– Дружба с психологом?!
– Кэти, у меня нет иного выхода, я не справляюсь с тобой! Один день для меня черней другого. Господи, как быть дальше? Ты не доверяешь родному отцу и до сих пор не потрудилась объяснить, где пропадала, и что с тобой стряслось?!
В глазах отца блестели слезы, бойко подавляемые им. Обдумывая ответ, я понимала, что правда принесёт ему только переживания – добровольно на это подписать его не могла.
– Ничего не случилось. Я просто упала, когда уходила из школы.
– Она просила не давить на тебя, но сколько ещё ты будешь отмалчиваться?
– Значит, теперь ты живёшь по её указке?!
– Она предупреждала, что ты будешь юлить, нападать и не скажешь правды. Кэти, я так разочарован!
Отец силился сделать суровый вид строгого родителя, но его сдвинутые брови смотрелись не угрозой, а неудавшейся мимикой трагика.
– Я ухожу на работу. Надеюсь, сегодня ты будешь лучше смотреть под ноги, чтоб не упасть.
Он отнёс пустую посуду на кухню, а я сидела, ругая себя за проявленную дерзость, и в знак подтверждения самых ужасных опасений взглянула на фотографию мамы. Она стояла не там, где обычно; отец снова рассматривал её утром, обращаясь к покойной Скарлетт за незримым советом. Мой отец не был сумасшедшим, но я знала, что так ему легче.
Я сходила за рюкзаком и стала одеваться, а когда взяла куртку с крючка, из неё выпал невскрытый конверт, найденный накануне в почтовом ящике Ньюмана. В адресной строке аккуратным каллиграфическим почерком подписано:
«Джону Ньюману
Сатис-авеню, д. 63
Ситтингборн, Великобритания»
До крайности взволнованная, я скорее распечатала его. Слова, что прочла там, были выведены медленно, рукой неторопливой, но уверенной. Казалось, автор письма ни один год нёс в душе траур насущного бытия, и та пустота пропитывала рукописный текст несправедливой безысходностью. Там значилось:
«Дорогой Ф. К.!
Я долго не решалась, но всё же пишу тебе в надежде на милость… Разве существует худшая кара, чем вечная разлука с вами!? Не устаю повторять, что полностью осознала свою вину. Поверь, что муки, пожирающие моё существо, столь невыносимы, что долго мне так не прожить. Я обливаю слезами подушку день за днём, ночь за ночью, проведённые вдали от вас, а каждый вдох приносит только страдание. Возможно, отвергая меня суровой опалой, ты ищешь способ забыть о предательстве, необдуманно совершенном мною. Но я молю, подари мне прощение! Отныне нет тяжелее исповеди, чем перед тобой. Прошу, дай мне свой ответ.
Навеки твоя, Л. Д. Ф.»
Я оторвала глаза от письма, удивляясь, что его содержимое посвящалось вовсе не умершему доктору Ньюману. Кто-то осознанно подписывал адрес особняка, зная, что письмо попадёт в руки некоего Ф. К., который по всей видимости обитает там; и, возможно, именно неизвестный Ф. К. спас меня от Молли, занеся в дом Ньюмана.
В прихожей появился отец, и я оживилась.
– Я думал, ты уже ушла.
– Да, ухожу, – я спрятала письмо в рюкзак, улыбаясь такой широкой улыбкой, что едва хватило лица, чтобы в полной мере её продемонстрировать. Но отвлечь отца при помощи хитрости не удалось. Он лишь пристально поглядел на меня, а затем на рюкзак.
– Что там у тебя?
– Ничего, пап, пособие для проверочных.
– Шпаргалки? – изумленно поправил он, не понимая к чему придумывать изворотливые понятия к существующим школьным словечкам.
– Да, они самые.
Отец неодобрительно покачал головой, но ничего не добавил и, одев пальто и ботинки, вышел из дома, а я за ним.
Утро выдалось солнечным, но холодным. Изо рта поднимались клубы тёплого пара, и туман постепенно рассеивался. Отец выехал из гаража, а я зашла к Эшли, чтобы вместе отправиться в школу. Она встретила меня изумленными глазами.
– Боже, Кэти, что с тобой случилось?!
– Расскажу по дороге, надо заскочить в зоомагазин.
Эшли была напуганной. Она быстро оделась, взяла рюкзак, и мы скорым шагом побрели по мокрому тротуару. Ночью прошёл дождь, и с голых веток свисали прозрачные капли, изредка падая на наши головы. Я вкратце поведала о происшествии, при этом интуитивно умолчав о Лео. Эшли бледнела на каждом услышанном имени Клифтон.
– Ведь я говорила, Кэт, с Молли лучше не связываться!
– Я её не боюсь. Она труслива, как лань. В том доме кто-то есть, понимаешь?
– Только не говори, что ты снова пойдешь туда?! Дело набирает оборот, это становится опасным! Я напугана, Синди тоже. Она больше не хочет принимать участие в этом. Я сторонюсь её позиции. Тот дом; сын почтальона; женщина с письмами отчаяния; неизвестный, затянувший тебя в особняк; продавец в зоомагазине – они связаны одной веревкой, и они не горят желанием, чтобы об этом кто-либо узнал. Кэт, давай сделаем вид, что ничего не было, и просто пойдём в школу!? Да и, в конце концов, извинись перед Молли.
– С какой стати? – возмутилась я.
– Она не оставит тебя, глупая! А я не смогу тебе помочь. Никто не сможет тебе помочь, даже мистер Чандлер. Ведь отец Клифтон – один из главных людей в полиции.
Я сочувственно посмотрела на Эшли. В её жалобных речах была соль правды. Молли Клифтон не хвастала отвагой, но её авторитет в классе мог доставить забот и без участия рукоприкладства. Эшли тащилась угнувшись, словно подобная поза сумеет послужить защитой от напастей, свалившихся на неё отчасти по моей вине. Мне почудилось, она сильнее похудела, и её тело больше подходило на мешок костей, обтянутый кожей. Её истерзанный переживаньями вид давал все предпосылки мистеру Митчу задуматься связать Эшли узами дружбы с психологом Лорой – подругой, которую выбрал для меня отец. Осуждать Эшли было бы глупо. Я уверена, будь у нее более крепкие нервы, она бы ни за что не отступила. Но теперь, видя, как запутанная история выпивает из нее жизненные соки, я твёрдо решила действовать одна.
На перекрёстке мы разминулись.
– Ты уверена, что правда стоит того, чтобы нажить себе кучу проблем? – уточнила Эшли, с испугом посмотрев мне в глаза.
– Встретимся в школе, Эш, – сухо обронила я.
Чтобы сократить путь, я побрела по влажной траве через дворы. Вялым течением люди тянулись по сырым тротуарам, а следом по улицам открывались витрины магазинов, аптеки и булочной.
Ещё издали я приметила закрытый зоосалон. Опущенные жалюзи сохраняли тайну внутренней обстановки магазина. Вывеска с режимом работы твердила, что мистер Вупер должен открыться с минуты на минуту. Я взглянула на фасадные часы библиотеки, на другой стороне дороги, и решила подождать. Но и спустя десять минут мистер Вупер не объявился. Прохожие посматривали на меня с отчужденным любопытством. Я подошла ближе к окну и, приподнимая полоски жалюзи, заглянула в него. Внутри было пусто: прилавки, витрины, стеклянные полки, не было ни клеток с живностью, ни мусора. Создалось впечатление, что помещение давно не арендовали. Я прошла к боковому окну, где просматривалось пространство рядом с кассой и прилавком. Ящики столов были выдвинуты, дверцы тумбочек отворены настежь и повсюду на полу валялись смятые листы, и мне показалось, будто кто-то искал там некую вещицу, очень ценную…
– Что вам нужно, юная леди?
Вздрогнув, я опустила жалюзи и обернулась. Рядом стоял статный рослый мужчина преклонных лет. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы хорошенько его рассмотреть. У него были тонкие усики и жадные глаза любознательного библиотекаря. Голову прикрывала фетровая шляпа-котелок, давно покинувшая страницы современной моды. В его мощных руках находился бювар, а в другой – дымящаяся сигарета. С размеренной периодичностью он зажимал её между зубами, и крупное лицо с квадратной нижней челюстью тонуло в облаке серовато-сизого дыма.
– Повторяю вопрос: что вы там делаете?
– Я пришла купить себе кошку.
– В 9 часов утра? – он изогнул бровь в подозревающем стиле.
– Да, я очень люблю кошек вне зависимости день за окном или ночь.
В глазах мужчины промелькнула усмешка, а один из причудливых усиков покатился вверх. Сердито затянувшись сигаретой, он продолжал таращиться в упор. Я догадалась, что он не поверил мне.
– Почему вы не в школе? – он выдохнул несколько колец дыма, отточенных годами тренировок, – по-моему, для подростков самое время получить порцию научных терминов.
– Простите, конечно, за грубость, но это не ваше дело.
Мужчина достал из кармана удостоверение со сверкающим жетоном и с неоспоримой важностью распахнул его.
– Старший инспектор Джошуа Клифтон, полиция Ситтингборна. Отвечайте на поставленный вопрос, если не хотите оказаться в полицейском участке.
Меня бросило в пот. Молли была абсолютно не похожа на него, вероятно, собрав всю беспечную красоту своей матери, которая, по рассказу Эшли, в знатном роду имела корни четвертого графа Роджера Биго. Мне на ум не пришло ничего более выдающегося, чем соврать, что у нас нет первого урока. Но таким образом я лишь загоняла себя в угол, учитывая, что Молли училась со мной и пошла к первому занятию. Он обвел меня ещё более пристальным взором.
– А вы не знаете, во сколько откроется мистер Вупер? – между делом спросила я.
Снова зажав сигарету между зубами, Джошуа Клифтон выдержал короткую паузу, огибая мрачным взглядом помещение салона.
– Пожалуй, он больше не откроется. Мистер Вупер исчез.
– Как это?
– Он снимал это здание в аренду и день назад, предположительно утром, вывез все вещи, питомцев, а сам испарился. Дома его тоже нет, – с заботливой обходительностью мистер Клифтон добавил. – Советую не скитаться здесь в одиночку. В городе завелся убийца, лишивший жизни Дэвида Кокса, и пока он не найден следует вести тихий образ жизни.
Я понимающе кивнула.
– Простите, сэр.
– Всего доброго.
С этими словами он отправился по Хай-стрит вверх, оставляя после себя клубы табачного дыма, а я – в школу, переполненная сомнениями.
Два первых урока посвящались литературе с преподавателем Рози Кляйн. Это была низенькая старушка того возраста, в котором не покидают заслуженных постов по собственной воле. Как раз о таких в народе говорят, что они прилежно служат своей стране до тех пор, пока их холодное тело не вынесут вперёд ногами. Её волосы, собранные назад гребнем, напоминали скирды соломы, сильно лавирующие от естественных оттенков. Миссис Кляйн в душе оставалась молодой девицей; губительницей покоя мужских сердец, идущих на поводу своих грешных начал. Безвыходная старость внесла в её мутные глаза загадку об их цвете, но, окунаясь в их бледную мутность, непроизвольно видишь цветущие сады. По крайней мере, не зря её прозвали Божьим Одуванчиком. Она была невероятно женственна в платьях стиля 20-х годов прошлого столетия и напоминала об этом легким движением руки. Это движение неустанно вносило смысла в её пересказ художественного произведения. Она считала пустым задавать на дом прочтение «Беовульф3» или «Клариссу4», заведомо догадываясь, что лишь немногие осилят хотя бы половину многообещающих страниц. Ей доставляло удовольствие стоять перед классом, делая упор на скрещенные ноги, и пересказывать главные моменты произведений. При этом удержать внимание учеников, располагая тихим голосом, переходящим к концу предложения в едва понятный шёпот – было для неё недостижимой целью. Она абсолютно не умела ругаться, осекая нарушителей порядка тихим «что там у вас происходит?». Потому её лекции для многих являлись прекрасным временем покидать в друг друга бумажками или посвятить себя беседам. Располагая особенностью увлекаться собственным рассказом, она даже не заметила, как я вошла и проскользнула на свободную парту в дальнем ряду.
Молли опустила глаза, когда я безразлично посмотрела на неё. Мне показалось, цветом лица она сравнялась с мелом, оставленным у доски, а рядком сидящая за ней свита поклонниц и вовсе делала вид, что меня не существует.
К концу урока миссис Кляйн возвела свои воодушевленные туманные глаза к вошедшему Ричарду Хопсу. Своеобразным жестом директор показал, чтобы мы не вставали, и любезно улыбнулся миссис Кляйн большими, словно щитами воинов, позолоченными зубами. Он обладал всеми качествами лидера: громким пугающим голосом, толстыми пальцами, которые с лёгкостью обхватят шею любого из сидящих в аудитории, и прилежность нравов. Его уважали. Он располагал умением подобрать слова, вселяющие в собеседника уверенность правоты его позиций, а также замять немалые конфликты, находящие себе могилу в стенах школы. Он ненавидел сплетников, но тем не менее потакал ученикам, шпионящим для него. Не исключено, что мистер Хопс нестерпимо побаивался лишиться поста директора, поскольку именно в этом слове состояла мощь его убеждений.
– Итак, старшеклассники, – прогремел мистер Хопс, – завтрашний день объявляется днём благотворительности, потому занятий не будет.
Класс дружно зааплодировал, медленно затихая под действием выставленной вперёд ладони мистера Хопса – призыва к тишине.
– Но это не значит, что день будет потрачен впустую. Завтра вы отправитесь в дом престарелых, чтобы внести тепла в души забытых людей. А сопровождать вас будет миссис Кляйн.
Недовольство отразилось на кислых минах учеников, но возразить мистеру Хопсу никто не посмел. Он перекинулся парой словечек с Рози Кляйн и, с щепетильным вниманием осмотрев сидящих, ретировался из аудитории.
После занятий я торопилась по коридору на выход с мыслями, что Молли и её подруги подозрительно избегают меня. Я обернулась с намерением убедиться, что за мной не гонятся, а едва снова повернула голову вперёд, как врезалась в большой упругий живот директора и, как мяч от стены, отскочила от него на два шага назад. Мистер Хопс пробежался по мне сверху вниз пристальным взглядом заинтересованности.
– Мисс Чандлер, полагаю?!
Нервно проглотив комок, я кивнула.
– Пройдемте в мой кабинет, – осклабившись, сказал он.
Он повёл меня в западное крыло. Школьники улыбчиво здоровались с директором, а затем молча сочувствовали мне глазами. Я ощутила, как безграничное волнение пробирается в пальцы, начиная ими заправлять, и тяготилась лишь желанием узнать, что ему от меня понадобилось.
Мы зашли в узкий кабинет, где по центру стояли наполированный стол с кожаным креслом и жёстким стулом с противоположной стороны; шкафы слева полнились документацией, а стены хвастали похвальными грамотами и лицензиями.
– Присаживайтесь, Кэти.
Я повиновалась, стараясь уберечь остатки спокойствия. Мистер Хопс устроился в кресле, слегка выпуская рубашку, туго заправленную в брюки. Тогда я поняла, что великий труд составляет не только нажить такое достоинство, как барабан вместо живота, но и носить его, сохраняя при этом достоинство духа.
– Вы переехали из Манчестера? – спросил он, складывая пальцы в замок на столешницу.
– Из Лондона, сэр.
– Ах, да, Лондон… Я забыл. Ваши характеристики впечатлили меня. Ваш отец зарекомендовал себя, как настоящий герой больничных комиксов. Мы испытываем к нему почёт и благосклонность. В наше время сложно угодить всем, а у него получалось не только прекрасно справляться со своими обязанностями, но также влюбить в себя каждого пациента. Я восхищаюсь им! Он ведь однажды оперировал мою тётю. Наверно, полгода в доме не было иных тем для разговора, кроме великого таланта и радушия Авраама Чандлера. Набожные люди говорят, не зря он носит имя пророка и царя детей иудеевых. Уверен, он и мухи не обидит!
Мистер Хопс раскатисто рассмеялся и, снизив амплитуду смеха, вкрадчиво уставился на меня.
– Ведь он никогда не обижал тебя, Кэти?
Я рассеянно помотала головой.
– Нет, сэр.
Мистер Хопс пробежался глазёнками по моему лицу. Я понимала, что проникновенная речь лишь предисловие к расположению. Он включил свой дар, помогающий хитростью выведать то, что его интересует.