя ещё не было, когда мы прошлёпали в кабинет с двадцатью тремя охотниками до знаний. Словно по игровому полю шахмат, согласно отработанным позициям, ученики разбрелись по кабинету, прежде всего занимая последние ряды. Они развлекались в нарды, а ученицы разбились на мелкие кучки у окна и второго ряда, где все – в том числе Марта и Шейли – с замиранием слушали стройную грациозную особу. Её белокурые волосы переливались жемчугом, а одежды выглядели как нельзя выгодно на фоне остальных. Наше вторжение в класс отвлекло их от этой особы, и та, не скрывая недовольства, высокомерно повернулась к нам. Её голубые глаза теснили злобой. Вся захватывающая храбрость Эшли куда-то испарилась. Она робко засеменила к первой парте и села, доставая необходимое для урока. Я последовала за ней, догадываясь, что та белокурая особа и есть Молли Клифтон.
– Эй, Митч, – с открытым пренебрежением воскликнула мисс Клифтон. – Почему не здороваешься? Обзавелась новой подругой и на старых наплевать?
– Привет, Молли, – выдавила Эшли и, опустив глаза, нервно распахнула учебник.
– Надеюсь, на этот раз не будет осечек в решении самостоятельной работы? – добавила Молли, подойдя к нашей парте.
– Не будет, – чуть слышно ответила Эшли.
– Что ты там бубнишь себе под нос? – с презрением выдавила Молли, поглядев на меня, а затем снова на Эшли.
– Не будет, обещаю! – чуть ли не взмолилась Эшли.
Я подивилась, с каким упоением затихли окружающие даже на задних партах, и до конца было не понятно, что они испытывали к ней: великое почтение или невообразимый страх. С виду она располагала внешностью отличницы, агрессивной лишь до оценок, не более. У неё был мелодичный голос, не внушающий плохого, а также миловидные черты дочерей богатеньких нуворишей или банкиров. Школа на Брюэри-роуд не являлась престижем тех районов Ситтингборна, стало быть, для людей с утонченными вкусами и немалым состоянием есть выбор куда лучше. Однако, определяющим достоинством этой школы являлась её малочисленность, потому здесь было легче наводить порядки, чем в престижных школах, где таких, как Молли, предостаточно на каждом углу. В первые моменты я не испытала к Молли неприязни или наоборот – ярой дружеской симпатии, скорее, она породила во мне пустой интерес, вызванный опередившей её саму репутацией из уст Эшли.
Молли вернулась к своей парте, когда вошёл учитель математики – Эдвард Прескотт – коротконогий щуплый старичок с плешью на макушке и очками во всё лицо. Серый костюм, обладающий всеми качествами вчерашнего платья Эшли, сидел на нём мешком, и, казалось, пиджаку было не за что зацепиться – короткие плечи мистера Прескотта чуть ли не проваливались в грудную клетку. Я поняла, что учитель испытывает страсть к табаку. О том было несложно судить по желтой коже скрюченных пальцев: указательного и среднего, и шлейфу сигаретного дыма, что тянулся за ним.
Он положил на стол блокнот, учебники, оглядел класс и вспомнил, что появилась новая ученица. У него была нарушена артикуляция, и каждое сказанное им слово напоминало лепет уставшего пьяницы. Не располагая ни даром красноречия, ни желанием выглядеть душевным, он довольно сухо представил меня остальным, и вскоре началось скучное занятие. Я копошилась на стуле, выжидая момент улизнуть из кабинета, чтобы наконец утолить взыгравшее любопытство. Когда мистер Прескотт закончил лекцию и приступил к новой теме, я попросилась выйти. Его сильно разозлило, что я прервала его на слове «интеграл», которое удавалось ему меньше всего. Но всё же, сдержав порыв гнева, явно выраженный на его лице алым румянцем, он молча указал на дверь, и я быстро покинула класс.
В коридоре бродила временная тишина. Я пролетела несколько кабинетов и очутилась в западном крыле, где находился туалет. Закрывшись в кабинке, я достала конверт и бросилась читать. На удивление, содержимое письма имело далёкие представления о личной переписке. Оно состояло из нескольких печатных листов, где прописывались немалые финансовые счета, словом – таблицы из голых цифр, а в конце страница с названием пород кошек двух-трех месяцев от роду. Ничего не понимая, я сунула письмо обратно в карман и вернулась в кабинет.
Мистер Прескотт раздал листы проверочной работы, и по мере получения заданий ученики обречённо склонили головы над ними. Я увидела, как Эшли отложила свой лист и принялась решать мой вариант.
– Что ты делаешь? – недоуменно спросила я.
– Мне надо успеть сделать задания для Молли, – прошептала Эшли.
– Тогда ты не успеешь сделать свои и провалишь проверочную.
Эшли бросила на меня скорой взгляд безысходности.
– Кэти, если я не выполню работу за Молли – я пропала!
Она опустила голову, напряженно подпирая её рукой. Меня поражало, как быстро она справлялась с работой. Я тоже склонилась над листами, но ни одна мысль, посвященная математике, не бродила в голове. Я думала о письме, присланном мистеру Ньюману и приходила в волнение от догадки, что его содержимое является запоздалым счётом времен работы доктора в особняке. Смущала только дата: год, подписанный внизу третьего листа, числился 2001, тогда как мистер Ньюман погиб двадцать лет назад. Фирма, поставляющая живой товар психиатру, осталась в тени: никаких названий и обратных адресов в конверте не нашлось. Увлекаемая вдаль рассуждений я выполнила только половину заданий.
Спустя полчаса мистер Прескотт шаркающими движеньями обошел ряды и собрал работы. Пока он прилежно корпел над проверкой, изредка качая головой от недовольства, я шепнула Эшли.
– Помнишь, вчера ты рассказывала о доме Ньюмана?
Эшли быстро кивнула.
– Сегодня я нашла в почтовом ящике письмо, адресованное ему.
Карие глаза Эшли превратились в круглые сверкающие монеты.
– И что в нём было?
Пытаясь унять эмоции, я посвятила Эшли в подробности, и по мере изложения её глаза пристально смотрели на меня. Дважды окликая нас, мистер Прескотт грозился выставить за дверь, если мы не закончим неуместные беседы. Эшли переваривала услышанное несколько минут, мне даже показалось, она не моргала от страха.
– В параллельном классе учится Синди Викс, – после изрядной паузы шепнула Эшли. – Она давно увлекается мистикой, гаданьями и всяким таким. Наверняка она и о доме знает больше меня. Стоит поговорить с ней.
Предчувствуя скорое разоблачение истории, я кивнула Эшли в знак согласия и до конца урока не думала ни о чём, кроме Синди и что она поведает. Во время перемены нам удалось оторваться от свиты Молли Клифтон, донимающей Эшли и полностью игнорирующей меня, и договориться с Синди о встрече на Сатис-авеню вечером.
После перерыва мистер Прескотт вялым голосом огласил результаты. Как и ожидалось, Эшли провалила проверочную, а Молли, не взирая на две ошибки, получила высший балл. Негодуя, я обернулась на Молли. Она наслаждалась похвалой учителя, блистала ровными зубами и рассыпалась в высокомерных взглядах, даже на тех, кто поклонялся ей, как идолу. Эшли угнулась над учебником, когда мистер Прескотт отчитывал её, удивляясь плохому результату.
– Я разочарован, мисс Митч! Если так пойдёт и дальше, можете забыть о рекомендациях в Оксфорд.
Я кипела злобой, едва сдерживаясь, чтоб не открыть учителю правду. Эшли, робко посмотрев мне в глаза, словно догадалась о моих благих намерениях и испуганно покачала головой; мне пришлось смириться.
Спустя некоторое время Эшли и я покинули здание школы и встретили на порогах Молли и двух её подруг. Они сверкали каверзными улыбками, опираясь руками на мраморные перила лестницы. Я поняла, что они ни спроста здесь оказались, а их радостные лица – знамение беды. Без особых предисловий мы намеривались пройти мимо, но они встали непробиваемой шеренгой, и путь к отступлению лежал через их тела.
– Митч, я едва не опозорилась во второй раз, – с издёвкой сказала Молли. – Признайся, ты специально допустила ошибки, чтоб меня подставить?
Эшли едва дышала, её лицо посерело, покрываясь красными пятнами. Не своим, заикающимся голосом она тихо промямлила.
– Нет. Я не хотела.
– Ты ведь впредь будешь внимательней, Митч, не правда ли? – переспросила Молли, вцепившись пальцами в её худосочное лицо.
Меня одолела злость.
– Оставь её в покое, Клифтон! Не нравится результат – решай сама.
– Кто это у нас заговорил? Сиротка из Лондона!
Эшли дёрнула меня за рукав куртки в напоминание не обострять обстановку. Но я и не думала сдаваться.
– Предупреждаю последний раз, или пожалеешь! – выпалила я.
Молли вздорно рассмеялась, и, следуя её примеру, Марта и Шейли тоже.
– Нет, Чандлер, это ты пожалеешь… Ни в одном кошмарном сне тебе не могло привидеться такое!
Я взяла Эшли за руку и силой протиснулась между Молли и Шейли под звуки их коварного смеха. Эшли ещё дрожала, когда мы миновали перекрашенные ворота школы, такие же чёрные, как души царства Аида. На её лицо легла краска мертвецов. Она высвободила свою руку из моей и остановилась.