Кестрель мысленно выругалась. Если уж она решила предложить ставку — и зачем только она это сделала? — нужно назвать сумму поменьше. Все вокруг смотрели на нее, дочь генерала, светскую пташку, которая, по их мнению, только и делает, что порхает с одного шикарного приема на другой. Они решили…
— Четырнадцать!
Решили, что раз она захотела купить этого раба, значит, он того стоит. Вероятно, в нем есть что-то особенное.
— Пятнадцать!
Жгучее желание узнать, что именно, заставляло их все повышать и повышать цену.
Раб теперь смотрел прямо на нее — неудивительно, ведь именно она начала это безумие. Невидимый маятник в душе Кестрель качался между возможностью выбора и предопределенностью.
Она подняла руку.
— Двадцать клиньев.
— Во имя небес, милочка, — сказала остролицая женщина. — Отступитесь! Зачем на него ставить? Потому что он певец? Зачем вам их пошлые застольные песенки?
Кестрель даже не взглянула на нее. На Джесс она тоже не смотрела, хотя чувствовала, что подруга в волнении ломает руки. Кестрель не сводила глаз с раба.
— Двадцать пять! — раздалось сзади.
Цена уже вышла за рамки суммы, которой располагала Кестрель. Распорядитель торгов окончательно растерялся от неожиданности. Ставки продолжали расти. Голоса доносились со всех сторон и будто подхлестывали друг друга. Казалось, толпу валорианцев связывает невидимая нить азарта.
Среди всеобщего воодушевления голос Кестрель прозвучал безжизненно:
— Пятьдесят клиньев.
От внезапно наступившей тишины зазвенело в ушах. Рядом ахнула Джесс.
— Продано! — воскликнул аукционист. Его лицо сияло от восторга. — За пятьдесят клиньев! Победитель торгов — леди Кестрель!
Рабу велели спуститься с помоста, и лишь тогда он потупил взгляд. Он смотрел себе под ноги так внимательно, будто на песке была начертана его судьба. Распорядитель подтолкнул юношу к навесу.
Кестрель с трудом вдохнула. Руки и ноги совсем не слушались. Что же она наделала?
Джесс подхватила ее под локоть.
— Ты, похоже, заболела!
— Нет, просто знатно раскошелилась, — снова встряла остролицая. — Ваша болезнь называется проклятием победителя.
Кестрель обернулась.
— Что это значит?
— А вы, я смотрю, редкий гость на торгах? Проклятие победителя — это когда выигрываешь аукцион, заплатив непомерную цену.
Толпа редела. Распорядитель торгов расхваливал нового раба, но невидимая нить, которая притягивала валорианцев к арене, уже ослабла. Представление закончилось. Теперь ничто не мешало Кестрель уйти, но она почему-то не могла пошевелиться.
— Я ничего не понимаю, — пожаловалась Джесс.
Кестрель и сама не понимала. О чем она только думала? Что и кому хотела доказать? «Нечего тут доказывать», — сказала она себе. Кестрель повернулась спиной к арене и заставила себя сделать шаг вперед, оставляя все, что натворила, позади.
2
Зал ожидания для покупателей представлял собой террасу, с которой открывался вид на улицу. Внутри стоял стойкий запах пота. Джесс ни на шаг не отходила от подруги, опасливо поглядывая на железную дверь в углу. Сама Кестрель изо всех сих старалась не смотреть в ту сторону. Она никогда раньше здесь не бывала. Покупкой домашних рабов занимался либо ее отец, либо управляющий.
Аукционист стоял возле мягких кресел, поставленных для валорианцев.
— Ага! — заулыбался он при виде Кестрель. — Вот и победительница! Я боялся, что заставлю вас ждать, поэтому ушел с арены, как только смог.
— Значит, вы лично встречаете всех покупателей? — удивилась Кестрель его услужливости.
— Только избранных.
Кестрель стало любопытно: слышен ли их разговор через решетку окошка в двери?
— В остальных случаях, — продолжил распорядитель, — оплату принимает моя помощница. Она сейчас на арене, пытается пристроить близнецов к господам. — Он закатил глаза, всем своим видом показывая, как хлопотно продавать родственников вместе. — Ну, — пожав плечами, добавил он, — может, кому-то нужен комплект.
В зал вошли еще двое валорианцев, муж и жена. Распорядитель улыбнулся, предложил им присесть и заверил, что вот-вот освободится.
— Это знакомые моих родителей, — прошептала Джесс. — Ты не против, если я пойду поздороваюсь с ними?
— Конечно! — ответила Кестрель.
Она понимала, что Джесс не хочет лишний раз сталкиваться с грубой изнанкой рабовладения, хотя каждый день пользуется трудом рабов: ранним утром одна рабыня готовит ей ванну, а поздним вечером другая распускает ее волосы перед сном.
Как только Джесс ушла к своим знакомым, Кестрель выразительно посмотрела на распорядителя аукциона. Тот кивнул, достал из кармана большой ключ, открыл дверь и сделал шаг внутрь.
— Ты, — приказал аукционист на гэрранском. — На выход.
Послышался шум, после чего распорядитель снова появился в дверном проеме. За ним шел раб. Он поднял голову и встретился взглядом с Кестрель. Глаза у него были серые, как холодная сталь.
Кестрель вдруг испугалась. И дело не в серых глазах, которые были не редкостью среди гэррани. Пугающее впечатление скорее производила разбитая скула. Так или иначе, Кестрель почувствовала себя неуютно. Мгновение — и юноша отвел взгляд и уставился в пол, спрятав лицо за длинными прядями волос. Кестрель успела заметить следы побоев — одна щека распухла.
Раба как будто ничто вокруг не интересовало. Для него попросту не существовало ни Кестрель, ни тюремщика, ни его самого.
Распорядитель торгов запер железную дверь.
— Ну вот, — хлопнул он в ладоши. — Осталась мелочь — оплата.
Кестрель протянула ему кошелек.
— Здесь двадцать четыре.
Аукционист помедлил.
— Двадцать четыре — не пятьдесят, госпожа.
— Вечером я пришлю остальное с управляющим.
— А если он, скажем, заблудится по дороге?
— Я дочь генерала Траяна.
Распорядитель улыбнулся.
— Я знаю.
— Для нас это не деньги, — продолжила Кестрель. — Просто сегодня у меня нет с собой пятидесяти клиньев. Или вам недостаточно моего слова?
— Разумеется, достаточно.
Аукционист не предложил забрать покупку в другой день, а Кестрель, в свою очередь, не стала спрашивать, почему он с такой злобой посмотрел на юношу, когда тот проявил непослушание на арене. Она подозревала, что, если молодой раб останется здесь хоть ненадолго, распорядитель не упустит возможности отомстить ему.
Аукционист задумался. Выбор был непростой. Можно отказаться отдавать товар, пока не будет полной суммы, но тогда покупательница, чего доброго, оскорбится, и сделка сорвется. А можно прямо сейчас забрать чуть меньше половины денег, рискуя так никогда и не получить остаток.
Однако он был хитер.
— Позвольте проводить вас домой. Я хотел бы сам посмотреть, как Коваль устроится на новом месте. А ваш управляющий как раз сможет расплатиться.
Кестрель взглянула на раба. Когда прозвучало его имя, он открыл глаза, но головы не поднял.
— Ладно, — согласилась она.
Кестрель подошла к паре валорианцев и спросила, не смогут ли они проводить Джесс домой.
— Разумеется, — ответил мужчина. «Это сенатор Никон», — вспомнила Кестрель. — А как же вы?
Она кивком указала на двоих гэррани, стоявших у нее за спиной.
— Со мной пойдут они.
Джесс понимала, что распорядитель аукциона и непокорный раб едва ли годятся на роль сопровождающих. Кестрель тоже это знала, но нелепое положение, в котором она оказалась по собственной вине, разозлило ее настолько, что она махнула рукой на правила приличий.
— Ты уверена? — спросила Джесс.
— Да.
Супруги посмотрели на нее с удивлением, но решили, что дело их не касается. Правда, сплетня выйдет хорошая.
Кестрель покинула невольничий рынок и отправилась домой. Распорядитель и Коваль шли следом.
Район, разделявший грязную рыночную площадь и Зеленый квартал, она пересекла быстрым шагом. Здешние улицы, построенные валорианцами, были проложены под прямым углом. Кестрель знала дорогу, но теперь ее не оставляло ощущение, будто она сбилась с пути. Сегодня все казалось ей незнакомым. Проходя мимо казарм Воинского квартала, где она часто бывала в детстве, Кестрель вдруг представила, как против нее поднимаются легионы.
Разумеется, на самом деле живущие здесь воины готовы были защищать ее до последней капли крови и с нетерпением ждали ее в своих рядах. Нужно было просто покориться воле отца и пойти в армию.
Когда улицы запетляли, Кестрель наконец вздохнула с облегчением. Над головой зашелестели кроны деревьев. За каменными оградами слышался шум фонтанов. Она остановилась перед массивными железными дверями. Один из гвардейцев отца заглянул в смотровое окошко и тут же открыл ей.
Кестрель молча прошла мимо охраны и направилась к вилле. Распорядитель и раб следовали за ней. Это был ее дом, но звук шагов за спиной напоминал Кестрель о том, что до нее здесь жили другие люди. Поместье, как и весь Зеленый квартал, построили гэррани. Раньше это место даже называлось иначе.
Кестрель свернула на лужайку. Спутники последовали за ней, правда, их шаги стали тише — теперь они шли по траве.
Желтая птичка, порхающая с дерева на дерево, залилась трелью. Кестрель остановилась и прислушалась. Вскоре птичье пение растаяло вдалеке, и она вновь зашагала по направлению к вилле, где поднялась по мраморному крыльцу и зашла в холл, украшенный рисунками животных, растений и неизвестных ей богов. Шорох ее шагов сливался с журчаньем воды в небольшом декоративном фонтане.
— Красивый дом, — заметил аукционист.
Кестрель метнула на него испытующий взгляд, но не услышала горечи в голосе. Она попыталась уловить на его лице хоть какое-то доказательство того, что он бывал здесь — в роли почетного гостя, друга или родственника — до Гэрранской войны. Но нет, это маловероятно. Виллы Зеленого квартала принадлежали гэрранским аристократам, и, если бы распорядитель был из их числа, сейчас он бы занимался совсем другим делом. Стал домашним рабом, например, или учителем. Если он и знает этот дом, то, скорее всего, потому, что уже провожал сюда рабов, которых купил ее отец.
Помедлив, Кестрель перевела взгляд на Коваля, но тот упрямо смотрел в пол.
Из коридора, который тянулся от фонтана, вышла экономка. Кестрель велела позвать управляющего и попросить его принести двадцать шесть клиньев. Харман пришел очень скоро, хмуря светлые брови и крепко держа в руках небольшой сундучок. При виде аукциониста и раба его пальцы сжались еще сильнее.
Кестрель открыла сундучок, отсчитала двадцать шесть клиньев и отдала их распорядителю. Он спрятал серебро в карман и вытряхнул остаток из отданного ему кошелька. Слегка поклонившись, отдал опустевший мешочек Кестрель.
— Приятно было иметь с вами дело. — Он повернулся к выходу.
— Надеюсь, на нем нет свежих синяков, — бросила Кестрель ему вслед.
Взгляд распорядителя упал на раба, скользнул по его рваной одежде и грязным рукам, покрытым шрамами.
— Если хотите, можете его осмотреть, госпожа.
Кестрель нахмурилась. Сама мысль о том, чтобы подвергнуть насильственному осмотру человека, тем более такого, была ей неприятна. Но сказать она ничего не успела: распорядитель ушел, не дожидаясь ответа.
— Сколько? — спросил Харман. — Сколько в итоге вы ему заплатили?
Кестрель назвала сумму. Управляющий тяжело вздохнул.
— Ваш отец…
— Отцу я сообщу сама.
— Ну а с ним что прикажете делать?
Кестрель взглянула на раба. Тот ни разу не пошевелился, не сдвинулся с места, будто все еще стоял на арене. К разговору на валорианском он не прислушивался. Возможно, он вообще плохо знал этот язык. Его взгляд остановился на изображении соловья на стене.
— Это Коваль, — сказала Кестрель управляющему.
Харман немного успокоился.
— Значит, ковать умеет? — Господа нередко давали рабам имена по ремеслу. — Тогда он нам пригодится. Отправлю его в кузницу.
— Постой. Я еще не решила, куда его определить.
Она перешла на гэрранский, обращаясь к рабу:
— Так ты умеешь петь?
Тот наконец посмотрел на нее — с тем же выражением, что и раньше, в зале ожидания. Серые глаза по-прежнему отдавали холодом.
— Нет, — ответил Коваль по-валориански. Акцента у него почти не было.
Затем он отвернулся. Темные волосы снова упали на лицо, закрывая его профиль.
Кестрель сжала руки так, что ногти впились в ладони.
— Проследи, чтобы он помылся, — велела она Харману, стараясь не выдать разочарования. — И одень как подобает.
Кестрель сделала несколько шагов по коридору, но потом остановилась. Слова сами сорвались с языка:
— И отрежь ему волосы.
Кестрель спиной почувствовала ледяной взгляд раба. Теперь она наконец-то поняла, что прочитала в его глазах, — презрение.
3
Кестрель не знала, что сказать.
Отец разбавил вино водой. Он целый день провел в казармах и пришел только вечером, едва успев принять ванну перед ужином. Подали третье блюдо: тушеную курицу с изюмом, специями и миндалем. Но Кестрель совсем не чувствовала вкуса.
— Ты занималась сегодня? — спросил отец.
— Нет.
Генерал Траян замер.
— Я потренируюсь, — тут же добавила Кестрель. — Потом. — Она сделала глоток и провела пальцем по стенке бокала. Стекло было красивое, с зелеными переливами. Вся посуда досталась им вместе с домом. — Как твои новобранцы?
— Зеленые юнцы, но ребята неплохие, — пожал плечами отец. — Они нам пригодятся.
Кестрель кивнула. Варвары все время тревожили валорианцев на границах. Поскольку за последние пять лет империя успела разрастись, набеги приходилось отражать все чаще. Гэрранский полуостров был вне опасности, но генерал Траян нередко готовил бойцов к походам на дальние рубежи.
Он наколол кусочек моркови на вилку. Серебряные зубцы блеснули, отражая пламя свечи. Это было изобретение гэррани, которое валорианцы позаимствовали давным-давно. Теперь уже с трудом верилось, что когда-то они ели руками.
— Ты ведь собиралась сегодня на рынок с Джесс, — вспомнил генерал. — Почему она не осталась на ужин?
— Домой я вернулась не с ней.
Он отложил вилку.
— А с кем?
— Отец, я сегодня потратила пятьдесят клиньев…
Он отмахнулся, показывая тем самым, что сумма ему безразлична. Его голос прозвучал пугающе спокойно:
— Если ты опять ходила по городу одна…
— Не одна.
Кестрель рассказала, кто ее сопровождал и почему. Генерал устало потер переносицу и прикрыл глаза.
— И это, по-твоему, подходящая свита?
— Мне вообще не нужна свита!
— Поступила бы на службу и ходила бы одна.
Вот они и вернулись к вечному спору.
— Я ни за что не пойду в армию!
— Это я уже слышал.
— Почему женщине можно сражаться за империю, но нельзя гулять одной?
— В этом и суть. Женщины-воины уже показали свою доблесть в бою, поэтому защита им не нужна.
— Как и мне.
Генерал хлопнул ладонями по столу. В этот момент вошла рабыня, чтобы убрать пустые тарелки, но генерал прогнал ее.
— Ты же не думаешь, что Джесс сможет меня от кого-то защитить! — воскликнула Кестрель.
— Женщины, которые не служат в армии, не могут выходить одни. Таков обычай.
— У нас вообще глупые традиции. Валорианцы гордятся, что могут обходиться почти без еды, но если на званом ужине подали меньше семи блюд, это считается позором. Меня научили драться, но если я не служу в армии, то все мои навыки сводятся к нулю.
Отец холодно взглянул на Кестрель.
— Ты ни разу не была в настоящем бою.
Иными словами, генерал считает, что дерется она неважно.
— Ты стратег, а не боец, — добавил он мягче.
Кестрель пожала плечами.
— Ну а кто посоветовал мне заманить дакранских варваров в горы, когда они напали на империю с востока? — продолжил он.
На самом деле тогда Кестрель всего-навсего озвучила очевидную мысль: варвары слишком полагались на конницу. Это было так же ясно, как и то, что в засушливых восточных горах лошадей нечем поить. Если кто тут и был стратегом, так это ее отец. И прямо сейчас он приводил в исполнение очередной хитрый план — льстил, чтобы добиться своего.
— Подумай, какую пользу ты принесла бы империи, — не отступал генерал, — если бы присоединилась ко мне и использовала свой талант в деле, защищая наши земли, вместо того чтобы сидеть здесь и критиковать наши порядки.