Спустя несколько десятилетий после окончания той войны заставы начали медленно, но неуклонно меняться. Их длившаяся почти девять тысячелетий стража наконец закончилась. Постепенно каменные стены разрушились, древние укрепления осели, сторожевые башни были снесены. Некогда могучие крепости из-за неуклонно прибывающего народа разрослись. А еще через полвека и вовсе вышли за пределы каменных стен, уже ничем не напоминая непобедимые суровые твердыни, с высоты которых Дикие псы несли свою долгую вахту.
Потом остатки стен снесли, чтобы не портили внешний вид, высокие скалы вокруг порушили, освобождая место под жилые дома. Улицы расширили, облагородили, разбили парки, обустроили фонтаны… и спустя всего пять веков никто не признает в цветущем Синтаре бывшую Левую заставу. Никто не догадается, что остатки мостовой в центре Дексара старше некоторых перворожденных. Не поймет, что Брадокар и Брадован (что значит в переводе «Непобедимая» и «Неприступная») были не так давно перестроены гномами из таких же могучих твердынь. Что Ардал перехватил эстафету у самой Центральной заставы, а роскошные сады Аллмеры и Литтовы на самом деле посажены покинувшими те места эльфами в знак памяти и скорби по погибшим сородичам.
Нет, бессмертные не оставили Серые пределы полностью. Гномы то ли в силу привычки, то ли по причине многочисленных шахт так и не соизволили полностью отдать смертным свои заставы. Да, их переделали, старые укрепления снесли и с азартом принялись исследовать недра здешних гор. Как ни странно, позволили селиться чужакам в заново отстроенных городах, прежние названия которых – Брадокар и Брадован так и не сменили. Со временем людей в них стало так много, что гномам с Лунных гор досталось лишь несколько густонаселенных кварталов, но бородачи, что удивительно, даже к этому отнеслись вполне лояльно. А с некоторых пор развернули в Интарисе такую обширную торговую сеть, что на их изделия стали поступать даже королевские заказы.
Эльфы, в свою очередь, стали невероятно терпимы к более слабым соседям. Все чаще и чаще их можно было встретить в Аккмале, в Бекровеле[9], в последнюю пару веков даже в Ардал зачастили. Они, по общему мнению, стали гораздо менее щепетильны в отношении полукровок, хотя, естественно, не все и не везде. Но в конце концов и эльфы смогли изменить отношение к себе к лучшему. И теперь редко где можно было увидеть перворожденного, цедящего сквозь зубы приветствие стражнику-человеку на воротах. Или смертного, шипящего проклятия вслед остроухому, посмевшему ни за что окинуть его презрительным взглядом.
Конечно, происшествия все же случались, но нечасто. А в Золотом лесу, где, по слухам, устроились целых два эльфийских рода, остроухие не гнушались обучать особо одаренных смертных своему искусству. Даже маги с некоторых пор считали за честь у них поучиться. Не говоря уж о том, что на Лиаре появились счастливчики, которым впервые за девять с половиной тысяч лет повезло заполучить в руки выкованное эльфийскими мастерами оружие. И это был несомненный прогресс, за который столько времени боролись светлый и темный владыки. Потому что теперь, когда эльфы перестали считаться реликтовой расой, когда прервали свое добровольное отшельничество и наладили прочные отношения с соседями, Лиара могла не опасаться новых расовых войн, а спокойно жить и развиваться так, как когда-то заповедал создатель.
Казалось, за эти века Серые пределы преобразились. Забыли о прошлом и смирились с тем, что люди так ловко обжили эти бескрайние просторы. Казалось, они безропотно отдали себя в руки предприимчивых чужаков, которые без приглашения явились на опустевшие заставы. И это было бы сущей правдой, если бы не одно «но». Потому что даже сейчас, через пять веков мирной жизни, когда о древних войнах почти забыли, когда Серые пределы исчезли, а возникшие на их месте Новые земли по-настоящему расцвели… когда люди познали богатства этой земли… когда эльфы прекратили враждовать с гномами… большая часть этих просторов до сих пор осталась неизведанной. Люди так и не заселили их полностью. Предусмотрительные эльфы не смогли обойти их целиком. Жадные до подземных чудес гномы не выбрали эти горы до дна. Предприимчивые крестьяне не распахали на пастбища бескрайние равнины, не посеяли рожь на всех полях, не вырубили под корень деревья…
Как будто что-то останавливало их от излишнего продвижения вглубь Серых пределов. Страшные сказки и подзабытые легенды все еще заставляли чужаков осторожничать, напоминали о прошлом. Незваные гости и сейчас старались не тревожить старый лес, словно чувствуя в нем дремлющую силу, и редко заходили дальше хорошо изведанного межлесья[10].
Многое еще оставалось скрытым под зелеными кронами. Казалось, с деревьями что-то не так. До сих пор витал над ними аромат скрытой силы, какой-то древней магии. Тщательно замаскированный флер угрозы, старательно скрытый за дымом печных труб и восхитительным ароматом свежеиспеченных булочек… почти неуловимый и невесомый, но он все-таки был. Даже в городах, вдали от роскошного, почти нетронутого леса, восточную окраину которого столь бесстрашно облюбовали перворожденные.
Да, Проклятый лес больше никого не тревожил. Однако тот, кто отваживался зайти дальше знакомых с детства тропинок, переступить невидимую черту межлесья и нарушить покой старого леса, нередко исчезал в его бездонных недрах. А старожилы, особенно из числа местных рейдеров, поговаривали о странном зареве над деревьями в лунные ночи, о непонятных тенях, мелькающих в темноте. Невиданных доселе цветах, чей аромат способен свести с ума или вызвать чарующие видения. О громадных следах неизвестных зверей и гигантской паутине, перекрывающей небольшие ущелья.
Говорят, там видели огромных волков, способных становиться людьми. Гигантских гиен и поистине страшных в своей мощи вепрей. Говорят, у границы[11] до сих пор можно наткнуться на громадных змеюк, чьи тела способны разрушить даже здание городской ратуши. А где-то там, далеко, за холмами и реками, оврагами и неодолимыми горами, в безвестности, за надежными зелеными стенами все еще существуют твари, о которых эльфы и по сей день говорят с содроганием. Самые совершенные хищники этих земель. Страшное наследие Изиара. Лучшие его убийцы. Неутомимые охотники, чутко ждущие приказа хозяина.
Говорят, именно там, в глубине, бьется настоящее сердце Проклятого леса – пугающе большое, крепко уснувшее, но отнюдь не погибшее. А стерегут его покой громадные костяные кошки – знаменитые своей жестокостью, вечно голодные и поистине беспощадные хмеры…
От глубокомысленного созерцания дна собственной кружки Терга отвлек странный звук, подозрительно похожий на то, будто кто-то крутил на столе тяжелую монету. Долго так крутил. Настойчиво. Терпеливо.
Кр-рак… Завертелся и упал на стол невидимый кругляш. Кр-рак… Звякнул снова. Кр-рак…
Поначалу Терг не обратил внимания, но теперь, когда ровный гул в помещении перестал быть монотонным и распался на отдельные голоса, в мысли ворвался грохот кастрюль и сковородок, а у побратимов закончилось вкусное пиво, этот звук стал слишком выбиваться из общего шума и начал раздражать его чуткий слух.
Поморщившись, Терг оглядел ближайшие столы. Где тут объявился надоедливый сосед? Но нет, все вроде в порядке: купцы по-прежнему ведут степенную беседу, обсуждая цены, дороги, прибыль и товары. Охранники рядом с ними так же неторопливо трапезничают – ровно, неспешно, как звери, знающие, что в следующий раз перекусить удастся не скоро. Руки держат на виду, оружие тут же, на лавке, спины прямые, острый взгляд безостановочно шарит по залу и при виде Терка немедленно холодеет. Правда, ненадолго – охранники понимают, что он тут не по их душу.
Кр-рак… А следом – тяжелый вздох верзилы у входа. Кр-рак…
Вышибала испустил очередной страдальческий вздох, но не пошевелился, чтобы найти неведомого любителя крутить монетки. Здоровенный, макушкой он почти доставал до потолка. Плечищи огромные, ручищи мощные. У иных ноги тоньше, чем предплечья у этого кабана, а на шею вообще взглянуть страшно – такую никакими цепями не удавишь. Кожаная безрукавка на груди распахнулась, демонстрируя толстые жгуты мышц. Волосы коротко стриженные, чтобы в драке не ухватили. Над левой бровью – старый шрам, придававший парню еще более грозный вид. Кожа на лице гладкая, молодая, а глаза – голубые и ясные, как весеннее небо.
Вышибала краем глаза следил за подозрительной троицей и чего-то терпеливо ждал.
Кр-рак… Братья одинаковым движением подняли головы.
– Что за дрянь? – недоуменно пробормотал Брон, когда понял, что из присутствующих никто не мается дурью. – Ивер, ты слышишь?
– Слышу, конечно, – хмуро отозвался побратим. – Только не пойму, кому надо руки оторвать.
Кр-рак… А купцы беседуют как ни в чем не бывало. Так, на вышибалу покосятся неприязненно, а потом сделают вид, что монотонное звяканье нисколько их не раздражает. Впрочем, может, и не раздражает – слух у них не усилен специальными заклятиями, как у некоторых. Охранники, конечно, морщатся, но вопросов не задают – не положено. Местные просто пропускают мерзкий звук мимо ушей, с аппетитом доедая свой завтрак, а затем излишне торопливо уходят. И больше нет никого вокруг, с кого можно было бы спросить. Разве что на кухне поинтересоваться?
Кр-рак… А за этим – новый мученический вздох, полный тоски и еле сдерживаемого желания заткнуть уши.
– Яш, ты чего дергаешься? – вдруг раздалось веселое из-за спины верзилы. – Не нравится?
Вышибала, не оборачиваясь, мотнул головой:
– Не. Ничего. Порядок.
– Врешь… – с удовольствием протянул все тот же голос. Звонкий, молодой, совсем мальчишечий. – Не нравится, значит, терпения не хватает… Но это еще что. А я сейчас вот так сделаю…
По залу прокатился отвратительный полувздох-полувизг-полускрежет, будто кто-то мстительно провел ребром монетки по ржавой железке или по донышку глиняной миски.
От раздавшегося звука верзила болезненно скривился, а наемников просто перекосило.
Из-за спины вышибалы донесся тихий смешок.
– Ну как?
– Н-ничего, – мужественно выдавил из себя Яшка.
– Тогда я продолжу?
– Нет!
Терг прищурился, запоздало сообразив, что возле двери имелся еще один стол – совсем крохотный по сравнению с теми, что стояли в общем зале, и он до поры до времени прятался за широкой спиной охранника. Но теперь верзила сдвинулся, и наемник различил в полумраке склонившуюся над столешницей вихрастую макушку, бледное лицо с чуть раскосыми глазами, аккуратный нос, тонкую шею, короткую черную курточку и изящные пальцы, которые снова бездумно крутанули тяжелый золотой кругляш, заставив его провернуться вокруг своей оси, а потом звонко упасть.
Кр-рак…
– Может, хватит? – тихо взмолился вышибала. – Звук – просто жуть. Аж мороз по коже. Зачем ты это делаешь?
– Скучно, – вздохнул мальчишка и снова крутанул монету, на что Яшка неприязненно передернул плечами и буркнул:
– А мне – нет.
– Правда? – Пацан вдруг оживился и поднял голову. – Слу-у-ушай, а может, поменяемся? Ты пока посидишь, отдохнешь, покуришь… в смысле поешь, поплюешь в потолок, а я за тебя у дверей постою?
– С ума сошел? – неподдельно отшатнулся Яшка. – Что я бате потом скажу?!
– Да он и не узнает ничего.
– Тьфу на тебя! Мне только с ним объясняться не хватало!
– Яш, ну ты чего? Дай хоть попробовать! – вдруг заныл пацан, просительно поглядывая снизу вверх огромными глазищами. – Тут же скукотища жуткая! Ни повеселиться, ни подраться… я ж помру за то время, пока сижу! Ну дай! Я никому не скажу, честное слово!
Громадного парня аж перекосило, с лица сбежала вся краска, а плечи зябко поежились, едва он только представил, как это будет выглядеть: мелкий сопляк на входе, он сам – где-нибудь в сторонке, потому что малец никому не позволит портить себе развлечение. А если, не дай бог, какой баламут появится да за ножи схватится…
– Не-не-не. Даже не проси! – замотал головой вышибала, поспешно отступая в сторону. – С меня потом батя не только шкуру, но и много чего другого спустит.
Купцы оглядели выбравшегося на свет мальчишку и спрятали в бороды добродушные усмешки: мал еще пацаненок для таких геройств. Тонкий, как стебелек, ручки худенькие. Волосенки густые, каштановые, во все стороны торчат, придавая ему лихой вид. Курточка справная, чистенькая, штанишки ладные, сапожки новые… кажется, у дородного хозяина появился младшенький? А старший братец, выходит, присматривать должен, чтоб не зашибли его тут, мелкого?
– Яш, да чего ты трусишь? Батя твой за поросенка уже взялся. Сам знаешь, он его никому не доверит. С полчаса еще маяться будет. Вот пока его нет, я малость за тебя побуду! А ты тем временем и перекусить можешь… голодный небось? Давай Уланку сейчас крикнем, она и принесет?
– Ничего она не принесет, – вздохнул Яшка. – Батя раньше обеда теперь не отпустит.
– А мы скажем, что для меня! – нашелся мальчишка, возбужденно сверкнув глазами и буквально повиснув на могучей руке. – Ты ж знаешь, мне никто не откажет! Я тебе даже утку закажу, плюшку домашнюю… все отдам, только пусти-и-и… тебе и отходить никуда не надо – тут перекусишь! А если что, я на тебя сразу укажу! И громче всех заору, что ты тут главный! Идет?
– Тебе-то зачем? – обреченно опустил плечи здоровяк.
– Ску-у-учно. Знаешь, как скучно, когда вокруг тихо и никто даже голоса не повысит? Яш, ну пожа-а-алуйста…
– Боже, что я делаю? – безнадежно вздохнул вышибала.
– Ур-ра! Ты мне только браслеты свои отдай, а то никто не поверит. И в сторонку сядь… да не туда, дурень! За соседний стол, будто ты посетитель! Дальше! Дальше, кому говорят! Во-о-от! – Малец, вскочив с лавки, проворно затолкал верзилу в угол, умудрившись каким-то волшебным образом придать здоровяку приличное ускорение.
Весело подмигнул закашлявшимся купцам и дерзко показал язык их молчаливой охране. Тергу со товарищи погрозил кулаком, чтоб, значит, не смели выдавать, если что. Наконец, подцепил массивные наручи, покорно отданные понурившимся вышибалой, проворно надел, а потом подскочил к кухонному проему и на удивление зычно гаркнул:
– Уланочка! Милая, ты не окажешь услугу? Я кушать хочу!
– Сейчас! – тут же отозвались изнутри. – Сейчас принесу! Утка уже готова!
– Э нет! Ты мне так отдай, в дверях, а то я вместо утки тебя загрызу! Или стойку поцарапаю!
– Несу-несу! Сейчас, только ничего не ломай!
– Спасибо, солнышко. – Пацан коварно улыбнулся, уверенно подхватил принесенный той самой бойкой красавицей полный до краев поднос. А дождавшись, когда она снова скроется из виду, сгрузил добычу перед тяжко вздохнувшим вышибалой. – Вот. Как обещал!
– Батя меня точно убьет, – уныло повторил громила, небрежно отрывая утиную ножку и вяло засовывая ее в рот. – Вот как выйдет, точно убьет.
– Ничего. Не боись, – бодро отозвался пацан. – Ежели что, все на меня свалишь.
– Нет. Не выйдет: он тебя любит.
– Это он тебя любит. А меня уважает.
– Все равно…
Неслышно хихикнув, мальчишка встал у дверей, демонстративно сложив тощие руки на груди. От этого движения широкие наручи, которые едва сходились у верзилы на запястьях, моментально сползли куда-то в сторону плеч. Но сопляка это не смутило: шмыгнув носом, новоявленный «вышибала» проворно высунулся за дверь, просиял. После чего принял как можно более внушительный вид и выразительно надул щеки.
Терг против воли кашлянул, уже позабыв, что пару минут назад был готов удавить мелкого за вредность, и со странным чувством принялся ждать продолжения: шустрый пацан его неожиданно заинтересовал. Купцов за соседним столом, похоже, тоже. Мальчишка тем временем нахмурился, засопел, явно подражая могучему приятелю, отчего присутствующих охватила настоящая эпидемия кашля. А потом вдруг начал мерно постукивать пальцами по металлическим наручам, словно в такт неслышной мелодии или же шагам невидимого гостя.
Спустя пару секунд снаружи действительно послышались чьи-то шаги. Не слишком тяжелые, не слишком легкие. Затем дверь со скрипом открылась, и в зал вошли двое чужаков. Судя по всему, местные – молодые парни со знаком рабочего цеха на лацканах зеленых курток. Конопатые, вихрастые, с добродушными улыбками, они явно заканчивали какой-то разговор: от самых дверей послышались довольные смешки – то ли подружку какую вспомнили, то ли радовались, что долгая смена в кузнице у мастеров-гномов наконец-то закончилась… Но, едва парни переступили порог, в зале неожиданно стало очень тихо.