Прямиком по дороге проехал мотовездеход. Им управлял парень в чёрном шлеме с темными стеклами, через которые, пожалуй, не увидишь даже яркий свет. Его голова была повернута в мою сторону, и у меня сдавило грудь от страха, что этим парнем был Лео Ферару. Он приостановился на миг, и мне стало неловко от ощущения его пристрастного взгляда. Мысль, что под шлемом скрывалось уродливое лицо или слой чистого красного мяса с белыми прожилками, ужасала меня. Пару раз он поднажал на рукоятку руля, заставляя мотор разрываться насаждающим рёвом; шины засвистели по асфальту, и в серо-голубом дыму вездеход рванул вперёд. У меня зашлось сердце, а мысли – одна страшней другой – лишь подгоняли скорее оказаться дома. Тревожимая странным поведением сына Каллена Ферару я побежала назад по Сатис-авеню.
Обратный путь показался бесконечно долгим. До соседского дома было рукой подать, когда мне под ноги бросился тощий котенок иссиня чёрного окраса. Он был настолько прытким, что за его движеньями нельзя было проследить. Восстанавливая дыхание, я остановилась, а котенок принялся овивать мои ноги.
– Эй, откуда ты такой взялся?
Котенок протяжно замяукал. Я наклонилась к нему и в свете фонарей разглядела его глаза: один был насыщенно голубого цвета, а другой – светло-смарагдового; при этом зрачки, тёмные, как пропасть, по форме ничуть не уступали кольцу. Он вырвался из рук и, ловко прыгая вокруг меня, пулей взобрался на верхушку каштана и за тот же миг спустился обратно к ногам. Его щуплое тело как будто составляли амортизаторы и пружины, при помощи которых он проворачивал акробатические трюки. Он снова прошмыгнул под ногами и пустился впереди меня по мглистому тротуару. Я побежала за ним вдогонку. Но чем быстрее бежала я, тем скорее мчался он. В погоне я выдохлась и перешла на шаг, а когда огляделась – поняла, что гналась за ним три квартала.
Поздний вечер обратил Ситтингборн в царство теней, ползущих от деревьев, померкших зданий и разгорающихся фонарей. Передо мной открывалась шеренга кустов, отделяющих тротуар от линии домов, что следовали один за другим, как на Сатис-авеню. В окнах не брезжил свет, и дома выглядели безжизненными.
– Видишь, куда ты загнал меня, Торнадо? – я усмехнулась сама себе. – По-моему, не плохо звучит: Торнадо! А, мой быстроходный друг?
Пока я разговаривала с котом, притихший тротуар озарился дальним светом неподвижных фар. Они затаились в пределах газона у дома № 105. Торнадо издал визгливое «мяу», а я, ослепленная до рези в глазах, прикрылась ладонью и сквозь пальцы старалась разглядеть, кто находился впереди, в шести футах.
– Зачем ты пришла? – спросил голос из темноты неосвещенного двора.
– Кто вы?
– Я живу здесь. Тебя учили отвечать вопросом на вопрос?
– А я ничего не вижу по вашей вине, потому мой вопрос важнее вашего.
Фары потухли, а в моих глазах ещё мелькали прозрачные круги. Пока я избавлялась от них, из перины свинцовых облаков выбралась луна и пролила свою милость на окрестные улицы и летаргичные здания. Впереди находился гараж, а у закрытых ворот неподвижно стоял мотовездеход. На нём, скрестив руки, сидел тот самый парень в шлеме.
– Мне следует повторить вопрос, или ты ответишь? – его голос раздавался далёким отзвуком.
Моя испуганная душа сжалась, и я никак не могла заставить себя произнести ни слова. Стоя, как вкопанная, я с великим усилием вдыхала холодный воздух.
– Ты что меня боишься? – уточнил он.
Я приоткрыла рот, но ответ растворился в горле. Из меня выходили непонятные звуки отчаяния, и тогда самое разумное, что пришло на ум – бежать, как можно скорее. Не глядя по сторонам, без затеи обернуться, я помчалась вперёд, а моё сердце вырывалось из груди. Пятнадцать минут пронеслись каруселью неумолимого страха, и только закрыв входную дверь своего дома, я могла продышаться и усмирить стук перепуганного сердца.
Той ночью меня одолели кошмары. Лео Ферару снял шлем, появилось багровое лицо, лишенное кожи, которой некогда касалось пламя адских чертогов. Алая кровь сочилась сквозь поры и капала вниз, а из глубоких шрамов, исчертивших лоб, выпадали белые черви. Просыпаясь в бреду, я подскакивала в кровати, мокрая и задыхающаяся, и смотрела на часы. Минуты шли медленно. Я снова ложилась, стараясь не думать о Лео. Но болото злых видений вновь поглощало меня. Всё повторялось снова и снова, пока рассвет не положил ночным страданьям конец.
4
Не ведая покоя с утра, школа на Брюэри-роуд била «в колокола»: возле порогов почтового отделения найдено мёртвое тело Дэвида Кокса. Газета «Weekday Sittingbourn» переходила из рук в руки взволнованных учеников, пугая заголовком «Спокойствие под угрозой». Я подошла к гудящей толпе у окна в коридоре и взяла один экземпляр свежей газеты. Короткая статья констатировала факт убийства сына почтальона, но подробности происшествия не излагались. Снизу статьи находилось обращение старшего инспектора Клифтона к очевидцам. Слогом удачной прозы он призывал бдительных неравнодушных людей общими с полицией усилиями наладить порядок в городе. Автором статьи была мать Синди – Джоанна Викс. Я свернула газету и положила на место, размышляя, где может находиться Синди. Меня охватило смятение, а разум представлял картину, где посреди холодной улицы валяется беззащитный и мертвый Дэвид Кокс. Его мечты померкли, как и дивный свет его бледно-зелёных глаз, а будущее осталось во мгле незавидного настоящего.
Разыскивая Синди, я шла по коридору, видя, как тут и там о случившимся перешептываются вполголоса и всякий, кто взирал на фотографию молодого привлекательного парня, не скупился на слова сочувствия такому горю.
После непродолжительных поисков я наткнулась на Эшли и Синди в холле пустой столовой. Они рыдали в два ручья и даже не удосужились поднять глаза, когда вошла.
– Как жаль парня, – грустно причитала Эшли.
– Он погиб по нашей вине, – бормотала Синди, утирая слёзы платком.
Я поспешно закрыла дверь в столовую и села за круглый стол напротив них.
– Говорите тише! Нас могут услышать. Как это вышло? Кто-нибудь знает подробности?
– Дэвид шёл на работу, и возле почтового отделения его убили одним ударом ножа в сердце. Ужасная трагедия!
На какое-то время водворилось молчание. Мы думали, изредка обмениваясь взглядами отчаяния, а тишина обрывалась, лишь когда Синди сморкалась в платок, вознося глаза к потолку. Эшли была белее снега, а её лицо тонуло в пантомиме ужаса.
– Что если мы следующие?… – прошептала она. – Всё, что связано с Ньюманом – проклято!
– Эш, перестань! – твёрдо сказала я. – Да мало ли несчастных случаев в жизни? Не думаю, что во всех повинен обветшалый дом. К тому же доктор Ньюман умер, а мёртвые не приносят вреда – живые куда опаснее. Наше поведение выглядит подозрительно, уж если о ком и не стоит забывать – так это о Молли, которая с радостью нашепчет о нас своему отцу.
– Ты же сама видела, как сильно испугался мистер Вупер, – напомнила Синди. – Зря мы в это впутались! Не сносить нам головы!
Мне пришлось потратить не меньше десяти минут на успокоительные речи. Однако, даже внеся туманного покоя в растревоженные сердца, мимика их лиц кому угодно дала бы повод подозревать нас в чём-то немыслимом. Эшли была перепугана настолько, что буквы путались в словах, произнесенных ею. Синди, прекрасно знающая толк в борьбе со стрессом, принялась уничтожать запас сэндвичей из рюкзака. Когда с ними было покончено, она достала упаковку мятных конфет и, протягивая нам, бесцеремонно спросила:
– Рондо?
На что в ответ получила укоризненные взгляды тех, у кого любая еда от волнения вызывала тошноту. Наши общие рассуждения зашли в тупик, когда раздался звонок. Мы покинули столовую и разбрелись по классам; Эшли вошла первой, а я за ней.
Посредине кабинета за учительским столом сидел преподаватель, встречающий нас мучительно долгим взглядом. Его глаза, родственные тьме, силой остановили меня в дверях. Именно таким я и представляла себе Каллена Ферару: высоким, худосочным; с чёрными, как уголь, неряшливыми волосами, что нагло свисали до плеч. На его лице застыла жизнь – никакой мимики, никаких эмоций, кроме презрения, а в каждую черту легла тень печали и суровости. Чёрная мантия ниспадала на пол водопадом блестящего атласа, а тёмный костюм походил на сутану. От его поистине колдовского вида меня бросило в дрожь.
Он пристально наблюдал, как я шагнула к парте и села рядом с Эшли. В воздухе установилась тревожная тишина: притихли все, не исключая Молли Клифтон. Сложив руки на столе, она не поворачивала головы. Учитель Ферару по очереди, медленно оглядел напряжённых учеников, заканчивая круг мной. Мои глаза опустились, когда он резко встал, подошёл к парте, где сидела я и Эшли, и навис телом над моей головой.
– Мисс Чандлер, по какой причине вы опоздали?
Он проговаривал слова с поразительной четкостью, особенно протягивая окончания. Вероятно, английский язык он изучал компромиссно, не забывая румынской манеры произношения. Его низкий голос внушал страх и величие. И я с трудом выдохнула, поднимая на него наигранно вызывающий взгляд.
– Мы вошли по звонку, сэр. Разве это считается опозданием?
– Тсс… – он поднёс к моим губам грубый указательный палец, пахнущий серой, не прекращая буравить моё лицо тьмой своих глаз, перед которыми невозможно соврать. Они будто просвечивали разум и тело насквозь.
– Запомните, мисс Чандлер, в этом кабинете вопросы задаю только я.
Он снова обвёл взглядом класс, затаившийся жертвой, что чует рядом охотников.
– Приступим к занятию.
От сильного напряжения к моим вискам прилила кровь. Пока он изъяснял тему, никто не смел пошевелиться. Я не могла думать ни о чем, кроме шелеста скользящей по полу мантии и глазах могильной темноты, принадлежащих учителю. Чудилось, будто мои мысли, тяжёлые и бесформенные, навек закрылись в плену головы, и сосредоточиться в присутствии Каллена было бы настоящим прорывом в сфере мышления. Часто его взгляд, полный ненависти и высокомерия, останавливался на мне, заставляя отвести взор и свято поверить слухам, овивающим его противоречивую фигуру, словно лианами; поверить, что именно он превратил собственного сына в монстра с расплавленным лицом и телом, которое тот тщательно скрывает.
Наблюдая гнетущую атмосферу в классе, стало очевидным, что уроки Каллена были единственными, где дисциплина служила образцом прилежания, и где Молли самостоятельно показывала уровень своих знаний. Она стремилась заслужить похвалу и весь материал, задаваемый на домашнюю подготовку, учила наизусть. Другие тоже не отставали в стремлении проявить себя, и классные работы выполняли с честью и достоинством, ни одной минутой не помышляя прибегнуть к помощи подручных средств. К тому же в течении урока Каллен мерил шагами кабинет, вездесущим оком держа учеников в треволнении.
Однако при всём старании класса угодить учителю, Ферару скупился воздать сторицей за рвение, достойное быть замеченным. Вместо того он при всяком удобном случае не забывал упомянуть, что школа – сборище тупиц и лентяев, не способных к познанию и совершенствованию того, чем безвозмездно одарила их природа. Страх перед ним был незыблем. Даже когда занятие подходило к концу, и по коридору разносилась трель спасения, все сидели неподвижными статуями до тех пор, пока учитель Ферару, с отвращением забирая литературу со стола, ни удалялся, волоча за собой фату чёрной мантии. С его уроков ученики выходили на год старше под гнётом переживаний, с лихвой внушаемых Калленом.
Мои мысли стали осязаемы лишь на перемене и крутились вокруг гибели Дэвида Кокса. Я понимала, что необходимо соблюдать осторожность, но всеми фибрами души желала узнать, кто скупает котов у мистера Вупера на имя покойного Ньюмана. Чередой разъяснений я убедила Эшли в надобности снова посетить зоомагазин и расспросить продавца о письме поподробнее. Но наши планы нарушил непредсказуемый поворот.
Целый день Молли и её подопечные игнорировали нас: не привязывались, не произносили слов в адрес Эшли и обходили нас стороной. Мы тихо ликовали в душе. Но ликование стремительно рассеивалось, как только Молли украдкой, но торжествующе глядела на меня, оставляя на губах след коварной улыбки. Они перешептывались, и я никак не могла усмирить интуитивного предчувствия передряги, из которой нельзя выйти с добрым именем и непоруганной честью. Я поделилась своими опасеньями с Эшли, но та верила тому, что видит, а не чувствует.
– Нечего тут думать, Кэти, они просто тебя испугались. Наконец-то нашёлся человек, указавший им, где их место! – с гордостью говорила Эшли, похлопав меня по плечу.
Я отвечала Эшли тихим взглядом. Предубеждение, что вскоре небо обрушится проклятиями благодаря нашей беспечности оправдало себя сразу, как я вышла из школы.
Эшли осталась на тренировку по шахматам, и мы договорились, что дождусь её на волейбольной площадке. Спустившись по каменным порогам с закрытыми перилами по бокам, я свернула к площадке, где не было ни одной души, а тем временем кто-то метнулся из-за угла и заломал мне руку. Я стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть, а когда обернулась, увидела карающий бич Молли Клифтон – темнокожую американку Шейли. Она оскалилась, как дикий зверь, с кровожадностью в сморщенном носе.
– Пришёл день расплаты, сиротка! – протянула Шейли.
Стараясь вырваться, я собиралась ей ответить, как вдруг почувствовала сильную боль в затылке, такую, что в глазах посыпались искры. Кругом потемнело, и я поняла, что падаю на чьи-то руки.
5
Вечер опустился на землю, когда я стала приходить в сознание. Голова нестерпимо болела, а по спине полз холод сырого кладбища. Затем обрушился тумак по лицу, следом ещё один, и третий окончательно привёл меня в чувства. В плывущих предметах я пыталась сориентироваться, но поняла только, что лежу на студёных плитах на улице. За волосы меня держала Марта, а обрушивала силу неженских кулаков Шейли, присевшая на корточки. Что-то тёплое упало мне на подбородок и руку, снова и снова – это были капли крови с моей разбитой губы.
– Очухалась, сиротинка! – воскликнула Молли, кружа надо мной, словно гриф над трупом. – Ну? Осталось ещё желание грубить?
Марта и Шейли зловеще хохотали. Я оторвала губы, прилипшие друг к другу. Но произнести ничего внятного не сумела: рот был полон крови. Пока я сплевывала её, Молли продолжала злорадствовать.
– Посмотрим насколько ты смелая. Осмотрись хорошенько вокруг. Что ты видишь?
Повинно подняв голову, я оглядела рассеянную темноту. Перед глазами был особняк доктора Ньюмана. Лунный свет падал на стены, истерзанные часами одиночества и духом присутствия в них загубленных душ. Мы находились у тяжёлых дверей с узором могильных оград, простирающихся вверх на семь футов. Витражные стекла с изображением девяти кругов ада по Данте помутнели и кое-где потрескались. Особняк устремлялся в небо четырьмя этажами безжизненных окон, казалось, молящих прощение за то, что некогда творилось внутри. Вся его мрачность обдавала дыханием смерти. Над крышей его безмолвно парили чёрные вороны. У меня перехватило дух. Я была напугана мыслью, что Молли Клифтон и её бессердечная команда уготовили мне. Но показывать свой страх я не помышляла.
– Чандлер, что скажешь? Тебе страшно? Представь внутри гору неубранных трупов, воняющих хуже трущобной дыры. Забавно будет положить тебя к ним на всю ночь и заставить смотреть в приоткрытые глаза мертвецов.
Она зловеще расхохоталась, и лихорадку смеха подхватили остальные.
Но громкие голоса потревожили сон утомленного дома. Десятки чёрных воронов, кружащих в поднебесье над крышей, издав карканье не менее зловещее, чем хохот Молли, оставили особняк и полетели прочь, теряясь в медном отсвете неполной луны. Оторопевшие мучители задрали головы вверх.
– Какова… чёрта? – протянула Марта, не выпускающая из рук мои волосы.
– Здесь кто-то есть… – неистово прошептала Шейли, поднимаясь в полный рост.
Молли намеривалась что-то добавить и осеклась. В непосредственной близи, прямо за спиной Шейли раздался скрип несмазанных петель: пронзительный, берущий за душу; в привычной тишине он казался оглушительным. Железная дверь плавно покатилась вовнутрь, скрывая в темной полоске дверного проёма силуэт и лицо стоящего за ней. На какое-то мгновение мы приросли каждый на своём месте, а глаза выдавали весь ужас, в котором мы были на равных. Дом доктора Ньюмана ожил. И тот, кто находился в сумрачной тени за дверью: будь он живой человек или мертвец, восставший из пепла, топтал нашу смелость одним своим незримым присутствием. Я тут же забыла о боли, сковывающей лицо и голову; забыла об угрозах шайки – ведь то, что хранилось за этими стенами, было куда опаснее Молли Клифтон и всех её гадких замыслов.